– Сейчас тебе кажется это глупостью, но тебе девятнадцать, Полина. Ты молодая и очень красивая девушка. Организм неизбежно потребует свое. Разумеется, если твои принципы резко осуждают измену даже в фиктивном браке, я помогу изучить ассортимент секс-игрушек и найти что-нибудь подходящее, но знай, что у тебя есть возможность получить нормальный секс. Только с соблюдением несложных правил, ради нашей общей безопасности.

Вот чудак! Я залилась краской и поспешно отвернулась. Нет уж, за семь лет воздержания никто еще не умер.

Тогда мне и в голову не могло прийти, что правило аборта распространяется и на тот случай, если ребенок от мужа.

Впрочем… может, он все же не верит?

Я устала мучить себя догадками. Устала пытаться убедить себя, что сама виновата. Устала думать о том, что будет дальше, как я буду смотреть в глаза мужу и как выдержу еще шесть лет рядом с ним.

Мне страшно среди белых стен частной клиники.

Но нет никого, кому об этом можно сказать.

Раздается негромкий стук. Дверь палаты приоткрывается, и внутрь заглядывает миловидная медсестра.

– Полина Романовна? Доктор ждет вас на процедуру. Вы готовы?

Нет, я не готова. Но забаррикадироваться в палате и орать не выход. Вызовут полицию, психолога. Может даже отправят в какой-нибудь кризисный центр, а Воронова объявят абьюзером, и мне разрешат оставить ребенка, но что дальше? Кирилл не оставит нас в покое. Я не строю иллюзий относительно мужа. Он умеет решать любые проблемы любыми способами. Главное для него результат.

Это все просто надо пережить. Забыть о Воронове, выцарапать себе будущее и навсегда усвоить урок что бывает с глупыми девочками, которые верят в порядочность и справедливость.

И все же я чувствую ужасную слабость. Тело не слушается, когда я иду по коридорам за медсестрой. На стул в кабинете врача я опускаюсь с облегчением.

– Доктор сейчас подойдет.

– Спасибо.

Мне кажется, девушка кидает на меня осуждающий взгляд, но это лишь игры воспаленного воображения. Она скорее волнуется: я наверняка бледная, как смерть. Только бы они не решили взять анализы еще раз и не отложили процедуру! Бессонная ночь наедине с собственными демонами меня убьет.

После мучительно долгого ожидания, наконец, открывается дверь, и я чувствую, как накрывает приступом тошноты, а руки леденеют. Врач – молодой мужчина, и этот факт почему-то окончательно выбивает меня из колеи.

– Полина Романовна? Здравствуйте. Меня зовут Павел, я ваш лечащий врач. Посмотрел анализы, все в порядке. Срок семь недель, поэтому медикаментозный способ нам, увы, не подходит. Но вы не переживайте, у нас современное оборудование и все на высшем уровне. Не стану обещать, что последствий не будет, все же это травматичное вмешательство в организм, но мы сделаем все, чтобы вы как можно скорее вернулись к привычной жизни. Возможно, несколько дней придется побыть в покое.

– А если не… – Я облизываю пересохшие губы. – Не медикаментозно, то… как?

– Вакуумный. Очень щадящий метод, современный. Под местной или общей анестезией. Мы, конечно, всегда рекомендуем местную…

– Общую! Мне нужна общая! – быстро говорю я.

– У вас низкий болевой порог?

– Да.

– Хорошо, я приглашу анестезиолога. У вас есть еще какие-то вопросы ко мне?

– Это больно?

Врач хмурится, мой вопрос вводит его в ступор.

– Под общей анестезией? Нет, в норме болевых ощущений не возникает. После процедуры какое-то время могут сохраняться небольшие боли, но не сильнее, чем при предменструальном синдроме.

– Нет, – язык с трудом ворочается, – не мне. Ему.

Врач окончательно теряет связь с реальностью и ручка выпадает из руки.

– Ребенку? Вы спрашиваете, будет ли больно ребенку?

Я осторожно киваю, но его тон меня немного пугает.

– Нет, Полина Романовна, нервные окончания плода еще не сформированы, он не может чувствовать боль и чувствовать вообще что-либо как минимум до двенадцати недель.

Мы долго молчим. Я пытаюсь понять, что делать дальше и как вообще сфокусировать взгляд перед собой, а врач внимательно смотрит.

– Полина Романовна, у вас все в порядке?

