– До сих пор мы собирали номера телефонов и видеоматериалы за сутки до и после убийств. А что, если судмедэксперты ошиблись на день? Представляешь, а вдруг весь облом из-за этого и мы изначально ищем не в том временном диапазоне?

Алексис пересек небольшой кабинет и ткнул пальцем в фотографию одной из жертв Зверя.

– Анья Прену, предположительно погибла в ночь с 16 на 17 июля. Объявлена семьей в розыск 16-го числа в конце дня, двоюродный брат встретил ее на улице около 18:00. Больше ее никто не видел. Потом утром 17-го мальчик по дороге в школу нашел ее останки. Тут никак не может быть ошибки.

Алексис сделал шаг в сторону и указал на пухленькую девочку-подростка с челкой, спадающей на очки, на блеклом снимке, увеличенном с фото на документе.

– Софи Ледуэн, ужинала с родителями вечером 22 августа. Ушла ночевать к подруге около 9 часов вечера. Обнаружена лишь десять дней спустя туристами. В ее случае судмедэксперт высказался вполне определенно, поскольку имеется сильное разложение. Показать фотографии? Опарыши в ней так и кишели, – казалось, что труп шевелится! Сотни личинок, из которых уже вылупились мухи, то есть прошло несколько циклов. Стояла жара, но энтомолог утверждает, чтобы получилось такое количество насекомых и тело было в таком состоянии, требуется не менее восьми-десяти дней. И в ее случае мы расширили временные рамки до двух суток.

Алексис сделал еще шаг назад и указал на третью, и последнюю жертву Зверя.

– Армель Кале. Здесь, конечно, временные рамки приблизительнее. Подруга говорит, что видела, как Армель поджидала клиентов у леса днем 14 сентября, потом о ней никто не слышал, пока не нашли останки. Но и здесь судмедэксперт практически уверен, что смерть наступила не позже 15-го числа. Мы не станем начинать все сначала и терять еще десять дней, потому что усомнились в экспертных заключениях.

– Почему мы в основном концентрируемся на Звере? – спросил Сеньон. – Почему не на другом, Фантоме?

– Потому что там два преступления в городской среде и ни одной зацепки. Он чрезвычайно осторожен. Ничего не оставляет на волю случая. И очень хладнокровен.

– Но в городе как раз больше шансов найти свидетеля!

– Я уже в это не верю – мы сделали максимум в плане расследования. Если мы и найдем улики, то на Зверя. Он импульсивнее, не так хорошо владеет собой, как тот. Наверняка он делает ошибки.

Сеньон широко раскрыл глаза и с сомнением поджал губы.

– Хотелось бы надеяться! А то мы плаваем в открытом океане, кишащем акулами, и ни одного корабля, идущего к нам на помощь, капитан!

– Всему свое время, Сеньон, всему свое время. Парень не гений, он не родился в рубашке. Обязательно что-то будет. Всегда что-то найдется. Оно лежит у нас под носом, главное, искать – внимательно и упорно.

Людивина наблюдала за Алексисом из-под светлых кудряшек. С начала разговора она не пошевелилась.

– Видишь, ты справляешься не хуже Микелиса, – сказала она ему с заговорщицкой улыбкой. – Так что мы ничего не потеряли.

Алексис пожал плечами.

Он двигался через это море насилия наугад, ощупью, медленно, шаг за шагом, не зная, где он и куда тащит за собой девятерых людей, которые занимались этим делом с утра до ночи. Микелис же знал океан лучше, чем кто-либо.

Нет, если подумать, Микелис сам был океаном.

Его разум пропускал через себя каждую крупицу насилия, как молекулу воды. Он понимал язык насилия. И подобно тем гроссмейстерам, которые видят на несколько ходов вперед, Микелис охватывал преступный мир в целом и царил на шахматной доске. В этом была его сила.

Алексис вздохнул и снова сел на стул.

Он-то даже не умел играть в шахматы.

* * *

Незадолго до шести вечера троица подняла голову от экранов компьютеров и досье, услышав торопливые шаги в коридоре. Дверь распахнулась, и появилось по-детски пухлое лицо Лионеля Тейкса, одного из следователей.

