Прикажи он идти четверками или шестерками, гоплиты перестроились бы так же быстро. Все знали свои группы, каждый знал свой маневр, и они могли перестроиться двенадцатью различными способами даже в ходе сражения. Командиры подразделений – лохаги – и стратеги могли по своему усмотрению корректировать направление атаки и распределение сил. Только полная фаланга действовала единым строем, наступая, давя противника.

Глядя, как выбивают первые двери, Перикл поймал себя на том, что ухмыляется – скорее нервно, чем от возбуждения. В его воображении эта сцена превратилась в нечто грандиозное. Афинские гоплиты в шлемах и доспехах уподобились Ахиллесу, возродившемуся в маленьком доме, – непобедимому, быстрому, несущему смерть. Падальщики, если бы их обнаружили в домах, наверняка были бы убиты на месте. Тем не менее что-то не давало покоя, заставляя сердце глухо ухать и трепетать в груди. Они знали это место. Здесь был их дом. Неужели что-то упущено?

Справа от него раздался пронзительный крик. Перикл повернулся, прислушиваясь, пытаясь понять. Гребцы все еще стояли у него за спиной и не спешили входить – он это чувствовал. Большинство людей, не имея ясно выраженного приказа действовать, предпочитали стоять, если в качестве альтернативы им предлагалось войти в темный дом, не имея ни малейшего представления о том, кто может ждать их за дверью. Не узнав, что там, и не нарвавшись на засаду, он не мог послать гребцов вслед за гоплитами. Между тем сорок пять гоплитов продвигались по улице, проверяя жилища, а издалека, справа, доносились крики и глухие удары металла по дереву – там Кимон вел второе крыло. Если кто-то и оказался между двумя флангами, поделать он ничего не мог. И все же Перикла не оставляло чувство, что здесь что-то не так. Надо бы посмотреть, проверить, но если зажечь лампу, враги слетятся на свет, как мухи на огонек.

– Еще раз укусишь – прибью.

Перикл услышал Аттикоса еще до того, как увидел. Два гоплита тащили женщину, а она вырывалась из их рук. Предупреждению селянка, должно быть, не вняла, потому что Аттикос зашипел от боли. Гоплит вскинул руку для удара, но Перикл успел схватить его за запястье.

– Нам нужно допросить ее.

Аттикос высвободил руку и пробормотал что-то, из-за чего женщина пнула его. Он отпрянул, чертыхаясь и смеясь.

Гоплит держал пленницу за длинные волосы, намотав их на кулак. Перикл жестом приказал отпустить ее. Солдат сделал это с большой осторожностью и торопливо отступил в сторону, словно опасаясь подвергнуться нападению. Перикла ее ярость восхитила, хотя сейчас она была беспомощна, как кошка, и подвергалась большой опасности. Достаточно одного его слова, чтобы ей перерезали горло. Судя по злым взглядам, которые бросал на нее Аттикос, он сделал бы это и без приказа.

– Сколько мужчин здесь живет? – спросил Перикл.

Женщина не ответила, но огляделась, похоже прикидывая, как бы ей вырваться из плена. Поняв, что трое воинов заблокировали все возможные пути бегства, она заметно поникла.

– Ты говоришь по-гречески? – задал вопрос Перикл. – Ты не нужна мне, если будешь молчать.

– Я из Фив, – сказала она. – А ты? Говоришь как афинянин.

– Хорошо, – с облегчением кивнул он. – Если тебя держат в плену, можешь сказать, сколько здесь мужчин? Поможешь нам – заберем с собой и отвезем и Афины.

– С чего бы мне тебе помогать? – Она повысила голос до обращенного в темноту крика. – Если у моего мужа есть хоть капля здравого смысла, он останется…

Аттикос шагнул вперед и ударил женщину по лицу с такой силой, что она свалилась на землю.

– Тебя никто не просил кричать, милая, – сказал он, стоя над ней.

Перикл сжал кулаки от злости. Да, он не запрещал бить ее, но полагал, что это понятно и без слов. Выходка Аттикоса напоминала неповиновение.