– Да… – услышь я свое «да» со стороны, никогда бы не поверила.

– Простите за бестактность, но я должен задать вам пару вопросов. Очень важных. От них зависит ваше здоровье. Вас изнасиловали?

– Нет.

– Вас кто-то принуждает избавиться от ребенка?

– Нет…

– Вам нужен психолог? Я могу пригласить нашего специалиста. Просто поговорить. Для женщины это непростое решение…

– Да просто сделайте уже! – рычу я, неожиданно даже для самой себя выйдя из ступора, и отворачиваюсь.

– Но вы не хотите.

– Какая разница? Ваша работа – делать, а не исполнять желания.

– «Не навреди» – вот моя работа, Полина Романовна. Не уверен, что если возьмусь за аборт, то не наврежу вам.

– Не возьметесь вы, найдется другой.

Со вздохом Павел откидывается на спинку кресла.

– Знаете, Полина. Вы не первая пациентка, которая пришла ко мне на прерывание беременности. И не первая, кому это решение далось непросто. Мой стаж – двадцать два года, десять из которых я провел в государственной медицине, семь – совмещая и вот уже пять лет работаю исключительно в частной. Это я к тому, что после нескольких тысяч процедур я научился отделять тех, кто принимает непростое решение сам от тех, кого это решение принять вынудили. Или от тех, кто до конца его так и не принял. Вы не хотите избавляться от ребенка. Вы к нему привязались. Вы едва не плачете и сидите передо мной, представляя всякие ужасы о том, как ему будет больно. Хотя умом понимаете, что это все ерунда.

– Просто гормоны. Я на все так реагирую.

Врач снова вздыхает.

– Ну хорошо. Не обижайтесь на меня, Полина Романовна, я обязан удостовериться. Если хотите, мы поменяем вам лечащего врача.

– Нет, все в порядке.

– Тогда проходите, пожалуйста, в процедурную. Я приглашу врача, чтобы подобрал препараты, думаю, обойдемся внутривенной седацией.

Он открывает дверь, ведущую в процедурную. Кажется, я не могу сдвинуться с места. Несмотря на чистоту, блеск и роскошь, кабинет передо мной кажется входом в преисподнюю.

– А если пациентка не хочет делать аборт? – медленно спрашиваю я. – Вы можете написать, что сделали и… не делать?

Кирилл

Часы скоро взорвутся – так пристально я на них смотрю.

Круг. Еще круг. Секундная стрелка бежит мучительно медленно.

Потрескивает камин. Пламя – единственный источник света в комнате, и я не могу найти в себе сил подняться и включить свет, да и зачем он мне?

Телефон на столе мертв. Я несколько раз проверяю зарядку, звук, уведомления. Но сегодня даже многочисленные рабочие вопросы перестают сыпаться, как из рога изобилия. Абсолютная тишина.

Я наивно надеюсь, она напишет. Пришлет хотя бы короткое «все» или «я в порядке». И хоть я знаю, что этого не будет, продолжаю гипнотизировать то часы, то экран.

– Кирилл Михайлович, я вам еще сегодня нужен? – в гостиную заходит Анатолий, мой бессменный управляющий. Без него дом бы зарос паутиной и пылью, а я сам сдох бы с голоду.

– Нет, Анатолий, спасибо, ты свободен.

– Кирилл Михайлович, насчет меню на завтра…

– Да, завтра Полина вернется из больницы. Приготовь что-нибудь…

Я умолкаю.

– Полезное? Или ее любимое?

– Ты все понял, да? – усмехаюсь я. – Конечно, ты понял. Считаешь меня мразью?

– Я не лезу в дела хозяев, Кирилл Михайлович, вы же знаете. Не мое дело давать оценку вашим действиям.

– А ты дай. Мне не с кем поговорить.

– Вы могли бы поговорить с Полиной Романовной

– Это было бы жестоко даже для меня.

– Вы недооцениваете супругу. Она довольно умная и эмпатичная девушка.

– Именно поэтому говорить с ней не стоит. Ты знаешь, что будет дальше. Всегда так бывает. Им всем кажется, что с ними будет иначе. Что любовь все преодолеет и прочая хрень. Каждая считает себя особенной. Разбить ей сердце, уничтожить ее – не то, что хотел бы ее отец. Он бы убил меня, если бы узнал.

– Она никогда вас не простит. Никогда не сможет смотреть без боли.

