Нет, он же мой отец, я его единственная дочь, он никогда не прогонит меня, я уверена.

Поднеся руку к двери, я медленно постучала. Секунды казались мне вечностью. Руки потяжелели, и чтобы избавиться от этого скользкого чувства я спрятала их в карманы своей шубки.

– Вы приехали рано, – послышался голос за дверью. Я узнала его сразу – старина Эрни – наш дворецкий. Помнится мне, именно он был моей последней преградой на пути к свободе, и он отпустил меня. Интересно, рассказал ли он папе об этом или сделал вид, что понятия не имеет, куда я пропала?

Переполнявшее мою грудь волнение, сделало меня совсем невнимательной, и смысл слов Эрни я так и не уловила. Я приехала рано? Рано для чего?

Дверь распахнулась, его брови медленно поползли вверх, лицо вытянулось в удивлении. За прошедшие пять лет дворецкий сильно постарел, морщин на его лице стало больше, глаза потускнели, а седых волос значительно прибавилось.

– Впустишь или так и будешь стоять, будто фазана в кустах увидел, а ружья под рукой не нашлось? – улыбнувшись уголком губ, спросила я.

Наконец и его лицо озарила улыбка, Эрни порывисто приблизился и по-отечески обнял меня. От него пахло наглаженной одеждой и табаком. Это ненадолго подарило мне ощущение уюта.

– Барбара, как хорошо, что ты здесь. – Дворецкий медленно отстранился, и жестом пригласил меня в дом, сам же забрал мой огромный и тяжеленный чемодан с крыльца.

Я неторопливо вошла в холл, взгляд цеплялся за каждую деталь интерьера, подмечая все малейшие изменения, произошедшие за то время, пока меня здесь не было. На полу раньше лежал очень дорогой светлый ковер, сейчас он исчез, пропала картина неизвестного художника, пишущего в стиле «Боттичелли», стены стали темнее. Неизменным остался пол, изогнутая лестница и хрустальная люстра, по типу тех, которые украшали комнаты в монарших дворцах девятнадцатого века. Видимо, Пейсли хватило только на двор, ведь все остальное не сильно поменялось, но это я еще не видела другие комнаты.

Отец и мачеха разбежались практически сразу после моего отъезда. Саванна – моя кузина была единственным человеком из прошлого, кто знал мое точное местоположение, но она никому не рассказывала, где я обитаю и чем занимаюсь. Возможно, сообщала своему отцу, ведь Саванна всегда была ябедой, но это меня никогда не пугало. Мой отец и брат моей покойной мамы тире мой дядя Джон прекратили общение еще после маминой смерти и страшно презирали друг друга. Но Саванне, однако, это не помешало узнать о разрыве отца и Пейсли. Как оказалось Мегера солгала ему насчет своей беременности, отношения между ними стали стремительно портиться и отец выставил ее. Что происходило после, я не знала.

– Где отец? – спросила я.

Так уж получилось, что я потратила все деньги трастового фонда, так и не сумев их приумножить. После отъезда не мелочилась. Дорогая съемная квартира, аренда помещения под собственный бренд в центре Манхэттена, элитная расточительная жизнь и вот, я на мели. Вернуться домой стоило мне многого. Как минимум пострадала моя гордость, но другого варианта у меня попросту не было.

Но я верила, что отец поймет меня. У меня ведь только-только начало получаться, я одевала богатых людей в платья своего производства, а после те блистали на важных мероприятиях. Мне не хватало совсем чуть-чуть до триумфа, одно мое платье даже попало на страницы журнала. Представить только! И как только отец узнает об этом, он поможет мне. Я верила, что за пять лет он значительно пересмотрел наши с ним отношения и понял, что был не прав.

Эрни остановил взгляд на моем лице.

– Барбара, присядь.

Я зависла на секунды с приоткрытым ртом. А затем возмущенно покачала головой.

– На пол?

– Пройдем на кухню, нам нужно поговорить.

– У меня нет времени на эту чепуху, где он? Мы быстро решим мой вопрос, и я уеду.

Я собиралась заключить с ним сделку, я не хотела выпрашивать у него деньги, а собиралась взять у него что-то вроде кредита. Я была уверена, что года мне хватит на то, чтобы реабилитироваться и превратить мой маленький бренд в большую империю.

