Заглядывала я туда нечасто – и всегда в тайной надежде на каплю позитива. Таковой встречался: иногда студенты хвалили, как я читаю лекции, нередко комментировали чужие посты примерно следующим: «Да прекращайте на нее бочку катить. Анька строгая, но справедливая! Не то что…» – после этого обычно начинались выпады в сторону другого преподавателя. Оттуда же узнала, что меня многие воспринимают едва ли не ровесницей. Первокурсники всерьез удивлялись, что я уже семь лет преподаю. Это было бы приятно, если бы не мгновенный переход на пошлые шутки в мой адрес. Уважение проскальзывало, но было скорее исключением, чем правилом, и обычно исходило от студентов-отличников. Ясен пень, что отстающим проще обозвать учителя или дать простор фантазиям, чем искать причины в себе. Я никогда ничего в той группе не писала – боялась, что в нике «Аннет Питт» кто-нибудь из старичков вспомнит меня. Подозревала, что такими же тайными наблюдателями там присутствуют многие из моих коллег – и тоже не выдают себя ни единым лишним словом. Это ведь такая мазохистская игра, из которой добровольно не уходят. Мы заглядываем туда за одним хорошим словом, а покидаем чаще всего в страданиях. Но через месяц-другой возвращаемся, чтобы посмотреть, не упомянули ли нас снова.

Вчера я не нашла в той группе ни одного поста о себе, и это тоже непонятным образом ухудшило настроение. Видимо, даже студенты подсознательно почувствовали, что «Анке-пулеметчице» стукнул тридцатник – хватает молодых, чтобы обсуждать их.

И вот теперь на кафедре перед моим столом сидело светлое пятнышко в темной полосе – Евгений Латов. А я просматривала черновик и молча ругала себя за то, что первой реакцией на его приход было раздражение. Разве он хоть в каком-то из вышеперечисленных пунктов виноват? Умный, приятный во всех отношениях. Кстати говоря, и внешность у него располагающая, пусть красавцем вряд ли кто-то назовет. Тяжелая оправа очков не слишком подходит тонкому лицу, но в будущем Евгений будет хорошо зарабатывать и подберет другую. Еще на первом курсе весь его подбородок был усеян прыщами, но теперь кожа почти разгладилась – через год-другой он и не вспомнит об этом недостатке. Высокий, но сильно сутулится. А застенчивость ему даже идет. Она вообще стала какой-то уникальной чертой в этой толпе расхлябанной и слишком самоуверенной молодежи.

Я подняла лицо, посмотрела ему в глаза и задумалась, как лучше сказать. Будь на его месте любой другой студент, просто похвалила бы и отправила дописывать, но Латов был достоин максимальной честности:

– Евгений, предлагаю полностью изменить содержание. А может, и тему курсовой усложнить. Вы можете доработать и этот материал, защитите на отлично, не сомневаюсь. Но это не ваш уровень – много компиляции, мало анализа. Да, это займет время и обидно столько труда перечеркивать, зато есть плюс. Если сейчас постараетесь сделать то, что я предложу, то потом сможете использовать курсовую при написании диплома. Это претензия на пятерку, – я ткнула пальцем на распечатку, – но вы способны написать на десятку.

Он уставился на меня распахнутыми глазами, словно не мог сообразить, о чем я говорю. Потом резко опустил голову, на его скулах проявились некрасивые красные пятна, а подбородок задрожал. Вскочил, принялся суетливо, сминая листы, закидывать черновик в пакет, а потом метнулся к выходу, давя из себя неловкие извинения.

– Евгений? – ошарашенно окликнула я.

Студент не услышал. На кафедре были и другие преподаватели, которые теперь так же настороженно уставились на дверь. Мария Игнатьевна удивленно уточнила:

– Анна Андреевна, боже, что вы ему сказали? Женечка – очень хороший мальчик…

А я сама не поняла, чем так сильно его расстроила. Но сейчас не стала вспоминать каждое свое слово, а понеслась к выходу. Догнала его уже на крыльце.

– Евгений! Евгений, подождите!