Я морщусь. Перед глазами встает ее образ. Маленькой худенькой, осунувшейся за последние дни, девчонки. С огромными грустными глазами. Еще более грустными, чем год назад, когда она потеряла семью.

– В этом и смысл. Она должна ненавидеть меня. Возненавидит, переживет.

– Я приготовлю для нее тартар, крем-брюле и грудку с грибами. Ей понадобятся силы.

– Спасибо, – рассеянно отвечаю я.

А когда Анатолий закрывает за собой дверь, зачем-то говорю:

– Она выживет. Сильная.

– А вы?

– А что я? – пожимаю плечами. – Просто секс и его последствия. Подумаешь.

Для Полины первая наша встреча прошла на похоронах ее родителей. О смерти Ромы я узнал от общих армейских друзей, и, не раздумывая, поехал проститься. От тех же друзей и узнал, что осталась одна дочка, совсем молоденькая студентка.

Но на самом деле очаровательную девчушку с мягкими каштановыми кудряшками я видел еще раньше. Ей было лет десять, не больше. Я тогда жил в штатах, и в редкие приезды домой иногда встречался с Ромой за бокалом пива. Тогда он пригласил к себе на дачу, тряхнуть стариной, вспомнить службу. И вот, сидя в саду, потягивая пиво в ожидании шашлыка, я увидел ее.

Звонкая, шебутная, она ворвалась в сад, и стала его центром. И я показал ей, как искать и ловить в траве светлячков. Старая забава, еще из беззаботного постсоветского детства привела Полину в восторг.

А потом, спустя несколько часов, когда я уже и забыл о проведенных с чужим ребенком минутах, из дома раздался истошный вопль Роминой жены.

Да, деятельная Поля собрала всех светлячков, которых только смогла найти в траве у дома, в таблетницу и выпустила в доме, приведя в ужас мать. Ох, как ей тогда влетело. И я уже собирался было вмешаться и извиниться, но маленькая хулиганка, увидев, как я направляюсь в дом, округлила глаза и приложила палец к губам.

Секрет.

Маленький секрет в крошечной коробочке.

Вот так я впервые увидел Полину.

А потом – уже на похоронах. Повзрослевшую, превратившуюся из взлохмаченной девчушки в красивую грустную девушку. До умопомрачения красивую. Она, кажется, даже не осознавала своей красоты, но это я понял много позже.

И если сначала я просто хотел помочь, как старый друг семьи, то увидев ее, кутающуюся в тонкий плащ, понял, что хочу ее рядом. Может, не навсегда, на пару лет, на короткий срок обладания.

Я давно дал зарок не связываться с браком и семьей, не бередить старые раны. Но имел ведь я право хотя бы на иллюзию. Как те светлячки, которых выпустили из коробочки, чтобы тут же уничтожить на полу.

Нет, наш секс не был случайностью. Я знал, что однажды Полина окажется в моей постели. Знал, что однажды фиктивный брак превратится в роман и так же хорошо знал, что он неизбежно закончится. Полина получит опыт, деньги, путевку в жизнь. Я – несколько лет хорошего секса с девушкой, которая завладела моими мыслями в тот же момент, когда я вновь ее увидел. Все были в плюсе.

Если бы не одна-единственная ночь.

Я даже с трудом ее помню, потому что напился.

Мы неплохо ладили. Даже, я бы сказал, сдружились. Летали по миру – когда позволяла работа. Ужинали в ресторанчиках. Вечерами болтали в саду. Полина определенно видела во мне не столько мужчину, сколько опекуна, но нам было хорошо вместе, и я почти отказался от плана ее трахнуть. Если бы не та проклятая ночь.

Даже не помню, с чего все началось. Мы ходили на какую-то вечеринку. Выпили. Гуляли по набережной, пока водитель ездил за очередной бутылкой вина. Вернулись домой – и я впервые ее поцеловал.

Проснувшись утром, я обнаружил на соседней подушке Полину и рассмеялся. Из опекуна я превратился в любовника.

– Что смешного? – спросила она.

– Просто не думал, что озвученных принципов хватит всего на год.

На тумбочке валялась открытая пачка презервативов, и я окончательно успокоился, жалея лишь о том, что воспоминания о сексе с женой пробиваются сквозь туман опьянения.

Потом я улетел в командировку, а по возвращении Полина призналась, что беременна.

– Я была у врача. ХГЧ зашкаливает. Это гормон…