Мне нравилось, как он смотрел. Так, словно хочет нас и при этом ничего предлагать не собирается.

Пока мы раздевались, небо посерело, укутав веселое солнце в дымчатую шаль. Волны потемнели и недовольно накатывались на красноватую полоску берега.

Мы с Наташкой бросались в эти волны, и сквозь бурлящую ткань воды я высматривала больших белых акул, которых рисовало воображение, раздутое грошовой книжкой из детской библиотеки. Из нее я узнала неприятные подробности. Акулы могут жить в минусовой температуре. Иногда они заплывают и в пресные воды. Акулы охотятся возле берега. А там цап-парацап – и нет ножки.

Чудовищные челюсти уже вот-вот вырастали из илистого песка на дне, и что-то больно впивалось в ногу – просто кусок арматуры, но я выскакивала из воды поцарапанная и со сладким ужасом снова бросалась в темную, таинственную воду.

Юра сидел на блеклом песке. Как хорошо было бы, если бы он вошел в эти воды и ловил меня, обнимал руками, коричневыми от солнца…

Он довез нас до дома и спросил телефон. Наташка дала номер нашей одноклассницы. Она больше не хотела его видеть.

Но вот через год мы снова встречаем его, и я совсем не удивлена. Кажется, мы должны были встретиться снова. Теперь мы подъезжаем к моему дому. Я склонна видеть в этом некий символизм.

Когда я вышла из машины, на моей правой босоножке с глухим звуком сломался каблук. Юра вышел вместе с нами:

– Может быть, сдадим их в ремонт?

– Нет, я все равно ненавидела эти босоножки.

Я подошла к ближайшей помойке и бросила их туда.

Мы стояли у парикмахерской, которая была вделана в подъезд моего дома ценой двух месяцев чудовищного грохота. Зато теперь там можно было недорого подстричься. Меня упорно не хотели стричь под мальчика и всегда оставляли странный треугольник из волос сзади, мотивируя это некой мифической необходимостью.

Наташка дергала меня:

– Давай уже скорее, а то родаки потом придут, и не успеем.

Мы должны были после стрижки пойти к ней и провести окрасочные манипуляции на моих волосах.

– Давайте, девчонки, теперь я дам свой номер.

Юра протянул мне визитку с номером из семи цифр. Я взяла ее, и у него зазвонила трубка. Это был мобильный телефон с небольшой антенной. Мы и мечтать о таком не могли. Он быстро что-то ответил и сказал, глядя мне в глаза:

– Звони.

Обычно я люблю приукрашивать. Мне бы очень хотелось сказать, что в этот момент солнце треснуло и брызнуло вниз миллионом осколков, а деревья склонились над нами и птицы разноголосо запели в ветвях. Но ничего этого не произошло. Просто хлопнула дверь, и машина, взревев, умчалась, оставив нам только клубы пыли из-под колес. Но я знала, что позвоню. Знала, что сразу запомню его номер, хотя никогда никакие цифры не запоминаю. Поэтому, когда заскучавшая Наташка выхватила у меня из рук визитку и отправила ее в помойку вслед за босоножками, я не стала возмущаться. Я хотела убедить себя в том, что так мне будет проще никогда не встречаться с этим обаятельным мужиком на «мерсе». Что я забуду его номер.

Но все то время, пока стригли мои волосы и мы перешучивались о том, что я не люблю обувь, поэтому всегда и всюду до самой зимы хожу босиком, все время, пока мы дома у Наташки мазали мою голову осветляющим составом, а он ужасно щипал и даже чуть-чуть резал глаза, я ощущала странную наполненность в области сердца.

Я мыла волосы ледяной водой – горячую внезапно отключили. Ходила с Наташкой курить на балкон перед тем, как намазаться красным. Говорила с ней о чем-то, но все время ощущала, что до этого дня я была одинокой деталью пазла, а сейчас мне нашлось место в интересной и цельной картине. И хотя пока было совершенно не разглядеть, что это за картина, я чувствовала, что очень скоро я об этом узнаю. Его «звони» билось в голове, хотя иногда мне начинало казаться, что он вовсе и не говорил этого. Казалось, что мне померещился его взгляд, полный темного глухого желания.

