Впрочем, и Василий Иванович все-таки выиграл войну. Его войска крепко разорили ханство, увели немало пленных. Казанцы забеспокоились, что Сафа Гирей своей наглостью навлечет на них новый поход. Не освободив русских, он и их родных со знакомыми обрек на неволю. Московская дипломатия поддержала недовольных, и в Казани произошел мятеж. Сафа Гирей сбежал в Крым, ногайцев выгнали. Городская верхушка вступила в переговоры с великим князем, и он послал ханом в Казань своего подданного, татарского царевича Джан-Али.

Все эти события пока не касались женской половины государева дворца. Здесь шла своя жизнь, и центром ее был младенец, сопевший в колыбельке. Как было принято, для него сформировали собственный штат придворных и прислуги. «Мамкой» стала боярыня Аграфена Челяднина, она руководила няньками, кормилицами, слугами. И все они несли важнейшую государственную службу. Растили будущее страны – нового государя. Василий Иванович, находясь в отъезде, регулярно писал жене трогательные письма и всегда вспоминал сына. Интересовался каждой мелочью: «Да о том ко мне отпиши, как тобя Бог милует, и как Бог милует сына Ивана… Да о кушанье о Иванове и вперед мне отписывай, что Иван сын коли кушает, чтоб то мне ведомо было» [98]. Когда у мальчика на шее появился нарыв, государь взволновался. Требовал сообщить ему, «ныне ли что идет у сына Ивана из больного места или не идет» и «каково то у него больное место, уже ли поопало или еще не опало» [99].

А своих братьев, Юрия Дмитровского и Андрея Старицкого, великий князь в 1531 г. привел к новой присяге – быть верными не только себе, но и наследнику. Что ж, это было совсем не лишним. Государь не принадлежал самому себе и семье. В первую очередь он исполнял долг, оберегая свою державу. Как ее называли тогда, Русию. Чуть позже святитель Макарий введет в оборот другое произношение – Россию. Но в те времена опасности подстерегали ее в любой момент.

В 1532 г. ничто не предвещало бури. Со всеми соседями был мир. Правда, на южных рубежах появлялись отряды крымцев – а эти рубежи лежали совсем близко от столицы. Калуга, Тула, Кашира, Серпухов, Рязань уже считались приграничными крепостями. Но наскоки мелких банд были обычным явлением, их даже не считали войной. С ними отлично справился воевода Каширы Иван Овчина-Телепнев. Он приходился родным братом «мамке» маленького Ивана Аграфены Челядниной, и его подвиги не оставались незамеченными. За казанский поход государь пожаловал его чином окольничего, молодой воевода вошел в Боярскую думу. За отражение крымцев он стал боярином.

Но в целом лето прошло спокойно, и великий князь засобирался на охоту в Волоколамск. Это было давней традицией. Выезжали осенью – как раз из-за того, что крымцы обычно нападали весной или летом. По современной терминологии, это был отпуск великого князя. Охоты верхом, на свежем воздухе помогали укрепить здоровье перед зимой, когда придется подолгу находиться в закрытых помещениях. С государем отправлялся весь его двор, личная дружина – охоты были и тренировками, сплачивали людей, помогали выявить их качества. Но они были и просто красивы, скакать на коне по лесам и лугам, наслаждать взор великолепием родной природы.

Уже грузили в обозы припасы, и вдруг с границы прилетели донесения – идет крымский хан Сахиб Гирей со всей ордой! Решил нагрянуть неожиданно, в необычное для татар время. Когда о набеге узнали в Москве, крымцы уже обложили Рязань. Сожгли посады, полезли на городские стены, но гарнизон и жители отбили штурм. Василий Иванович велел готовить Москву к осаде, жителям укрываться в Кремле – память о нашествии 1521 г. была еще свежей. Сам он выехал в Коломну. Разослал приказы войскам из разных городов собираться к себе. Решил встретить врагов на Оке, перекрыть путь к столице.