Но Эрни после моего вопроса выглядел таким ошеломленным, что это моментально лишило меня всей уверенности.

– Ты не знаешь… Я думал, тебе сказали, – замялся дворецкий.

Сердце громко ухнуло в груди, настолько, что этот стук эхом отразился в моих ушах.

– О чем ты? Что он уже успел сделать, продал меня пиратам?

– Барбара, твой отец… Он умер.

Секундный шок заставил меня замолчать, слова Эрни, словно на повторе крутились в моей голове. Но в следующее мгновение ярость переполнила меня.

– Что ты сказал? – сощурив глаза, спросила я.

– Оливер болел долгое время, неделю назад он скончался от сердечного приступа.

Я покачала головой, не в силах поверить в слова дворецкого.

Это шутка какая-то? Если это такой то тупой способ заставить меня сожалеть о пяти годах проведенных вне стен этого дома, то им мало не покажется! Но Эрни не смеялся, из-за угла не выскакивали клоуны, а мир вокруг меня, кажется, остановился.

– Нет, этого не может быть. Почему же мне не сообщили? – спросила я, чувствуя, как мое лицо начинает сводить судорогой, боль перешла в лоб, картинка перед моими глазами поплыла. От подступающих слез, мои веки горели огнем. Меня парализовало от шока, легкие сковало железными цепями, и я отчаянно нуждалась в глотке воздуха.

– Я пытался связаться с тобой, но твой старый номер недоступен, однако я надеялся, что адвокат твоего отца разыщет тебя, – тихо сказал Эрни, приближаясь ко мне. – Барбара, говорю же, лучше тебе присесть.

– А тебе лучше пойти на хрен!

Мой отец не может быть мертв, он же всегда был таким большим и здоровым. Он же мой отец, он не может умереть.

Я почувствовала как слезы, срываются и текут по моим щекам. Мне хотелось закричать, но голос пропал. Тело била мелкая дрожь, я не могла контролировать его.

– Я попрошу Келли принести тебе стакан воды, – сказал Эрни.

– Не говори ерунды, этого не может быть! – закричала я.

– Сегодня в час прибудет адвокат Оливера для оглашения завещания.

– Нет. Замолчи! Я всегда верила тебе, Эрни!

Его безнадежный взгляд был почти как настоящий. Но я не верила. Отцу еще даже шестидесяти не было. Как же так вышло, что он вдруг умер от приступа?

– Мне так жаль, Барбара, я бы хотел тебе помочь, но я не знаю как.

– Ты лжешь! – зашипела я, сердито изгибая брови, а затем сорвалась с места и широкими шагами, спотыкаясь, побежала по коридору в кабинет отца.

– Барбара, куда ты? – спросил вдогонку Эрни.

Мои руки тряслись, все мысли спутались, и я уже не понимала, что делаю. В пять лет дорога к его кабинету казалась мне целым испытанием с чудовищами и преградами на моем пути. Я постоянно выглядывала из-за угла, проверяя, не поджидает ли меня там чудовище с острыми зубами и длинными скрюченными когтями. И когда я оказывалась у его двери, все страхи исчезали, потому что даже монстры боялись моего отца.

Показалась большая дверь из темного дуба. Я ворвалась внутрь.

Здесь пахло табаком и книгами, в центре кабинета стоял большой стол. Кожаное черное кресло было задвинуто, словно и не ждало хозяина. На столе ноутбук и две закрытые папки. Одна зеленая, другая черная. Позади стола два больших шкафа, тянущихся от пола до потолка.

Нет пепельницы и металлической коробки с сигарами. Нет кофейной чашки и ручки «Монблан». Нет Его. Иначе все это было бы на столе.

Я обхватила себя руками и опустилась на бордовый ковер перед столом.

Здесь так пусто и холодно. Это место было мертво.

Меня затопило нахлынувшими чувствами и эмоциями, я испытывала злость, ярость и безнадежность. Слезы нескончаемым потоком лились из моих глаз. Я не могла успокоиться, не могла даже думать о том, что мне нужно взять себя в руки. Я не контролировала это. Послышался громкий крик. Звенящий, душераздирающий, от которого на моих руках появились мурашки. Это я кричала.