Наташка тем временем позвонила Жене на белом «Опеле», с которым мы познакомились накануне, и договорилась встретиться с ним ранним утром.

* * *

Мы летели сто восемьдесят километров в час сквозь розово-оранжевое утро.

– Давай, давай, еще быстрее! – кричали две веселые дурынды. Я сидела впереди и, высунув руку из окна, ловила теплый ветер. Деревья уже не мелькали, а сливались в одну зеленую дымчатую кашу.

– Девчонки, больше тачка не выжмет, она все-таки на газу, – оправдывался молодой человек.

Женя изо всех сил старался быть милым. Это был аккуратненький, ладный парень небольшого росточка. Сложно было сказать о нем что-то определенное, выделить какие-то особенные черты, потому что особенного в нем не было ничего. Серые глаза, темно-русые волосы, работает прорабом на стройке, но выглядит интеллигентно. Не матерится и не курит, но нам при нем можно. В ларьке он купил нам несколько бутылок пива, конфеты и мясную нарезку на закуску.

На мне короткая юбка и майка с принтом из британского и американского флагов, смешавшихся в винегрет. Мы купили ее на Апрашке с мамой, когда, обнаружив внезапную платежеспособность, она поняла, что пора обновить мой гардероб. Так я обзавелась кучей нового тряпья, в том числе мини-юбкой и короткими, почти непристойными джинсовыми шортами аберкромби.

У нас нет никакого плана, мы просто едем за город, куда-то в сторону Саблина, где обитал Наташкин любовник Колюня. Спрашиваем у местных, где речка, и наконец находим милое место – темная вода, одетая в зеленые шерстяные берега, нежный луг и никого вокруг.

Женя расстелил у машины какую-то застиранную махровую подстилку и поставил на нее пакет. Мы с Наташкой бросились к воде. Купальники не взяли, поэтому просто скинули одежду и полезли в теплую воду.

– Эй, Женя, иди к нам! – закричала я.

– Я попозже, девчонки!

На берегу мы снова оделись и сели пить пиво. Неподалеку остановилась еще одна машина, и Наташка пошла бродить в ту сторону. Я подумала, что она ждет явления каких-нибудь крепких кавказских мужчин. Наташка явно скучала с Женей и не собиралась с ним мутить. Значит, он достанется мне.

– У тебя очень красивое имя.

Женя показал мне небольшое бревно, на котором он крупными печатными буквами старательно вырезал мое фальшивое имя «Карина».

Я часто так представлялась незнакомцам. В нашем с Наташкой классе училась толстая девочка Карина с плотной лаковой челкой, прилипшей ко лбу. Она сразу меня невзлюбила и постоянно изводила. Но к концу девятого класса мы вроде как примирились. Ее имя мне всегда очень нравилось. Оно-то совсем ни в чем не виновато.

Иногда, помимо имени, я также выдумывала, что учусь на психолога в институте, делая при этом «умное» лицо. Мне нравилось примерять чужую жизнь, хотя актриса из меня никакая.

– Да, меня так отец назвал, – зачем-то сказала я. – Пойдем уже купаться.

Я взяла Женю за руку и повела к воде. Снова скинула всю одежду, а он остался в плавках. В воде он притянул меня к себе и крепко обнял.

– Черт, я не могу теперь выйти на берег. И все из-за тебя.

– В чем же дело? – притворно удивилась я.

– Ты прекрасно знаешь в чем.

Меня забавлял его член, выпирающий из плавок. Кажется, мы просидели в воде довольно долго, потому что на берегу периодически появлялись разные персонажи и мне было вроде как неудобно выходить при них на берег. Наконец Женя вышел и принес мне ту самую махровую подстилку, на которой мы сидели. У нас даже не было полотенец. Мы просто натягивали майки с трусами и сохли на солнце, как кошки.

Наташка тоже внезапно явилась, вынырнув из-за какого-то куста, которого я раньше не замечала.

– Че-то мне херово, ребята. Похоже, у меня температура, – пожаловалась Наташка.

