Фалендре испытывала сомнения. Она ни в коей мере не достойна говорить с кем-то из Высокородных, не говоря уже о верховной леди, дочери самой императрицы, да живет она вечно! Но лицо и тон этого мужчины не допускали никаких возражений. Фалендре придется отыскать способ встретиться с верховной леди.

– Я передам ей ваше сообщение, – продолжила Фалендре. – Я скажу ей, что… что вы не таите на нее обиду за нападение и что вы желаете с нею встречи.

– Я по-прежнему желаю встречи, – отметил Дракон Возрожденный.

Насколько было известно Фалендре, Дочь Девяти Лун вообще ведать не ведала о первой встрече – ее втайне устроила Анат. И именно поэтому Фалендре знала наверняка, что этот человек должен быть Драконом Возрожденным. Ибо кто, как не сам Дракон Возрожденный, способен был бы противостоять одной из Отрекшихся? И не просто остаться после этого в живых, но и выйти из схватки победителем?

Неужели Анат была… Была одной из Отрекшихся? Разум Фалендре пасовал перед этой мыслью. Невозможно! И все же вот – Дракон Возрожденный. Если он реален, если вон он стоит, живой и во плоти, то тогда почему бы и Отрекшимся не явиться в мир. В голове у нее все совершенно смешалось, мысли бестолково носились по кругу, и она понимала это. Фалендре едва сдерживала обуревавший ее ужас – с этим придется разбираться позже. Сейчас она должна держать себя в руках.

Сделав над собой усилие, Фалендре заставила себя взглянуть в те замерзшие драгоценные камни, что были у того человека вместо глаз. Ей нужно сохранять хотя бы капельку достоинства – хотя бы ради того, чтобы успокоить четырех других уцелевших сул’дам. И дамани, разумеется. Если сул’дам вновь утратят самообладание, то дамани лишатся всяких надежд.

– Я ей передам, – стараясь, чтобы голос не дрожал, сказала Фалендре, – что вы по-прежнему желаете с нею встретиться. Что вы считаете, что между нашими народами должен быть установлен мир. И я расскажу ей, что леди Анат была… была одной из Отрекшихся.

Краешком глаза она заметила, как несколько марат’дамани уводят через дыру в воздухе Анат, которая, несмотря на плен, сохраняла величественный вид. Она всегда стремилась подчинять других и смотрела на всех свысока. Неужели она и в самом деле та, кем назвал ее этот мужчина?

Как Фалендре осмелится взглянуть в глаза дер’сул’дам и объяснить той произошедшую трагедию, все эти жуткие, ужасные события? Фалендре нестерпимо хотелось оказаться подальше отсюда, убежать куда-нибудь, где-то спрятаться.

– Мы должны заключить мир, – сказал Дракон Возрожденный. – Я предвижу, что так будет. Передай своей госпоже, что она найдет меня в Арад Домане. Я прекращу там сражения против ваших войск. Дай ей понять, что я поступаю так в знак доброй воли, точно так же, как я честь по чести отпускаю вас. Нет в том позора, если тобою манипулирует кто-то из Отрекшихся, особенно если это… та тварь. Теперь у меня с души камень свалился. Я боялся, что кто-то из них затесался в шончанскую знать. Мне следовало догадаться, что это будет Семираг. Она всегда предпочитала браться за непростые задачи.

Он говорил об Отрекшейся с невероятным чувством – словно был знаком с ней целую вечность! У Фалендре будто мороз по коже прошел.

Он взглянул на нее и промолвил:

– Ступай.

Затем Дракон Возрожденный, пройдя мимо шончанки, шагнул в ту прореху в воздухе. Многое бы отдала Фалендре, чтобы Ненси научилась такому трюку – вот бы им уметь так путешествовать! Последняя из марат’дамани прошла через проем, и тот закрылся. Фалендре и ее спутницы остались одни. Они представляли собой жалкое сборище. Талха продолжала плакать, у Малиан был такой вид, как будто ее вот-вот стошнит. Несколько женщин хотя и сумели смыть кровь с лица, но не до конца – на коже до сих пор виднелись бледные красные разводы и пятна засохшей крови. Фалендре порадовалась, что не позволила их Исцелить. Она собственными глазами видела, как один из тех мужчин Исцелял людей из отряда Дракона. Кто знает, какая порча запятнает того, кого коснутся эти нечистые руки?

