– Ты, верно, знаешь, что Загробное царство предназначено для душ смертных. А если смертный сумел за свою жизнь обрести высшую добродетель, то его путь лежит прямиком на небеса, вовсе не сюда. Господин, о котором ты спрашиваешь, родился бессмертным. С момента появления на свет он был избавлен от перерождений в шести царствах. Зачем его душе появляться здесь? Боюсь, милая, ты не там ищешь. К тому же… – Лодочник отвернулся и уставился на пустую и бескрайнюю реку Забвения, словно не мог на меня смотреть. – Тебе будет неприятно это слышать, но с тех пор, как Паньгу ^[60] отделил небо от земной тверди, запустив круговорот пяти стихий, вода и огонь враждуют друг с другом. Твой ледяной клинок пронзил огненную пилюлю духа, безвозвратно уничтожив души этого господина…

Я проглотила леденец и решительно вскинула голову:

– Нет! Его души не могли погибнуть! Он говорил, что убьет меня. И вот я стою здесь, живая и здоровая. А он слов на ветер никогда не бросал. Если обещал, значит, исполнит. Он обязательно вернется, чтобы убить меня! Я не сомневаюсь!

Я знала, что там, за рекой Забвения, никакие доводы не действуют, а путеводные нити никуда не ведут, но я верю его слову! Раз за разом после полуночи мне являлся во сне его силуэт. Он стоял у переправы через реку Забвения, ожидая меня. Обернувшись, Феникс сперва хмурился, потом улыбался и махал мне рукой… Без малейших сомнений я вошла в воды реки Забвения, позволив тьме плачущих навзрыд свирепых призраков вцепиться в мое тело. Течение вокруг вскипело, и меня тут же чуть не утащило в самые глубины. Я принялась руками отдирать от себя души мертвецов, перебирая и отталкивая их одну за другой. Я верила, что рано или поздно найду. Поэтому искала без устали, зная: среди несметного множества душ, которые вобрала в себя река, непременно отыщется та, что принадлежит ему.

– Милая, зачем ты это делаешь?

Лодочник протянул руку, чтобы остановить меня, но я оттолкнула его. Он уселся на носу лодки и покачал головой:

– Послушай старика. Чувственный путь труден, опасен и ведет в один конец. Лучше осознать его пагубность. Если ты, милая, будешь упорствовать в заблуждениях и пойдешь этим путем до конца, то навредишь себе и другим.

Старый лодочник нес какой-то вздор. При чем здесь чувства? Все дело в проклятье склоненной головы. С тех пор как я проснулась, все вышло из-под контроля. Меня стали преследовать странные желания и мысли, а в груди поселилась давящая боль. Даже искусный Рыбешка не смог снять проклятия.

Мне оставалось лишь наблюдать, как неизлечимый недуг понемногу проникает в самое нутро.

Не знаю, как долго я искала, ни солнца, ни луны не замечая. Повсюду, куда ни глянь, бесновались и истошно кричали души мертвецов. Я сосредоточенно разглядывала их зрением инь-ян ^[61], пытаясь отличить одну от другой. Смотрела и смотрела, пока мои глаза не опухли. Я потерла веки и продолжила поиски. Спать я не могла. Не решалась. И так ведь проспала уже два года. Казалось, если усну хотя бы на ночь, то упущу его душу. Мне было очень страшно. Никогда прежде я так не боялась.

– Что ты делаешь, Ми’эр? – Меня озарила ослепительная белая вспышка. Я еще раз потерла глаза и в недоумении обернулась.

Но не успела ничего понять. Мощная неведомая сила подхватила меня, вытащила из реки Забвения и швырнула на берег.

– Посмотри на свои руки и ноги! Кому ты хочешь навредить: себе или мне?

Я взглянула на окровавленные кисти рук, искусанные мертвецами, на онемевшие ноги, покрытые паутиной порезов и ран… И не поняла, зачем Рыбешка поднял такой крик. Пожалуй, он преувеличивал.

Никогда еще Рыбешка не выглядел таким сердитым. Как будто я бездумно учинила непростительное злодеяние и навлекла на себя неотвратимую беду. На самом же деле тяжкое злодеяние я совершила два года назад, разве нет?