Посланные вперед гоплиты уже возвращались, ведя с собой женщин и детей, те плакали и причитали. Все происходящее производило какое-то странное впечатление. Обеспокоенный, Перикл покачал головой и посмотрел на пленницу. При падении ее распущенные волосы разметались по земле, и он заметил, как под ними шевельнулось что-то бледное. Ее рука потянулась к поясу… В следующий момент женщина вскочила на крепких ногах и бросилась на Аттикоса, который взвыл от боли. Его ответный удар наотмашь пришелся ей в голову, и она упала без чувств.

Аттикос вырвал из бедра ее нож и замахнулся:

– Вот дрянь!

Но Перикл встал между ним и женщиной:

– Спрашиваю здесь я. Отойди и положи нож.

Аттикос шумно засопел, скорее от гнева, чем от боли. Перикл, чувствуя, что гоплит готов ослушаться, пристально и твердо посмотрел на него. Он знал, что в случае открытого неподчинения ему придется убить Аттикоса, и был готов это сделать. Перикл не сомневался в себе, и Аттикос каким-то образом ощутил эту уверенность и, опустив голову, отступил в сторону. Тем не менее Перикл продолжал наблюдать за ним – на всякий случай. Сражаясь с братом, он время от времени попадался на какой-нибудь трюк. Мысль об Арифроне отозвалась новой болью. Даже лежа в холодной могиле, брат все еще преподавал ему уроки.

– И вот что, Аттикос, найди и приведи мне еще кого-нибудь живого.

Аттикос развернулся и исчез в темноте, даже не дослушав до конца и оставив Перикла с сотней гребцов, ожидающих приказа у него за спиной. Бесчувственная пленница лежала на земле, а толпа женщин и детей уже собралась на дороге под присмотром гоплитов.

– Свяжи ей руки, – приказал Перикл гребцу рядом с собой. – Она гречанка, хотя и из Фив. Будь с ней мягок. Она одна из наших, и, возможно, с ней жестоко здесь обошлись.

Проявив благородство, он остался доволен собой и даже пропустил мимо ушей чью-то грубую реплику. Будешь отзываться на каждое слово, никогда ничего сделать не успеешь.

– Где ваши мужчины? – обратился он к толпе.

Женщины запричитали, а стоявший позади гребец отпустил по их адресу нелестный комментарий. Перикл вспыхнул от негодования, но подавил раздражение. В гоплитах он видел порядочных людей, готовых сражаться за свой город, а потом решать общие вопросы и быть, например, судьями. Честные, благородные, они были частью афинской мечты. Гребцы казались людьми иного склада. Он сжал кулак. Что ж, он либо приструнит их, либо приставит железное лезвие к горлу каждого. Пока он командует ими, никому не будет дозволено обижать этих женщин.

– Вы здесь не одни. Где ваши мужчины?

Перикл понял, что чувствует их запах, запах трав и немытой плоти. Скоро рассвет. В свете дня их бедность и грязь станут еще яснее. Уже сейчас на востоке небо начало сереть. Их было не больше восьмидесяти, и каждую доставили сюда из какого-то другого места. Изгнанные, как собаки, из городов за какое-то преступление, мужчины, конечно, могли добраться до Скироса сами. Мужчины, но не женщины. Женщин либо похитили и привезли на остров, либо они уже родились здесь.

Некоторые пришли с маленькими детьми и теперь, заплаканные, с совиными глазами, держали их за руки или на руках. Они не представляли опасности, но где же мужчины? Это оставалось загадкой.

– Оставьте нас в покое! – донесся голос из толпы.

Старая карга!

Перикл заколебался. Ему вдруг стало не по себе. Что, если в толпе, среди других, стоит Афина? Обижать женщин рискованно, если между ними богиня.

Он с усилием сглотнул и, зная, что это прозвучало слабо, повторил еще раз:

– Больше спрашивать не буду. Где ваши мужчины?

– Они ушли на охоту, но скоро вернутся, – крикнул кто-то. – Тронете кого-нибудь из нас, и они убьют вас всех!

В ее голосе слышался страх. К Периклу, сильно прихрамывая, подошел Аттикос. Рассвет наконец рассеял тьму, и вся картина предстала яснее.

– Отправились на охоту? Ночью? – проворчал Аттикос. – Что-то не верится. Да тут и охотиться не на кого. Разве что на тех пони…

Он не договорил, а Перикл замер. Как же он не подумал раньше! Мужчины ушли на охоту, но не здесь, на острове. Они вышли в море – в поисках рыбы или какой-то другой добычи.