Парень будто меня не слышал, он судорожно вытирал пальцами нос и упорно шел дальше. Но через несколько шагов я смогла схватить его за локоть и остановить. Он не сопротивлялся, но прятал раскрасневшееся лицо и блестящие глаза. Мне было безразлично, в чем именно моя вина, но я приготовилась извиняться даже за то, чего не делала. Потому схватила его и второй рукой, слегка встряхнула и поинтересовалась:

– Евгений, вы в порядке? Неужели так близко к сердцу…

Он перебил меня:

– Нет-нет. Простите меня, Анна Андреевна, я переделаю. Простите, пожалуйста, исправлю… Спасибо вам. До свидания, Анна Андреевна.

Его состояние однозначно говорило об одном – дело вовсе не в курсовой. И просит прощения он не за нее, а от неловкости, что не смог попрощаться как следует и заставил меня за ним бежать. Но я сжала пальцы крепче и все еще пыталась заглянуть ему в лицо.

– Евгений… Женя, у тебя что-то случилось? – Я никогда до сих пор не тыкала студентам, но сейчас переступила через привычку, лишь бы услышал.

Через несколько секунд он кивнул и зажмурился. А потом шепотом запричитал:

– Простите, Анна Андреевна. Сам не знаю, что на меня нашло… Не думал, что так получится…

– Да что стряслось, Женя? – я уже прикрикнула.

И после нескольких повторений вопроса наконец-то получила ответ:

– Мама заболела, – парень шмыгнул покрасневшим носом. – У меня только мама, понимаете? Я так сильно старался, так учился, чтобы потом о ней позаботиться. А если ее не будет, тогда зачем все это? Ради чего продолжать жилы рвать?

Я отступила, а лицо поползло вниз. Как я посмела считать свои неприятности важными? Да вся моя «черная полоса» – ерундовая дымка, ведь я даже близко ни с чем подобным не столкнулась. Почувствовала отвращение к самой себе за первую реакцию и что из-за какой-то личной чепухи не сразу уловила нечто настолько серьезное. Учитель обязан быть более внимательным.

– Рак? – предположила я.

Догадка оказалась верна – он поморщился и сказал:

– Начнут делать химию в следующем месяце… там будет понятнее. Но я даже не знаю, как за ней ухаживать.

Я вздохнула.

– Так ты поэтому спешил курсовую сдать? Чтобы потом было больше свободного времени?

Он не ответил ничего, развернулся и поплелся дальше. Но отстать от него на такой ноте я не имела права. Вновь настигла и заговорила как можно строже, снова вспомнив, что передо мной студент:

– Евгений, давайте сюда, я посмотрю еще раз. – Нагло вырвала у него из слабой руки пакет. – И скиньте мне файлом. Тут уже практически готовая курсовая. Вы меня слышите? Так слушайте дальше! Сейчас вам обязательно надо подумать о маме и о себе, а учеба подождет. У вас такой послужной список, что все закроют глаза на задержки – вы ведь это понимаете?

– Дело не в задержках, – прохрипел он. – А в смысле. Анна Андреевна, пожалуйста, не идите за мной, и так стыдно.

Я, наоборот, схватила его за локоть мертвой хваткой. Да из него же получится прекрасный специалист – чем бы ни решил заниматься! Но сломаться человек может даже на мелочи, а в его случае речь идет не о мелочи, а о глобальном переосмыслении. И сейчас не стоит говорить о том, что его старания – для него же самого, а не для кого-то другого. Пусть даже для любимой мамы. Это работает не так – вряд ли бедной женщине нужны его жертвы, она определенно мечтает, чтобы сын был счастливым и успешным: с ней или без нее, это уже не так важно. Но Латов сейчас этого не услышит, поскольку все его мысли завернулись в безвыходный цикл. И потому я начала говорить совсем другое:

– С чего вы вообще взяли, что ваша мама умрет? Неужели не слышали, сколько людей успешно лечатся и живут долгие годы? Но если она будет видеть вас в таком состоянии, то ей будет труднее. Ей сейчас силы нужны, поддержка, вера в хороший исход, а не эти сопли! Евгений, вы понимаете, что именно вы можете ей больше всех помочь? Даже если все врачи скажут, что шанса нет, а вы будете упрямо надеяться – она поверит вам, а не им! Так что забудьте на время о курсовых и занятиях, эти хвосты вы догоните быстрее всех остальных.