– Неужели ты не понимаешь, что, не отыщи я тебя, река Забвения поглотила бы твои души? – Грудь Повелителя ночи тяжело вздымалась. Сжав кулаки, он сверлил меня гневным взглядом: похоже, и впрямь разозлился не на шутку. – Ты это делаешь ради него? Ради него ты отказалась от большей части своей духовной силы и не побоялась войти в реку Забвения, в воды, которые несут смерть? Ты хоть понимаешь, что творишь? Знаешь, что это он убил твоего отца? И что именно его семья сгубила твою мать?

Я закрыла лицо распухшими руками, которых почти не чувствовала.

– Знаю. Все знаю… Но не могу с этим бороться… Это проклятье склоненной головы! Я помню, что он убил отца. Никогда об этом не забывала… Но пока я во власти черной магии, не могу остановиться… – Я невнятно бормотала оправдания себе под нос. Мой голос звучал так тихо, что его слышала только я. – Не могу забыть… Знаю, что отца убил он… Но он стоит у меня перед глазами, даже если их зажмурить. Я тоскую по нему! Тоскую так, что каждый цунь моего тела, каждый волосок кричит от боли…

Я в бессилии подняла голову и ухватила Рыбешку за рукав:

– Его можно вернуть? Если оживить Феникса, проклятие спадет?

Повелитель ночи на мгновение застыл. Под моим искренним взглядом он склонился и заключил меня в объятия. Его ласковые движения неожиданно противоречили гневным речам, коими он только что меня осыпал. Спустя долгое время Рыбешка тихо вздохнул, его легкое дыхание коснулось моей макушки.

– Он мертв. Его не вернуть. – Рыбешка нежно взял мою руку и прижал к своей груди. – Но у тебя есть я, верно? Слышишь, как бьется сердце? Каждый удар обращен к тебе. Пожалуйста, очнись, приди в себя…

Я не спала ночи напролет, поедая мед чашку за чашкой. Кроме меда, все казалось горьким, даже вода вязала язык.

Рыбешка присматривал за мной, чтобы не дать мне вновь отправиться к реке Забвения. Я обещала ему больше не входить в опасные воды, умоляла отпустить, позволить постоять на берегу, чтобы унять невыносимую тоску. Вскоре Рыбешка перестал меня удерживать. Теперь лишь зверь сновидений следовал за мной повсюду, держась на полшага позади.

Поутру, держа путь через Земное царство, я приметила двух лохматых мальчуганов. Они прыгали и распевали детскую песенку:

Хочешь о дожде молиться —
Сходи Повелителю вод поклониться.
Ему не нужны ни куренья, ни чай,
Весеннего меда насобирай.
Мед он ценит выше злата,
Один кувшин сойдет за плату.

Я снисходительно улыбнулась: разве золото сравнится с медом? Только сейчас я поняла, что мед – чудодейственное лекарство, способное исцелить любые хвори.

Время замедлило бег. Оно тянулось и тянулось. Это было невыносимо. Рыбешка, покончив с государственными делами, сразу спешил ко мне. Но ни игра на цине, ни вэйци, ни культивация меня больше не интересовали. Помимо прогулок к берегам реки Забвения, меня занимали рисование и каллиграфия. Запершись в комнате, я раз за разом выводила иероглифы, надеясь, что настанет день, когда израсходую последний лист сюаньчэнской бумаги в этом мире… Любопытно, если вдоль и поперек покрыть узорами весь шелк в этом мире, смогу ли я избавиться от мыслей?

Цветы распустились —
                      я цветок рисую молодой,
Цветы увянут – я портрет рисую свой.
Когда приходишь ты – рисую облик твой,
Уйдешь – я напишу с тебя
                  портрет по памяти живой ^[62].

Двадцать мыслей – это одно моргание, двадцать морганий – один щелчок пальцев, двадцать щелчков пальцами – это лава, двадцать лав – одна мухурта, день и ночь – это три тысячи мухурт ^[63].