Пока мы купались, она шлялась по поселку и пила холодную воду из колонки. Мы отвезли Наташку домой, откуда она в тот же вечер загремела в инфекционку на две недели. Оказалось, подцепила кишечную палочку. Об этом мне рассказала потом ее мама по телефону.

– Поехали ко мне, – попросил Женя. Он явно находился под впечатлением от купания. Делать дома было нечего, я знала, что там сейчас царит пьяная мать.

– Ок.

Мы долго ехали мимо индустриальных районов, облизанных вечерним питерским солнцем с его особым медовым оттенком, и разговаривали о какой-то ерунде. Женя купил нам по бутылке пива «Миллер» и пил прямо за рулем.

Неподалеку от его дома мы зашли за мороженым и «Мартини».

Все время, пока он трудился над моим податливым и механически страстным телом, я почему-то думала о Юре и его загорелых руках. О его внимательном, оценивающем взгляде. И это заставляло меня все яростнее откликаться на ритмичные движения Жени. Номер Юриного телефона красными цифрами пульсировал у меня в голове. Утром я вернулась домой и позвонила ему.

Письмо

«Дорогой Юра.

Недавно ты спрашивал меня, как я потеряла невинность. Я ничего не ответила, но пообещала рассказать позже. Знаю, иногда выгляжу развязной, поэтому может показаться, что готова рассказывать обо всем. Но чаще всего я прячу за этим свою неловкость. Иногда даже некоторый ужас. К тому же мне всегда было гораздо легче писать, чем говорить.

Я часто делаю вещи, за которые, с одной стороны, стыдно, а с другой – совсем нет. Должна признаться, что никогда не делала из девственности культа. В детстве я смотрела сериал, в котором одна из героинь никак не могла заняться сексом со своим парнем. И даже когда она решилась на это, им что-то помешало. Я в такие моменты сильно негодовала: ну давайте уже, сколько можно ждать?

Мне было двенадцать, когда я узнала, что такое оргазм. Меня мучило сильное возбуждение, и благодаря некоторым странным, но однообразным усилиям у меня получилось его сбросить. Это было настоящее сладкое откровение, смешанное с радостью и стыдом.

Меня всегда возбуждали даже незначительные сексуальные сцены, разговоры об этом и даже, что совсем странно, небольшие намеки на эротику. Но я поняла, что по-настоящему готова воплотить свои фантазии с мужчиной только в шестнадцать лет. Смешно, но я даже помню, когда у меня возникла мысль, что я вроде как уже готова.

В тот вечер я смотрела «Кикуджиро» Такеши Китано – трогательный роуд-муви про мальчика, который как раз таки был полностью лишен каких-либо намеков на секс. Наверное, я была под воздействием рассказов моей подруги Наташки.

Она уже полгода встречалась с парнем и рассказывала разные горячие подробности из своей интимной жизни.

В результате у меня все произошло просто и быстро в начале этого лета. В соседнем районе, на самой окраине, где начинался небольшой лесной массив, мы познакомились с веселой компанией. Она состояла из нескольких дружелюбных парней и пары не слишком выразительных девушек.

Они пригласили нас присесть за покосившийся пластиковый столик под выцветшим зонтом и выпить с ними пива. Ерзая на красных пластиковых креслах, мы пили, курили и болтали ни о чем под призывное грохотание попсы. В какой-то момент из-под стола появилась пятилитровая канистра с коньяком.

Я пила этот коньяк, но странным образом почти не пьянела.

Мне просто было хорошо. Рядом сидел симпатичный парень со светлыми волосами. Даже брови у него были светлые.

– Может, прогуляемся? – наконец спросил он, склонившись к моему облезлому плечу, с которого упала красная бретелька майки. Накануне я сгорела и мазалась весь вечер кефиром по совету мамы.

Я посмотрела на Наташку. Она о чем-то шепталась с черноволосым парнем.

– Да, конечно, пойдемте, – игриво поддержала она.

Когда мы крались под зелеными деревьями на чью-то квартиру, то немного отстали от парней и выяснили друг у друга, насколько мы пьяные. Оказалось, что не очень. Я точно вполне могла отвечать за свои действия. Только в голове было пусто, как в заброшке.