Перикл поднял голову и, увидев идущего к ним Кимона, подтянулся. Аттикос тоже выпрямился.

– Я никого не нашел, кроме женщин и детей. А ты?

Перикл покачал головой:

– Здесь то же самое. Думаю, мужчины ушли в море и ищут корабли, на которые можно напасть.

– Если так, – кивнул Кимон, – то они могут вернуться только через несколько дней. Сейчас это не важно. Оставь здесь кого-нибудь для охраны… тех, кому можешь доверять.

Последние слова он произнес со странным ударением, и Перикл почувствовал, что краснеет.

– Я могу остаться, куриос, – сказал Аттикос, обращаясь к Кимону, но ответил ему Перикл:

– Нет, ты нужен мне и будешь со мной. Я сам выберу тех, кто останется.

Уже поворачиваясь к Кимону, он ощутил вспышку ярости у себя за спиной.

– Ты собираешься искать гробницу?

От Кимона не ускользнуло странное напряжение между двумя мужчинами. Он вообще замечал почти все, но сейчас, не увидев в поведении и голосе Перикла слабости или нерешительности, не стал заниматься разборками, предоставив юному афинянину самому решать свои проблемы.

После короткой паузы он сдержанно кивнул и ответил:

– Для этого мы и пришли сюда. Не ради оборванцев-пиратов и не ради их женщин. Тесей умер на Скиросе. Если на острове действительно есть могила, она может быть его могилой. И в таком случае я хочу вернуть останки в Афины – для достойного погребения. Он был царем Афин. Именем его отца названо Эгейское море.

Лежавшая на земле женщина зашевелилась и, поняв, что ее связали, попыталась освободиться от пут. Теперь, в утреннем свете, Перикл увидел, что она не намного старше его самого. Ее длинные, похоже, никогда не стриженные волосы свисали до пояса грязными космами. Глаза их встретились, и Перикл испытал странное ощущение. Лицо женщины распухло, и с одной стороны темнел большой, на всю щеку, синяк.

– Парни вернутся домой и убьют вас всех, – сказала она.

Кимон усмехнулся:

– Ты гречанка? Тогда посмотри вокруг. Давай, теперь это уже не тени. Видишь моих гоплитов и гребцов? Думаешь, твои люди справятся с нами? Вряд ли у них получится. Если они хоть что-то соображают, то будут держаться подальше от острова, пока мы не уйдем. На самом деле никто из вас нас не интересует.

– Они убьют тебя, – снова сказала женщина и плюнула ему под ноги.

Перикл отметил, что даже в гневе она не забыла об осторожности и плюнула так, чтобы слюна не попала на сандалию.

Возмущенный ее дерзостью, Аттикос шагнул вперед, подняв угрожающе руку.

– Назад, Аттикос! – рыкнул Перикл. – Клянусь богами, если ты ударишь эту женщину еще раз, я на неделю привяжу тебя к носу галеры.

– Куриос, она…

– Ни слова! – оборвал его Перикл и повернулся к женщине, как будто вопрос был решен и не подлежал дальнейшему обсуждению.

Аттикос сдержался, и уголки ее рта дрогнули, хотя она и попыталась скрыть усмешку под завесой волос.

– Чего ты хочешь? – спросила она Кимона, и в ее голосе проскользнула нотка любопытства.

– Сначала скажи мне свое имя.

– Фетида, – пожала она плечами.

– Как мать Ахиллеса?

Она кивнула, и Кимон улыбнулся:

– Это старое имя – имя силы. Что ж, Фетида, мы ищем гробницу… возможно, храм. Старый, заброшенный и, вероятно, заросший. Где-то на острове. Мой отец сказал, что слышал об этом.

Он подождал, видя, что она задумалась. Глаза ее блеснули, когда он заговорил о гробнице, и Кимон затаил дыхание. От волнения у него перехватило горло.

– Ты видела что-то похожее?

– Может быть, – снова пожала она плечами. – На северной стороне, там, на высоких холмах, есть старая могила. Дети, бывает, играют возле нее.

– Скажешь, как туда добраться? Мы за этим и пришли. Остальное нас не интересует.