Мой вдохновляющий монолог привел к одному результату – студент окончательно расклеился, из глаз хлынули слезы, парень стянул очки, бездумно сунул в карман, чтобы как можно скорее вытирать щеки. И продолжал за что-то извиняться:

– Простите. Я все это знаю… При ней держался, а тут накатило… Позорище-то какое…

Вот дурак. Какое позорище? Да кто на его месте вообще смог бы бесконечно держать эмоции в себе? Но и рыдания его становились неуместно громкими – если парень заметит, как оглядываются прохожие, ему станет еще хуже. Не видя никакого иного способа переключить его внимание, я уверенно притянула эту сутулую оглоблю к себе и обняла, утешая:

– Женя, я сегодня поняла, что ты даже лучше, чем раньше казалось. Иногда человека прорывает – это нормально. Тебе нужно было сдаться, чтобы завтра стать сильнее. Эй, ну хочешь, я твою курсовую за тебя допишу и сама же себе защищу, а? Все равно ж тебе пятерку придется ставить – я тебя знаю!

Я все-таки вызвала у него болезненную усмешку и только после освободила от объятий.

– Не надо, я сам, – смущенно забурчал он.

Да я и не собиралась – на самом деле ожидала, что именно так и ответит. Подобные светлые умы в любом случае хотят каждую свою победу получить собственными руками – им поблажки не нужны.

Мне пришлось его отпустить. Все-таки взрослый человек, хотя сейчас больше похож на маленького мальчика. В некоторых ситуациях мы не можем помочь. Разве что сказать правильные слова или молча постоять рядом. Я не врач, не родственница и не друг, с меня мало толку.

На обратном пути в университет разглядела в стороне троицу студентов. Андропова, заметив меня, просто проводила прохладным взглядом, Мельников и Жуковский даже не глянули в мою сторону. Огорчилась бы, но вовремя вспомнила, что с финансистами мы сегодня утром виделись, а им и один раз из себя приветствие выдавить сложно – куда уж требовать повторное за день? Отрадно знать, что и самопровозглашенная элита иногда изображает, что учится. Одновременно это и их главный недостаток: имелись бы у них серьезные проблемы с успеваемостью, мы получили бы право ненавидеть их чуть очевиднее.

Вернувшись на кафедру, я объяснила присутствующим, что произошло у Латова. Мои коллеги – тактичные люди и профессионалы своего дела. Возможно, они смогут оказать поддержку лучше меня, не проявив лишней жалости. Или хотя бы не будут ругать Евгения за пропуски или нарушение сроков сдачи какой-нибудь работы.

С того неприятного четверга и началась какая-то новая веха моей жизни, когда прежнее начало рушиться на глазах, а другого не появилось. Но в ту эру я входила с уверенностью, что все на свете смогу – как всегда раньше могла. В тот угрюмый вечер я пока не знала, что мама Жени после лечения оправится, а этот суперменище еще и сессию сдаст на сплошные пятерки. Хотя догадывалась, что долгое время он будет посматривать на меня со стыдом, а потом наконец-то благополучно забудет свой эпизод слабости. Мы, люди, странные создания – иногда переживаем из-за чего-то незначительного, а надвигающейся катастрофы не замечаем, пока не становится слишком поздно.

Глава 2

– Эти звереныши уважают только грубую силу! – решительно заявила Ася. – Твою сдержанность они принимают за слабость, вот и дуреют!

С Асей и Мишаней мы сдружились еще в институте. Аслы – наполовину турчанка, смуглая брюнетка с очень запоминающейся внешностью: невероятно огромные глаза и довольно большой рот с пухлыми губами, чаще всего растянутыми в лучезарной улыбке. Такие лица впечатываются в память раз и навсегда, неизбежно привлекая внимание и вызывая противоречивые эмоции. У Аслы как-то все слишком, но именно это делает ее чрезвычайно яркой. Я так и не поняла, почему русский отец когда-то согласился дать дочери неблагозвучное в нашей среде имя – она рассказывала, как в школе ее дразнили «ослихой». Но почему-то имя в паспорте менять не захотела – и оно ей неведомым образом шло. Для исключительных людей простые имена не подходят. Тем не менее, мы, как и прочие знакомые, давно привыкли звать ее «Асей».