– Ну, если честно, вы для нас своего рода загадка. Исчезли, когда были на пике. В профессиональных кругах не секрет, что вы активно пишете и занимаетесь карьерой Фарли. Однако широкая публика ничего о вас не знает, людям любопытно. Когда мы объявим, что ваша подопечная едет с нами в турне, и начнем обкатывать материал на небольших мероприятиях, она так и так окажется в центре внимания. Если рядом с ней будете вы, это только подогреет интерес. Ведь публика уверена, что все шутки стендаперов берутся из жизни.

– Если я соглашусь, то мне нужно четкое расписание мероприятий, и я должен знать, когда нас будут фотографировать. Просто так ходить за нами с камерой я никому не позволю! – безапелляционно заявляет Майер, тыча пальцем в стол.

Я понимаю, что он думает о Хейзл, и на меня накатывает чувство вины, жгучее и горькое.

– Майер, я могу встречаться с футболистом. Никаких проблем. Правда.

– Так ты этого хочешь? – произносит он, снова вспыхнув: ноздри раздуты, взгляд впился в мое лицо.

– Вообще-то нет. Было бы проще, если бы мы с тобой… Учитывая то, что мы действительно вместе работаем и много общаемся… Но…

– Я согласен, – заявляет Майер, обращаясь скорее к Каре, чем ко мне.

– Тогда мы свяжемся с Шоной и ее менеджером, чтобы обсудить все детали и составить план, – отвечает Кара, бросив беглый взгляд в мою сторону.

Майер кивает. Мы встаем и обмениваемся рукопожатиями. Люди нашей профессии не могут слишком долго оставаться серьезными. Как истинный комик, Кара прерывает молчание шуткой:

– Если честно, в своих номерах я частенько говорю про детскую эрекцию сынишки и про задницу мужа. То есть эксплуатирую домашних со страшной силой. Вы тоже не должны стесняться: нет ничего страшного в том, чтобы использовать личную жизнь ради успеха в профессии. Мы с вами офигенно проведем время. Вот увидите.

Чтобы избавить Майера от необходимости открывать передо мной дверь, я первая подхожу к его машине, со свойственной мне грацией дергаю дверцу слишком сильно и чуть не падаю. Майер сзади придерживает меня за плечи, мои волосы раздуваются от его дыхания. В следующую секунду он отпускает меня и садится за руль.

Уже одиннадцатый час вечера, но сегодня суббота, и это заметно по тому, как загружены лос-анджелесские дороги. Мы двадцать минут ползем по автостраде и проползли, наверное, столько же ярдов. Наконец я отваживаюсь прервать гнетущее молчание.

– Майер, мне жаль, что так получилось. Ты не должен соглашаться, если не хочешь. Я и без этого тебя обременяю. Не хочу становиться еще большей обузой.

Он фыркает.

– Ну а теперь-то в чем дело? Говорю же тебе: ты свободен, – не унимаюсь я.

– Не мели ерунды, Фи. Сама знаешь, ты для меня не обуза. Я согласился помочь – значит, помогу. Твой успех – мой успех, и я хочу, чтобы ты его добилась.

– Тогда почему ты так злишься? Я уже начинаю думать, что мне пора обидеться.

– Интересно было бы посмотреть. Чтобы ты обиделась – даже не представляю себе такого.

– Майер!

– Джонс?

– Просто скажи мне, о чем ты думаешь. Пожалуйста.

Он вздыхает и впервые за долгое время решается посмотреть в мою сторону.

– Ты могла бы встречаться с кем-нибудь по-настоящему. Я и раньше беспокоился из-за того, что ты проводишь слишком много времени с Хейзл и мной. А ведь ты красивая молодая женщина. Тебя наверняка ждет чудесное будущее.

Мой мозг оказывает мне большую услугу, решив пока не реагировать на слово «красивая», сказанное Майером в мой адрес. Обычно я покрываюсь сыпью от комплиментов, особенно если слышу их не на работе.

– Послушай, – отвечаю я. – Наконец появился реальный шанс приблизиться к моей цели – делать на сцене то, чего я хочу. Встречаться с кем-нибудь по-настоящему сейчас было бы не вовремя. Не говоря уж о том, что мне, как ты прекрасно знаешь, очень нравится проводить время с тобой и Хейзл. – А еще я люблю тебя, но об этом тебе знать совершенно ни к чему. – Так может, ты перестанешь строить из себя старого деда? Черт подери, Майер! Ты сам завидный жених, но почему-то не видно, чтобы ты этим пользовался.