Отряды конницы он выслал на разведку, навстречу хану. Телепнев-Овчина с московскими дворянами обнаружил авангарды крымцев возле Зарайска. С ходу бросился в атаку, многих порубил и потопил в реке Осетр. Погнался за удирающими неприятелями – и нарвался на всю орду. Его отряд окружили тучи татар. Однако Телепнев дрался яростно, умело, а московские дворяне – воины государева двора – были лучшими. Удалось вырваться назад. Сахиб Гирей встревожился. Счел, что встретился с передовым охранением, а за ним идет вся рать Василия Ивановича, которой ещё не было – она только собиралась. Но хан решил не рисковать, повернул обратно в степи. Окраины он опустошил изрядно и хвастался, будто угнал 100 тыс. пленных. Конечно, преувеличивал. От центральных, самых густонаселенных областей его отпугнули.

За это великий князь опять наградил Телепнева, пожаловал ему высший придворный чин конюшего. У самого Василия Ивановича добавилась семейная радость. 30 октября супруга принесла ему второго сына, Георгия. Династия укреплялась! А старший, Иван, уже начал вставать на ножки, делал первые шажки по русской земле. Но государь с женой еще не знали, что Георгий окажется глухонемым. Может быть, сказался испуг Елены от крымского нашествия, может – какие-то иные причины. Не знали они и другого. Что жить всей семьей им осталось совсем мало.

Следующее лето выдалось мирным. Великий князь собрался на охоту, не удавшуюся в прошлом году. Сперва с женой и детьми поехал в Троице-Сергиев монастырь. У гробницы Сергия Радонежского помолились в день его памяти, 25 сентября. А потом направились в Волоколамск. Но на бедре Василия Ивановича появилась болячка, беспокоила. Он не придавал значения, надеялся перетерпеть. Пригласил отдохнуть вместе брата, Андрея Старицкого. В селе Колпь выехали поохотиться, но государь смог проскакать лишь две версты, боль заставила его вернуться.

Тогда он вызвал к себе иноземных врачей Николая Булева и Феофила, а вместе с ними князя Михаила Глинского. И.Я. Фроянов обращает внимание на этот факт – никакого отношения к медицине Глинский не имел, после освобождения из тюрьмы не занимал важных постов. Видимо, теперь великий князь рассудил, что родственник жены будет гарантированно верным, не предаст. Вызов Глинского свидетельствует, что обстановка при дворе была очень сложной, и Василий Иванович знал – у него есть враги, которые не остановятся перед любыми средствами [131].

Врачи начали прикладывать к больному месту «муку пшеничную с медом пресным и лук печен», но после двух недель лечения становилось только хуже, бедро стало краснеть и загнивать. Государя перевезли в Волоколамск, и здесь неизвестным образом появилась некая мазь. Нарыв от нее прорвался, но облегчения это не принесло, а только новое ухудшение. Гноя выходило все больше, Василий Иванович перестал есть, в груди появилась «тягость велика». Было ли это неспособностью тогдашней медицины справиться с заболеванием? Или ошибкой врачей? Или?…

И.Я. Фроянов, анализируя документы, пришел к мнению, что «залечивание» великого князя было совсем не случайным [131]. Он был сильным и мужественным человеком, стойко переносил страдания. И приближение смерти воспринял как истинный православный человек. Но по его действиям опять видно – он прекрасно осознавал, что рядом есть скрытые враги. В Волоколамске с ним находились брат Андрей Старицкий, князья Дмитрий Бельский, Иван Шуйский, Иван Кубенский. Но великий князь скрывал от них, что собирается предпринять. В курсе был только Шигона. Стряпчего Мансурова и дьяка Путятина послали в Москву – привезти духовную грамоту (т. е. завещание) отца государя и его собственную старую духовную грамоту, она составлялась еще до рождения наследника. Гонцов отправили в строгом секрете, разглашать цель поездки им запрещалось.