– Бегите срочно смотреть новости BFM, ребята! Бросайте все!

Все вскочили и ринулись в большую комнату к висящему на стене телевизору.

На экране мелькали кадры репортажа.

Станционная платформа. Мечущиеся в панике фигуры людей. Вой сирен, красные и белые сполохи мигалок пожарных машин. Лица, искаженные страхом, горем, непониманием. Картины паники. И мужской голос за кадром, бесстрастный, как бы контрастирующий с происходящим, отчетливо выговаривающий каждое слово, словно это могло снизить градус кошмара: «…На данный момент причины случившегося не определены. По словам первых свидетелей, действовал молодой человек, одетый в толстовку с поднятым капюшоном, закрывавшим лицо. По словам нескольких очевидцев, он нервно ходил по перрону в ожидании прибытия поезда. В момент, когда поезд подходил к платформе, парень столкнул на рельсы троих человек, в том числе женщину с ребенком в коляске. Важная деталь: прежде чем совершить свой безумный поступок, юноша, по показаниям ряда свидетелей, оставил на стене вокзала особый знак. Напоминаю, что, по последним сведениям, юноша убил четырех человек, включая младенца, а затем сам бросился под поезд, прибывавший к соседней платформе».

Сеньон взглянул на Лионеля Тейкса:

– Гадость какая… Зачем ты…

– Смотри!

Камера развернулась и сфокусировалась на стене станционного здания.

На кирпичной кладке баллончиком был нарисован символ. Диаметром не меньше метра. Звездочка и буква.

*е.

Великан откинулся на спинку сиденья.

– Черт… Это какая-то эпидемия!

4

Сирены умолкли, не было даже мигалок. Только резкий свет неоновых огней на платформах и более тусклый, почти желтый, свет лампочек на вокзале.

Главный вход перегораживали пожарные машины, и еще пластиковые ленты, наспех закрепленные на фонарных столбах, чтобы загородить проход.

Алексис, Сеньон и Людивина показали удостоверения, и дежуривший у входа полицейский на мгновение заколебался. Он не привык видеть на своей территории жандармов и уж тем более в штатском.

– Парижский отдел расследований, – просто уточнил Алексис. – Ваше начальство в курсе, их предупредили о нашем приходе.

Людивина натянула пуховик на подбородок, чтобы спрятаться от холода. Октябрьский ветер обдувал непромокаемую ткань.

Мужчина впустил их без дальнейших формальностей, одновременно подошел офицер судебной полиции – лет тридцати, небритый, короткостриженый, в черном бомбере.

– Вы из парижской жандармерии? Как мило, что приехали полюбоваться бойней.

– Спасибо, что пригласили, – парировал Алексис.

– Говорят, у вас есть объяснение поступку этого психа? – сказал он, открывая дверь.

– Вас дезинформировали. Зато нас интересует граффити, которое он сделал перед тем, как прыгнуть под поезд.

Внутри маленькой станции царила ужасная суета, пахло кофе, дезинфекцией и потными телами. Психологи, психиатры и медсестры отделения срочной медико-психологической помощи работали с дюжиной мужчин и женщин, которые еще пребывали в состоянии шока, и среди них – совершенно невменяемый молодой человек, который безостановочно кивал. Несколько пожарных уселись за импровизированный стол и пустили по кругу термос с чаем. Тут вперемешку толпились полицейские, местные журналисты с фотоаппаратами на груди вместо пресс-карт, множество представителей муниципалитета и региональных властей.

Офицер провел трех жандармов сквозь толпу и пальцем указал на стену между дверью и кассовым окошком.

*е.

Размером с плакат.

Буква была нарисована красным аэрозольным баллончиком. На высоте человеческого роста.

Зловещий загадочный росчерк.

– Он что-то сказал? Свидетели слышали? – спросила Людивина.

– Нет. Спасатели сразу занялись пострадавшими, наши коллеги старались собрать как можно больше свидетельских показаний, но на данный момент ясно только, что действовал молодой человек и что он вел себя очень нервно.

– Личность установили? – спросил Сеньон.

– Еще нет. Понадобится какое-то время.