– А зачем мне это надо, когда рядом со мной постоянно крутится сексуальная особа двадцати с чем-то лет?

Не зная, как ответить, я несколько раз подряд неестественно усмехаюсь.

– Боже мой, Джонс! Да ты посмотри на себя! Ты теряешься, когда я только делаю вид, что заигрываю с тобой. Так как же мы будем встречаться? Тебе не кажется, что от нас будут ждать хотя бы флирта, если не нежности?

Вот это поворот!

– Я не знала, что ты меня испытываешь.

– Раз уж ты на это согласилась, придется играть всерьез. Сейчас октябрь, а если турне запланировано на март, то от нас, наверное, ждут, что мы начнем наше цирковое шоу не позднее ноября.

– О, я выложусь по полной! Будь спокоен! – говорю я, чувствуя, как внутри закипает злоба, а почему – и сама точно не пойму.

Я преодолела столько трудностей и сомнений, чтобы получить шанс, который мне сейчас выпал! Остался последний шажок, причем не такой уж сложный – всего лишь изобразить романтические отношения с мужчиной, которого я, может быть, действительно люблю, но держу на расстоянии вытянутой руки отчасти из-за собственной эмоциональной ущербности, отчасти из уважения к нашей дружбе.

– Да уж, придется попотеть. Я не дам тебе расслабиться, – говорит Майер.

– И хорошо.

– Ты офигеешь от моего напора, Джонс, – медленно произносит он сочным низким голосом.

Я поворачиваюсь к нему с разинутым ртом и пылающими щеками. В машине темно, только разноцветные уличные огни, проплывая мимо, бросают отсветы на его лицо, расплывшееся в довольной улыбке.

Он видит мою обескураженную физиономию и смеется. В первую секунду я зависаю где-то между шоком и негодованием, а потом заражаюсь его смехом и тоже начинаю гоготать. Когда мы наконец замолкаем, Майер накрывает мою руку своей.

– Все у нас получится, Фи. Ты заслужила это турне, а значит, поедешь и будешь блистать. Мы справимся. Давай только… поосторожнее вести себя с Хейзл. Я не хочу… сбивать ее с толку или внушать ей какие-то надежды.

Тепло его ладони поднимается вверх по моей руке, заполняет грудь, разливается по всему телу. Четвертое прикосновение за вечер!.. Нелепо, конечно, что я считаю. И что при малейшем намеке на флирт со стороны Майера мое сердце начинает трепыхаться, как боксерская груша, по которой молотят с бешеной скоростью.

Может, раньше между нами что-то и наклевывалось. Бывали вечера, когда он ослаблял оборону, и его дружеские замечания звучали как не просто дружеские. Однажды в Вегасе мы напились… Мне до сих пор иногда снится та ночь. Хотя, наверное, я преувеличиваю значение того эпизода. Все дело было в самых обыкновенных эмоциях, усиленных алкоголем. Мы наткнулись друг на друга, потому что оба нетвердо стояли на ногах. Особенно он. Лучше не вспоминать.

– Я никогда, никогда не сделала бы ничего такого, что может хоть как-то задеть твою дочь. Уверяю тебя, Майер. Если нам покажется, что мы заходим слишком далеко и рискуем травмировать Хейзл, мы тут же остановимся. Без вопросов. Договорились?

– Договорились.

Он убирает руку, и я делаю над собой мощное усилие, чтобы не схватить ее опять. А то я могла бы уже сейчас продемонстрировать ему свою готовность «выкладываться по полной».

Он будит меня, когда мы подъезжаем к гаражу.

– Джонс. Приехали.

– А? Хорошо. Спасибо, что подвез, – нечленораздельно бормочу я, зевая.

– Марисса постелила тебе в гостевой и приготовила всякие штучки для ванной, которые ты любишь.

– Да не надо было… Я поеду к себе, не буду докучать, – отвечаю я, с трудом разлепляя веки.

– Не выдумывай, Фи.

– Ладно, – соглашаюсь я.

