– Благодарю вас, товарищ Сталин, – ответил польщенный Шапошников, который тогда, после откровенного и уважительного разговора с ним самого Сталина, хоть и принял безропотно свое незаслуженное снятие с должности, обусловленное снятием Ворошилова с поста наркома после неудач и ошибок в советско-финской войне, но осадочек-то в его душе оставался… – Вот только… тогда по-прежнему остается открытым вопрос, кого направить в Белосток для оказания помощи в организации мощной и продуманной обороны.

– А вот это, Борис Михайлович, – Сталин чуть усмехнулся в усы, – как раз и является основной причиной, по которой я вызвал вас сюда посреди ночи. И теперь я хотел бы выслушать ваши предложения по наиболее подходящей кандидатуре такого специалиста… кроме вас, разумеется…

Шапошников задумался: вопрос выбора специалиста по обороне был очень непростым… Точнее, с некоторых пор этот вопрос стал непростым…

Да, был еще с начала двадцатых годов у молодой Советской республики военный гений и разработчик оборонительной концепции ведения будущей войны, бывший царский генерал, Александр Андреевич Свечин. Он, работая в Академии Генштаба РККА, выдвинул и разрабатывал концепцию «Стратегической обороны», или «Стратегии измора», как наиболее эффективного способа ведения боевых действий с превосходящим противником до момента истощения его наступательного и логистического потенциала.

И ведь поначалу многие военные специалисты к его доводам прислушивались, более того, к идее правильности его концепции постепенно пришел сам нарком обороны Фрунзе… Но потом, после смерти Фрунзе, в высшее руководство РККА пришел Тухачевский, который, в противовес оборонительной концепции, начал активно продвигать наступательные формы ведения боевых действий: сначала идею «Глубокого боя», а потом и «Теорию глубокой операции».

Самого Свечина Тухачевский и его сторонники наступательной доктрины просто заклевали своими нападками и обвинениями во вредительстве делу становления наступательного потенциала победоносной Красной армии. Закономерным итогом стало то, что Свечина, после ареста в 1930-м, потом осуждения на пять лет лагерей в 1931-м, в июле 1938 года все-таки расстреляли по обвинению в участии в контрреволюционной деятельности.

С тех пор в военной доктрине советского государства прочно утвердилась концепция «Стратегического наступления» или «Стратегии сокрушения» под лозунгом «войны малой кровью, на чужой территории», а Рабоче-крестьянская Красная армия начала готовиться к тому, чтобы в случае нападения врага стать «самой нападающей из всех когда-либо нападавших армий» (в редакции ПУ-39). Про оборону в том же уставе ПУ-39 тоже говорилось достаточно много и подробно (целая глава), но на практике изучению оборонительных действий внимание либо не уделялось вообще, либо уделялось очень мало – доктрина-то наступательная, да и построение обороны конно-механизированными соединениями, которые теперь становились основой РККА, это как-то… не очень и нужным стало считаться, их стихия – решительное наступление, могучий удар. А страна по умолчанию осталась без специалистов по организации и ведению масштабных оборонительных операций…

Сам Шапошников, имевший не только знания, но и боевой опыт ведения как наступательных, так и оборонительных боев на уровне крупных войсковых соединений (полк, дивизия), скорее склонялся к идеям Свечина, тем более что тот не отрицал наступления как такового, а лишь указывал, что наступать нужно обязательно, но потом, когда противник уже достаточно измотан и ослаблен грамотными оборонительными боями… Поэтому, особо не афишируя, давал своим близким ученикам для изучения положения обеих концепций. Это, конечно, была не полноценная Свечинская школа, но хоть что-то… И вот теперь предстояло выбрать самого способного из них.