Офицер судебной полиции повернулся к путям и посмотрел на белый шар, сиявший вдали, как полуденное солнце. Поверх платформ, нависавших над рельсами, светили переносные прожекторы, установленные на высоких штативах. В их лучах темнели склоненные фигуры спасателей, работавших на путях. У одних лица были почти зеленые, другие, спотыкаясь, ходили вокруг. Двое укладывали на спасательное одеяло, расстеленное на краю платформы, что-то вроде большого окорока. Были и другие куски мяса, некоторые – упакованные в темную пленку. Обрывки одежды.

– Парень не промахнулся, – снова заговорил офицер. – Обычно, если человек попадает под поезд, ему отрезает руки-ноги… Если умеешь складывать пазлы, можно все быстро собрать. Но тут он прямо нырнул головой. Все всмятку. Что осталось – перемололо колесами. Все кости раздроблены. Кожа внутрь, мясо нару…

– Мы поняли, спасибо, – остановил его Сеньон.

Людивина, увидев еще четыре солнца на другом пути, спросила:

– А другие жертвы?

– Мать и младенец опознаны по документам, еще одного человека назвала присутствовавшая на месте родственница. По последней жертве еще ждем.

Алексис протянул свою визитку с дописанным от руки мобильным номером:

– Я направлю официальный запрос, но если вы пришлете мне все, что найдется, фамилии всех погибших и копию интересных свидетельских показаний, это сэкономит нам время.

Офицер кивнул.

– А что у вас вообще за дело? Что это за рисунок? Какая-то ячейка анархистов?

– Пока не знаем, но знак обнаружен на нескольких трупах.

На этот раз офицер вытаращил глаза:

– Прямо так? Ну тогда… выходит, у нашего парня это не первое дело?

– Возможно, – подтвердил Алексис.

Он хотел проявить максимум дружелюбия, чтобы выудить сведения у полицейского, но при этом самому не наговорить лишнего.

Сеньон указал пальцем на камеру наружного наблюдения.

– А пленки с записями забрали?

– Да, как раз собирались вечерком заказать пиццу и сесть смотреть. Но если вам интересно, у нас уже есть полное видео.

Троица впилась в него жадным взглядом.

– Ладно. Похоже, вам оно нужно позарез. Пошли.

Он провел их в дальнюю часть вокзала, в душный кабинет, куда набилось человек шесть. Почти все сидели, уткнувшись в телефоны. Офицер попросил у них один из айфонов и передал его жандармам.

– Один девятнадцатилетний пацан заметил парня, который показался ему странным, и стал снимать его на телефон, когда тот рисовал граффити на глазах у всех.

Маленький экран ожил. На нем возникла фигура, одетая в спортивные штаны и черную толстовку, капюшон был натянут на голову поверх кепки, так что виднелся один козырек. Съемка велась сзади, человек наносил свой таинственный рисунок, а люди вокруг ошеломленно смотрели, но не решались что-то сказать. Сделав дело, парень выкинул аэрозольный баллончик и ринулся в ближайший подземный переход. На этом видео заканчивалось.

Разочарованный Алексис открыл было рот, чтобы поблагодарить коллегу за видео, но тот коснулся экрана и запустил вторую запись.

– Свидетель увидел, как таггер выскакивает на противоположной платформе, и снова начал снимать. Эта часть гораздо лучше.

От парня в капюшоне камеру теперь отделяли два ряда рельсов. На противоположной платформе было полно народу. Таггер неотрывно смотрел вдаль в ожидании поезда. Его левая нога отбивала судорожный ритм. Большая часть лица была скрыта капюшоном, но жандармам удалось разглядеть подбородок и рот. Парень кусал губу.

Небольшие вокзальные часы, черные с желтыми цифрами, показывали 17:12. Люди вокруг не обращали на юношу никакого внимания, думали о чем-то своем, смотрели в экраны мобильников, в книгу или в журнал, увлеченно беседовали. Все старались убить время, совершенно не замечая того, кто с минуты на минуту круто изменит их жизнь.

А парень не стоял на месте. Он ходил взад-вперед по платформе, высматривал на горизонте появление поезда и наблюдал за окружающими. Его козырек, как птичий клюв, попеременно нацеливался то на одного, то на другого. Словно перст судьбы, ищущий, кого обречь на смерть.