За десять лет, за эти десять миллионов девятьсот пятьдесят тысяч мухурт я изрисовала десять тысяч листов бумаги и только так смогла вынести эту муку.

Я приходила на берег реки Забвения, бесцельно разглядывала ее пустые воды и на долгое время погружалась в раздумья. Как-то раз старый лодочник с трубкой в руке кивнул мне, прочистил горло и невзначай произнес:

– Кроме тебя, милая, я тут частенько кое-кого вижу по ночам. Раньше только один раз ее встречал, а последние двенадцать лет она каждую ночь приходит к реке, чтобы переправиться в Демоническое царство.

Я равнодушно хмыкнула в ответ. Меня не интересовало, что происходит вокруг. Но из чувства неловкости перед стариком, которому заметно хотелось поболтать, я переспросила:

– Кто же еще сюда приходит?

– Я простой лодочник и мало с кем знаком. Но эта девушка одевается очень необычно, такую не забудешь, – ответил старик, выпустил кольцо дыма и неторопливо уточнил: – Ее накидка соткана из ярких птичьих перьев, а длинный подол платья воистину роскошен. Должно быть, знатная особа.

Суй Хэ? Я промолчала, опустив голову и глубоко задумавшись. Неясно, чего ради принцесса Суй Хэ зачастила в Демоническое царство. Загадка оказалась мне не по зубам.

В ту ночь Рыбешка был слишком занят бумагами и не пришел удостовериться, легла ли я спать. Мне не спалось, и я ради забавы напустила на Ли Чжу сонных мошек. Когда фея заснула, я прельстила голодного зверя сновидений ее ароматными простодушными снами. А едва избавившись от этой парочки, полетела к реке Забвения. За небольшую плату лодочник доставил меня на противоположный берег, ко входу в Демоническое царство.

Я провела на берегу реки полночи, терпеливо вынося укусы комаров и стараясь не дрожать от страха при виде зеленоватых волчьих глаз, которые то появлялись, то исчезали, окружая меня со всех сторон. Вдали уже замелькали первые проблески зари, и тут как раз лодочник переправил через реку еще кого-то. Присев на корточки, я спряталась в зарослях полыни. На берег действительно сошла принцесса Суй Хэ в одеянии из радуги и перьев. Она торопливо миновала меня и поспешила в Демоническое царство.

После того как я отдала больше половины духовных сил, моя аура ослабла. К тому же моя сущность состояла из воды. Поэтому я почти полностью сливалась с кромешной мглой глубокой ночи, превращаясь в невидимку. И таким образом с легкостью проследила за Суй Хэ, оставаясь незамеченной.

Принцесса мчалась вперед, избегая стаек оборотней, призраков и злых духов и петляя узкими окольными тропами. Суй Хэ то и дело оглядывалась по сторонам, и с ее лица не сходило настороженное выражение. По виду принцессы я сразу поняла, что она вынашивала какие-то тайные планы: либо хотела украсть какую-то вещь, либо чье-то сердце. В любом случае это воровство, а значит, нарушение закона.

Наконец Суй Хэ остановилась у древесного пня, убедилась, что вокруг никого нет, смочила в росе кончик пальца и аккуратно обвела годичное кольцо на срезе ствола. Вмиг пень разрезала трещина. Она расширилась и открыла проход, в котором плясали демонические огни. Суй Хэ юркнула внутрь, и брешь начала сужаться.

Я бросилась вдогонку, понимая, что если упущу принцессу, то все усилия пойдут прахом. Всего лишь шага не хватило мне, чтобы протиснуться в щель. Края сомкнулись прямо перед моим носом, и проход бесследно исчез. Тогда я решила повторить движения Суй Хэ. Точно незадачливый художник, который смотрит на тыкву-горлянку, чтобы нарисовать черпак ^[64]. Однако внезапно услышала, что изнутри доносятся голоса, и навострила уши. Я распласталась на пне и пустила в ход магию, чтобы разобрать разговор.

Беседу вели двое. Мужчина и женщина! Женский голос принадлежал принцессе Суй Хэ, а звучный мужской – незнакомому старику. Моя воспрявшая было душа словно нырнула в глубокий омут.