– Вы знаете, товарищ Сталин, я думаю, что лучше Александра Михайловича Василевского с задачей организации под Белостоком грамотной обороны не справится никто. Он в 1937 году с отличием окончил Военную академию Генерального штаба, потом, уже во время службы в Генштабе, занимался вопросами боевого планирования, в том числе и на западном направлении, и в частности, вопросами подготовки к отражению нападения агрессора, так что тамошний театр боевых действий отлично знает, и задача организации обороны в тех краях будет ему не в новинку. Кроме того, в двадцатых годах Василевский воевал как раз в тех местах, в должностях сначала помощника командира, а потом и командира полка, так что, помимо штабного опыта, также имеет и опыт командования в боевой обстановке. Ну, и я, по мере сил, ему перед отлетом в неясных вопросах помогу…

– Василевский… – медленно повторил Сталин, снова прохаживаясь по кабинету. – Это который сейчас первый заместитель начальника Оперативного управления Генштаба? И который к тому же ваш лучший ученик, ведь так, Борис Михайлович?

Василевского он хорошо знал, считал толковым штабистом и достойным человеком, а потому, как и к Шапошникову, относился с теплотой. Даже помог несколько лет назад восстановить отношения с родителями.

– Это ведь он, вместе с вами, разрабатывал первый вариант плана войны с Финляндией – тот, который так и не был принят? И он же, опять вместе с вами и под вашим руководством, принимал участие в разработке оперативных планов стратегического развертывания РККА на северном, северо-западном и западном направлениях в случае начала боевых действий с Германией? Эти планы мне потом, в сентябре 1940 года, докладывали нарком обороны Тимошенко и ваш сменщик на посту начальника Генштаба Мерецков со своим первым замом Ватутиным. Да, докладывали…

Сталин отлично помнил и этот доклад, и сами планы, в которых Шапошников указал, что наиболее вероятным представляется развертывание основных сил немецкой армии именно на северо-западном и западном направлениях, и предлагал заранее готовить главные силы РККА к развертыванию в полосе от побережья Балтийского моря до Полесья, то есть на участках Северо-Западного и Западного военных округов. Тогда, на совещании, сам Сталин высказал мнение, что Германия в случае войны направит главный удар не на северо-запад, а на юго-запад, чтобы первым делом захватить богатые сырьевые и сельскохозяйственные, а также развитые промышленные районы. И предложил военным переработать планы развертывания с учетом этого мнения. Все присутствующие на совещании члены Политбюро его единогласно поддержали, а из военных никто даже не сделал попытки его переубедить, все молча взяли под козырек и пошли перерабатывать планы под другое направление главного удара… А самого Шапошникова, который разрабатывал эти планы, знал их как никто другой и, скорее всего, смог бы убедить Сталина, что основной удар будет в Прибалтике и Белоруссии, на совещании не было, его сам Сталин незадолго до этого снял с поста начальника Генштаба. Не было и Василевского, который тоже мог бы очень аккуратно, тактично, как он это всегда умел, аргументировать ошибочность мнения Сталина и которого пришлось отдалить вместе с Шапошниковым, как его верного помощника… Да, это действительно было ошибкой… именно его, Сталина, ошибкой.

– Думаю, вы правы, Борис Михайлович, – вернулся из воспоминаний Сталин, – есть мнение, что товарищ Василевский успешно справится с этой задачей. Благодарю вас за конструктивный разговор, езжайте домой, долечивайтесь, а потом сразу ко мне, за новым назначением…

Отпустив Шапошникова, Сталин дал Поскребышеву указание срочно вызвать Василевского, а сам, посмотрев на часы – уже рассвет – и отодвинув плотную, светонепроницаемую штору, немного постоял, подышал свежим воздухом у окна, обдумывая свои дальнейшие действия.

«Значит, Василевский… Василевский – это хорошо, военный он грамотный, шапошниковская школа, и с организацией эффективной круговой обороны он, пожалуй, справится успешно, тут Борис Михайлович прав.