Мы тихо входим в дом. Марисса, помощница Майера по хозяйству (он не зря ей платит, она мастерица на все руки), спит в том же крыле, что и Хейзл. А гостевая спальня рядом с хозяйской.

Мы с Майером идем бок о бок, в одном ритме, от его тела исходит тепло. Несмотря на сонливость, я очень даже замечаю все это. Пришли. Пора расходиться по комнатам.

– Спокойной ночи, Май.

– Спокойной ночи, Фи.

Глава 4

«Я стараюсь не думать о той боли, которую причиняет жизнь. Забыть, высмеять, утолить. И хохотать».

Джим Керри

Тридцать восемь месяцев назад

Майер

– Ты точно не устанешь и не захочешь спать? – спрашиваю я Хейзл.

Мы только что высушили ей волосы, переоделись, и теперь она постоянно смотрит на свою руку. Приходится, улучив момент, повторить вопрос:

– Уверена, что хочешь пойти туда в свой день рождения?

– Папа, хватит спрашивать. Будет весело.

Мы возвращаемся в клуб, и я сразу же заказываю для Хейзл «Ширли Темпл»^[2]. Как только мы садимся за столик, откуда ни возьмись появляется Фарли, взбудораженная до трясучки.

– Вы не соврали! – говорит она, одновременно жестикулируя.

Я устало вздыхаю, Хейзл хихикает.

– Нет, мы не такие. На всякий случай уточню: вы ведь не собираетесь переводить все ваше выступление на язык жестов?

– Не беспокойтесь, в этот раз не планировала. Но надеюсь, она, – Фарли кивает на Хейзл, – все равно не заскучает?

– Она у меня молодец. Уткнется в мой телефон и забудет про нас.

– Значит, все в порядке, – смеется Фарли.

Золотисто-каштановый оттенок ее волос повторяется в глазах. Она тоже высушилась и переоделась. Сейчас на ней красно-коричневый свитер, подчеркивающий изгибы стройной фигуры.

Стоп! Это еще что такое?! Ты пришел сюда исключительно из профессионального интереса!

Фарли отбегает, достает из-за барной стойки миску вишни и, поставив ее перед Хейзл, вспархивает на сцену. Подходит к микрофону, глядя на него, как на старого приятеля. На лице уже сияет широкая улыбка.

– Добрый вечер, друзья! Рада вас всех видеть! – Фарли выдерживает естественную паузу (ждет, когда все взгляды притянутся к ней) и продолжает: – Спасибо, что решили провести этот субботний вечер здесь, со мной. Лично я в субботу вечером предпочитаю сидеть дома. Особенно с тех пор, как начала ходить в церковь каждое воскресное утро. – Она приостанавливается, и по нескольким смешкам и одобрительным возгласам я понимаю, что в зале есть «возвращенцы». – Нет, я серьезно! Хотите классный совет? – Фарли оглядывает зал, создавая легкое напряжение. – Если кто не знает, современная церковная служба – это (я ни капельки не преувеличиваю!) точь-в-точь концерт Эда Ширана, только бесплатный. Послушайте «Замок на холме» и скажите мне: не та ли это долбаная песня, которую средний класс поет на каждой воскресной службе в своих пригородных церквях?

Зрители смеются: кому-то замечание Фарли показалось метким, кому-то – просто забавным. Так или иначе, людям смешно.

– Как и на концерте Эда Ширана, в этих церквях можно видеть белых женщин с поднятыми руками и белых мужчин, которые держат руки в карманах, переминаются с ноги на ногу и иногда хлопают в такт.

Верно подмечено! Зал взрывается. Я оборачиваюсь к Хейзл: она тоже хохочет.

– Порции закусок и напитков просто смехотворные, зато, опять же, бесплатные! – продолжает Фарли.

Она прирожденный стендапер. И лицо, и тело постоянно в движении – глаз не оторвать. Концовки шуток ненавязчиво подчеркиваются идеально подходящими жестами и позами. Я еще никогда не видел, чтобы человек был так сильно похож на лягушку Кермита из «Маппет-шоу». Фарли то подпрыгивает, то как будто бы сдувается, ее движения совершенно раскованны. Шутит она в основном о самых простых радостях жизни: о детях и их способности сразить любого взрослого беспощадно правдивым замечанием, о том, что наслаждение едой с каждым прожитым годом становится для нас все важнее, соперничая с сексом.