Этого не может быть, он не мог умереть. Не мог оставить меня одну!

Почему я не вернулась раньше? Я злилась на него все то время, что была в Нью-Йорке. Я мечтала, чтобы он пожалел обо всех своих поступках, обо всех тех вещах, что скрывал от меня, о том, что предал свою единственную дочь ради чужой женщины, но я уж точно не хотела, чтобы он умер!

В следующее мгновение я почувствовала, как чьи-то сильные руки обхватили меня и как щенка передвинули на диван. Я думала, что все это обернется огромной шуткой и тем человеком, который поднял меня, будто я ничего не весила, окажется отец. Я надеялась на это, я простила бы ему эту жестокую шутку, боже, да я все простила бы, только бы он был жив!

Я дернулась, пытаясь высвободиться, но замерла, услышав успокаивающий шепот над ухом.

– Это я – Мейсон, не пугайся.

Я чувствовала за спиной его крепкую грудь, он держал мои запястья, чтобы я не двигалась. На меня вдруг навалилась такая невероятная усталость, что я мгновенно перестала вырываться и беспомощно откинула голову на его грудь.

Он не поглаживал меня в попытках успокоить, ничего больше не говорил, он просто держал мои руки, словно опасался за мою безопасность. И я была так поглощена мыслями об отце, что о Мейсоне даже не думала. Возможно, он просто был плодом моего воображения. Да, вероятнее всего так и было. Мне требовалось время, чтобы привести мозги в порядок.

Не знаю, сколько времени просидела в объятиях иллюзорного Мейсона, но слезы на моих щеках высохли, ноги затекли, а глаза – бездушные, смотрели на черный кожаный стул, где всегда восседал отец.

– Сколько времени прошло? – спросила я.

– Около сорока минут, как я пришел, – ответил Мейсон. Значит, он не был моей иллюзией.

– Мм, ясно.

– Ты закрылась в кабинете, Эрни попросил меня помочь.

Я хмыкнула, касаясь своего лица, кожу на щеках стянуло от высохших дорожек слез. Уголки моих глаз болели, и я старалась не трогать их.

– Надо же, не помню, чтобы закрывалась.

Встав на ноги, я обернулась, смотря на то место, где раньше была дверь, сейчас она выбитая лежала на полу. Выходит, производитель лгал, когда заявлял, что даже ураган не снесет двери «Костнера».

Я судорожно вздохнула.

Ложь заставляла эту планету крутиться, ложью рады были кормить и рады были кормиться. Ложь была в том, что мы вдыхали и выдыхали. Мир был соткан изо лжи. Это я усвоила еще пять лет назад, когда поняла, что каждый человек в моем окружении чертов лжец.

– Эрни слышал крики и шум, но ты не открывала, – сказал Мейсон, напоминая мне о своем присутствии.

Я огляделась, в комнате был беспорядок, устроенный мною. Кабинет был разрушен, стекла в дверцах шкафов разбиты, книги валялись на полу, некоторые из них были порваны. Я подошла к полочкам и схватила единственную уцелевшую вещь – фото моей мамы в блестящем платье. Отец всегда говорил, что любил ее, именно поэтому он хранил ее фото. Так я объяснила бы это раньше, если бы не знала, в какой грязи извалялся мой дорогой папа, когда я была ребенком.

Это не было любовью. Любимых не обманывают, любимым не изменяют. А если это все же так. Если можно любить, но при этом спать с другой, то к черту такую любовь! Она дешевле и бесполезнее тканевых обрезков, остающихся после изготовления одежды, да и тем при достаточной фантазии можно найти применение.

Ладони неприятно закололо. Я взглянула на них, замечая кровь и маленькие стекла. Мейсон оказался за моей спиной и тоже посмотрел на мои израненные руки.

– Нужно обработать порезы, – мягко сказал он.

Я обернулась, позволяя себе впервые за прошедшие пять лет взглянуть в глаза человека, который ненавидел меня. Но он с чего-то решил позаботиться обо мне, поэтому я покорно кивнула и последовала за ним.