И тогда немецкие войска в Белоруссии получат у себя в тылу большую проблему, на ликвидацию которой им придется оттянуть с фронта значительные силы, это в самом плохом для нас варианте, а в самом хорошем, если под Белостоком действительно получится собрать значительное количество наших войск и ресурсов снабжения, тогда там может получиться долговременная мясорубка для живой силы и боевой техники противника, и это может иметь даже стратегическое влияние на ход всего немецкого наступления в Белоруссии…

Что ж, Павлов, когда прислал свой пакет с информацией напрямую в Кремль, опять угадал, везучий стервец, – окончательное решение по организации Белостокского оборонительного района и сопутствующим назначениям все равно принимать мне, и делать это надо срочно, прямо на сегодняшнем совещании в Наркомате обороны. С другой стороны, похоже, самая свежая информация о положении дел на Западном фронте сейчас именно у меня, и тогда поездка ни в Наркомат, ни в Генштаб никаких новых сведений не принесет, тогда, пожалуй, лучше собрать этих растерянных военных здесь, в Кремле, и прямо здесь провести заседание Ставки Главного командования. Интересно будет посмотреть на выражения лиц этих горе-военных, когда они от меня узнают самые свежие данные по текущему положению дел в Белоруссии, и еще интересней будет послушать мнение председателя Ставки ГК по вопросу создания оборонительного района в тылу противника…

А вообще, пора этот балаган с председательством Тимошенко прекращать – не тянет он руководство Ставкой. Так что придется, пожалуй, мне и тут впрягаться, на себя руководство брать. Наверное, сегодня все и по этому вопросу решим… Интересно, как эту реорганизацию воспримут наши военные… тупоголовые ослы!..

Вот только внезапные и необъяснимые перемены в действиях самого Павлова… Нет, резкое изменение истерического поведения и превращение его в прежнего, решительного и настойчивого командира это, безусловно, очень хорошо. Снова собран, ни следа паники, решительность сквозит в каждом предложении. Но что к этому привело, что изменилось, ведь обстановка, с его же слов, отнюдь не располагает к приливам оптимизма? Будто подменили его. Да и сама ситуация перехода панического отступления в круговую оборону, неожиданную и не предусмотренную никакими довоенными планами, при всех положительных замечаниях Шапошникова, выглядит малопонятной…

Опять же, нынешний руководитель оборонительного района – не командарм, которых в том районе ТВД у Павлова было целых три, а всего лишь командир механизированного корпуса, который, пусть он и грамотный, способный генерал, но танкист, и оборона – это вовсе не его конек. Тогда возникает закономерный вопрос: где находятся и чем занимаются тамошние командармы?..

Словом, много необъяснимого и непонятного получается, а объяснение, если воспользоваться «бритвой Оккама» и не преумножать сущности сверх необходимого, получается только одно – что-то там у них случилось, в Белоруссии, что-то, что и вызвало как резкие изменения в поведении самого Павлова, так и возникновение новых, совершенно неожиданных планов ведения боевых действий.

А вот для того, чтобы выяснить, что именно у них там случилось, одного товарища Василевского, пожалуй, будет маловато…»

Сталин постоял еще немного, потом вернулся за свой стол, еще раз перечитал донесение Павлова, окончательно раскладывая в голове порядок своих действий, и снова поднял телефонную трубку.

– Товарищ Поскребышев, вызовите ко мне товарища Берию…

Глава 3

Генеральный комиссар государственной безопасности Лаврентий Павлович Берия, выйдя почти в час ночи из кабинета Сталина, попрощался с Молотовым и Микояном, но направился не домой, а на Лубянку, в свой рабочий кабинет – он никогда не уезжал домой до тех пор, пока Хозяин работал, и потому всегда был готов ясно и четко ответить на любой вопрос Сталина по телефону или быстро прибыть в Кремль по его вызову.

Этой полезной привычке он следовал уже почти три года – еще с августа 1938-го, когда Сталин сначала назначил его на должность начальника Главного управления государственной безопасности НКВД СССР, а чуть позже, в ноябре того же года, выдвинул на пост народного комиссара внутренних дел СССР.