– Соберитесь и не раскисайте! – велела Фалендре спутницам, хотя сама не чувствовала в себе ни сил, ни уверенности. Он и в самом деле ее отпустил. Она едва смела на такое надеяться. И лучше бы поскорее отсюда убраться. Как можно скорее. Фалендре приказала побыстрее садиться на лошадей, которых им оставил Дракон Возрожденный, и спустя считаные минуты все сул’дам уже сидели в седлах, рядом с ними шагали их дамани – колонна направлялась на юг, к Эбу Дар.

Сегодняшние события вполне могут обернуться тем, что у Фалендре отберут ее дамани, запретив отныне надевать ай’дам. Поскольку Анат в плену, то о наказании нужно просить у кого-то другого. Что скажет верховная леди Сюрот? Дамани мертва, Дракону Возрожденному нанесено оскорбление.

Нет сомнений, худшее, что с нею может случиться, – ее лишат доступа к ай’дам. Не превратят же кого-то вроде Фалендре в да’ковале? Или… При этой мысли у нее внутри словно желчь разлилась.

Рассказывать о событиях этого дня ей нужно будет очень осторожно. Фалендре должна представить случившееся в таком свете, чтобы у нее оставался шанс сохранить себе жизнь.

Она пообещала Дракону Возрожденному, что поговорит с самой Дочерью Девяти Лун. И она исполнит данное обещание. Но возможно, она сделает это не сразу. Необходимо хорошенько поразмыслить. И обдумать все надо очень и очень тщательно.

Фалендре склонилась к шее лошади, слегка подгоняя ее и заставляя опередить остальных. Так никто не увидит ни слез разочарования и безнадежности у нее на лице, ни боли и ужаса в глазах.

Сидя верхом, Тайли Хирган, лейтенант-генерал Непобедимой армии, глядела с вершины поросшего лесом холма на север. Как непохожа эта земля на ее родной край – засушливый остров Марам Кашор возле самой юго-восточной оконечности Шончан. Там высятся громадные деревья лумма, с прямыми ровными стволами, чьи растущие на макушке листья напоминают прическу-гребень высокопоставленных Высокородных.

По сравнению с лумма то, что в здешних краях сходило за деревья, представляло собой узловатые и кривые раскидистые кусты. Их сучья напоминали пальцы старого вояки, окостеневшие и страдающие подагрой после многолетнего тесного знакомства с эфесом меча. Как же местные называют эти растения? Вроде бы хворостинниковые деревья? Как странно. И не подумаешь, что кто-то из предков Хирган, отправившийся через океан в Шончан вместе с Лютейром Пейндрагом, мог быть родом из таких мест.

Войска Хирган двигались походным маршем по дороге, идущей у подножия холма. В воздухе висели тучи пыли, поднятой ногами тысяч и тысяч солдат. Меньше, чем было у нее прежде, но не намного. Прошло две недели после ее сражения с айильцами, когда превосходно сработал план Перрина Айбара. Сражаться рядом с таким человеком, как он, всегда и горестно, и радостно. Радостно оттого, что оказался рядом с настоящим гением. Горечи же добавляет тревога, что возможен день, когда они вынуждены будут сойтись лицом к лицу на поле битвы. А Тайли вовсе не относилась к числу тех, кто радостно ввязывается в бой, дабы испытать свои силы. Побеждать она всегда предпочитала наверняка.

Есть военачальники, которые утверждают, будто путь к лучшему лежит через борьбу, через преодоление и никак иначе. Тайли же полагала, что она со своими людьми совершенствоваться будет на поле боя, а там уж пусть враги, как могут, борются и преодолевают.

Сражаться с Перрином ей бы не хотелось. Нет, не хотелось бы. И не потому, что он ей симпатичен.