Как только грамоты доставили, Василий Иванович сразу же, без промедления, «свою духовную велел сжещи» [101]. Уничтожил опасный документ, согласно которому престол переходил к брату Юрию. После этого так же, без промедления, ночью 26 октября государь стал совещаться с Шигоной и дьяком Путятиным, кого «пустити в думу к духовным грамотам и приказати свои государев приказ» – кого из присутствующих в Волоколамске допустить к составлению нового завещания. Этот вопрос оказывался совсем не простым. Его и не решили – появилось новое лицо. Невзирая на все меры секретности, кто-то сообщил о болезни государя Юрию Дмитровскому, и он примчался в Волоколамск. Великий князь не желал, чтобы он находился здесь. Заверил его, что выздоравливает, и велел уехать. Но тот не выполнил приказ.

Доктор исторических наук Фроянов объясняет столь дерзкое упрямство тем, что Юрий «был посвящен в тайны московского двора» и ему «было кое-что известно насчет исхода болезни» старшего брата [102]. Но тогда сам Василий Иванович отказался от составления духовной в Волоколамске, велел везти себя в Москву. Мало ли что могло произойти в здешней глуши? С Юрием была дружина слуг. Свои отряды были у Андрея Старицкого, у бояр. Как они себя поведут в случае смерти государя? И какая духовная грамота потом может быть предъявлена?

Но перед отправлением в столицу, невзирая на самочувствие, Василий Иванович решил заехать «в Осифов монастырь ко Пречистыя молитися… Иосифа игумена гробу поклонитися» [103]. Это свидетельство чрезвычайно важно. Государь знал о связях оппозиции с еретиками. Наказал он не только Вассиана Косого, впоследствии изменник Андрей Курбский обвинял его, что он «и других святых мужей, овых заточил на смерть, а других погубити повелел» [104]. Великий князь явно подозревал, что его болезнь исходит из тех же кругов, и молил о помощи в признанном центре борьбы с ересями. Он хотел и покаяться, попросить прощения у Иосифа Волоцкого за то, что поверил в свое время Косому, позволил ему клеветать на святого.

Но и в Москве было кое-что необычное. Там вдруг очутились «многие людие иноземцы и послы». С какой стати? Вероятно, тоже услышали о скорых переменах на Руси [105]. Это еще одно свидетельство не случайного характера болезни и еще одно доказательство связей оппозиции с заграницей. Василию Ивановичу было уже очень плохо, он остановился в своем подмосковном селе Воробьеве. Сюда к нему прибыли митрополит, духовенство, бояре. Лед на Москве-реке был еще тонким, и государь повелел прорубить его, навести мост. И опять произошел очень подозрительный случай.

Мост делали для больного государя! Но когда по нему двинулись лошади, впряженные в зимнюю повозку, он провалился… Кони ухнули в воду, потянули повозку за собой. Спасли положение дети боярские из свиты Василия Ивановича. Не растерявшись, обрубили гужи, а повозку удержали на руках. Снова – случайно ли? Момент был самым подходящим, новая духовная еще не составлена. Если бы не расторопность детей боярских, великий князь в закрытой повозке ушел бы под лед. Как минимум, окунулся бы в ледяную ванну, вполне способную добить больного. Но Василий Иванович уже прощался с миром, поэтому запретил наказывать строителей моста.

А в Кремле, едва лишь государя принесли в его покои, он сразу собрал у постели митрополита, бояр и велел дьякам составлять новую духовную. При всех! Чтобы никто не мог оспорить! Наследником назначил трехлетнего сына Ивана. До 15-летнего возраста он должен был находиться на попечении матери и совета опекунов. В их состав сам Василий Иванович определил Михаила Глинского. Но и бояре подали голоса. С их подачи в число опекунов включили Василия Васильевича и Ивана Васильевича Шуйских, Михаила Тучкова. Также в регентский совет попали Андрей Старицкий, бояре Захарьин-Юрьев, Михаил Воронцов. И многозначительный факт – бывшего заговорщика Юрия Дмитровского в этот совет не включили, хотя он был старше брата Андрея.