Земля донесла до слуха Тайли неспешный стук копыт. Она оглянулась и увидела, что к ней подъезжает Мишима на светлом мерине. Шлем его был приторочен к седлу. На исчерченном шрамами лице Мишимы явственно читалась задумчивость. Вообще-то, они оба были под стать друг другу. И у самой Тайли на лице виднелись старые шрамы.

Мишима отсалютовал ей – ныне, когда Тайли возвысили до Высокородной, с бóльшим почтением. То особое послание, что доставили на ракене, оказалось совершенно неожиданным. Это была честь, и к такому обхождению Тайли пока что не привыкла.

– Все еще раздумываешь о битве? – спросил Мишима.

– Да, – отозвалась Тайли. Минуло уже две недели, но эти мысли по-прежнему больше всего занимают ее ум. – А что ты думаешь?

– Ты хочешь сказать – об Айбара? – поинтересовался Мишима. Как и прежде, он говорил с нею как друг, пускай и старался не поднимать на нее глаз. – Он хороший воин. Может, слишком сосредоточен на одном, словно упертый. Но крепок и надежен.

– Да, – промолвила Тайли, а потом покачала головой. – Мир меняется, Мишима. И так, как мы не в силах предугадать. Сначала Айбара, потом разные странности.

Мишима глубокомысленно покивал:

– Люди не хотят о них говорить.

– Дело не в галлюцинациях, не в обманутых чувствах – все случается слишком часто, – заметила Тайли. – Разведчики что-то видят.

– Люди не могут просто исчезать, – промолвил Мишима. – По-твоему, тут замешана Единая Сила?

– Не знаю, что это, – сказала Тайли. Она устремила взгляд поверх окружавших ее деревьев. На нескольких деревьях, мимо которых Тайли проезжала раньше, уже начинали пробиваться новые отростки, но здесь, на холме, она не заметила ни одного побега. Видом эти деревца напоминали скелеты, хотя воздух вроде бы вполне прогрелся для поры сева. – А в Халамаке есть такие деревья, как эти вот?

– Ну, не такие в точности, – отозвался Мишима. – Но очень похожие мне прежде встречались.

– А разве к этому времени почки на них не должны уже распуститься?

Мишима пожал плечами:

– Я солдат, генерал Тайли.

– Не замечала, – сухо обронила она.

Тот только хмыкнул:

– Я к тому, что мне нет дела до деревьев. Кровью деревья не истекают. Может, им и пора почки давать, а может, и нет. По эту сторону океана мало что имеет смысл. Деревья, на которых весной нет почек, – это просто еще одна странность. Лучше так, чем марат’дамани, которые ведут себя подобно Высокородным и перед которыми нужно раскланиваться и расшаркиваться. – Мишима заметно вздрогнул.

Тайли кивнула, хотя и не разделяла его отвращение. Не вполне. Она не могла разобраться в своих мыслях о Перрине Айбара и его Айз Седай, не говоря уже о его Аша’манах. И о деревьях она знала вряд ли больше Мишимы. Но ей почему-то казалось, что почки уже должны были появиться. И те люди в полях, которые попадаются на глаза разведчикам… Как они могут исчезать так быстро, даже если действует Единая Сила?

Сегодня квартирмейстер открыл один из тюков с походными пайками и обнаружил в нем только пыль. Тайли готова была предпринять розыск вора или шутника, но квартирмейстер настаивал, что проверял содержимое этого тюка несколькими минутами ранее. Карм был человеком серьезным и служил при Тайли квартирмейстером много лет. Ошибиться он не мог.

Провизия быстро портилась, и это было тут обычным делом. Карм во всем винил жару, стоявшую в этих странных землях. Но походные пайки не могут портиться или гнить, по крайней мере, без всяких на то причин. Предзнаменования в эти дни были дурными. Сегодня, немногим ранее, Тайли попались на глаза две дохлые крысы, они лежали брюхом кверху, и одна держала во рту хвост второй. Худшего знамения она в жизни не видывала, и при мысли о том, что предвещает этот знак, по спине пробегал ледяной холод.

Что-то случилось. Перрин не желал многого говорить, но она видела: его что-то гнетет. Он явно знал больше, чем сказал.