– Я тебя умоляю. Если бы я хотел причинить вред этому недоумку, он бы уже был мертв. – Его голос звучит бесстрастно, и у него делается скучающий взгляд, когда он вынимает из нагрудного кармана платок кобальтового цвета и начинает полировать стекло своих дорогущих часов.

Ну да, конечно, сейчас нет ничего важнее, чем полировка дорогих часов.

– Поправь меня, если я ошибаюсь, – говорю я, бросив на него скептический взгляд. – Но разве не он убил тебя?

– Значит, вот что этот придурок всем говорит? Что он убил меня? – Он насмешливо фыркает: – Черта с два.

– Поскольку дней десять назад я приняла участие – прошу заметить, против своей воли – в обряде, целью которого было твое воскрешение…

– Так вот откуда взялся весь этот шум? – перебивает он меня, зевнув. – А я-то все это время думал, что ты участвовала в прослушивании на самый выразительный вой среди человековолков.

В ответ на это оскорбление я щурю глаза:

– Знаешь, ты еще больший мудак, чем мне говорили.

– А какой смысл быть меньшим мудаком? – спрашивает он, вскинув одну бровь. – Моя дорогая мамочка всегда учила меня, что уж если я за что-то взялся, то надо стараться быть в этом деле самым первым и самым лучшим.

– Та самая «дорогая мамочка», которая напала на Джексона, когда ты умер? – ехидно отзываюсь я.

Он замолкает.

– Значит, вот откуда у него взялся этот шрам? – Он все так же не отрывает взгляда от своих часов, но сейчас в его голосе впервые за время нашего разговора не звучит сарказм: – Ему следовало бы быть умнее.

– Ты хочешь сказать – ему не следовало убивать тебя, несмотря на все, что ты сделал?

– Ему не следовало подпускать ее близко, – бормочет он так, будто мыслями улетел далеко-далеко. – Я пытался… – Он замолкает на середине предложения и трясет головой, будто желая прояснить мысли.

– Пытался сделать что? – спрашиваю я, хотя это не важно. Ведь не могу же я в самом деле верить чему-то из того, что он говорит.

– Теперь это уже неважно. – Он пожимает плечами и снова принимается полировать свои часы и ухмыляться с таким видом, что мне хочется одновременно закричать и утереть ему нос.

Я засовываю руки в карманы – чтобы не попытаться придушить его, – и моя правая рука нащупывает то, от чего мое сердце охватывает радость. Я выхватываю телефон и торжествующе поднимаю его:

– Я просто позвоню Джексону, чтобы он забрал меня и разобрался с тобой раз и навсегда!

Хадсон что-то бормочет, но я не обращаю на него внимания. Мое сердце бешено колотится, когда я открываю мессенджер. Поверить не могу, что мне не пришло в голову использовать телефон раньше. Я прикусываю губу, раздумывая над тем, что написать. Я совсем не хочу, чтобы Джексон переживал из-за моей безопасности, но мне очень хочется, чтобы он появился сюда. И в конце концов я решаю написать короткое сообщение.

«Со мной все в порядке. Но я где-то заперта вместе с Хадсоном. Присылаю координаты».

Я нажимаю на кнопку «отправить», затем прокручиваю вниз и нажимаю «поделиться геопозицией». И жду.

Через несколько секунд смартфон сообщает мне, что отправить сообщение не удалось, и я едва не плачу, обнаружив, что мобильный сигнал отсутствует. Сморгнув слезы, я засовываю телефон обратно в карман и говорю то единственное, что может иметь значение:

– Я хочу вернуться в Кэтмир.

– Само собой. – Должно быть, Хадсон понимает, что мой телефон не работает, потому что он рукой указывает на украшенную затейливой резьбой деревянную дверь в нескольких футах: – Дерзай.

– Ты привел меня сюда не через эту дверь. – Я не понимаю, откуда мне это известно, ведь все обстоятельства моего путешествия сюда выпали из памяти, но откуда-то я это знаю.

– Повторяю – я тебя сюда не приводил, – отвечает он все с той же самодовольной ухмылкой.

– Не лги мне, – скрежещу я. – Я знаю, что это сделал ты.

– Да ну? – Он приподнимает одну безупречную бровь: – Что ж, раз ты знаешь все, просвети меня. Пожалуйста. Как именно я, по-твоему, смог сделать все это?

– Откуда мне знать, как тебе это удалось? – говорю я, чувствуя, что ногти так впились в ладони, что еще немного – и выступит кровь… что вызовет кучу новых проблем. – Я просто знаю, что это твоих рук дело. Ведь ты же вампир.

– Верно, я вампир. И что из этого следует? – На сей раз он вскидывает обе брови.

– А то, что это у тебя есть сверхъестественные способности. Что еще?

– Вот именно – что еще? – В его тоне звучит презрение: – Вот только я тебе уже объяснил – вампиры не могут делать такие вещи.

– Но ты же не ожидал, что я поверю тебе?

– Это почему? – Взгляд, который он бросает на меня, одновременно и снисходителен и полон обвинений: – Ах, ну да. Потому что, если случается что-то необычное, в этом, конечно же, виноват вампир.

Ну нет, я точно не попадусь на эту удочку, не дам ему выставить себя жертвой. Я отлично знаю, что он сделал – и скольких людей это коснулось.

Включая Джексона.

– Я не доверяю тебе не потому, что ты вампир, – говорю я ему. – А потому, что ты психопат, страдающий манией величия и воображающий себя богом.

Это вызывает у него смех, и он весело отвечает:

– Давай, говори. Скажи мне все, что ты обо мне думаешь.

– О, я только начала. – Я стараюсь придать своему тону как можно больше дерзости: – И, если ты попробуешь удержать меня здесь, обещаю, что заставлю тебя пожалеть об этом.

Это, конечно, пустая угроза, ведь я едва ли могу причинить Хадсону вред.

И он это понимает – это видно и по его взгляду, и по его ухмылке, когда он отходит от книжного шкафа и выпрямляется в полный рост.

– Что ж, скажи мне, Грейс. Как именно ты планируешь это сделать?

Глава 4
Все, что он делает, – не магия

– Грейс –

Ожидая моего ответа, Хадсон складывает руки на груди. Вот только у меня нет ответа на его вопрос. Отчасти потому, что я недостаточно долго прожила в этом мире, чтобы понимать, как именно работают сверхъестественные способности его обитателей, даже если речь идет о Джексоне или Мэйси. А отчасти потому, что Хадсон выдает информацию такими резкими рывками, что я не могу мыслить ясно.

Как я могу разработать план действий, когда он уставился на меня вот так – с этими своими насмешливыми синими глазами и губами, изогнутыми в гадкой ухмылке, которая уже успела мне надоесть?

Никак. Это невозможно. Он только и ждет, чтобы я провалилась или, хуже, попросила его о помощи.

Ну нет.

Лучше выдержать еще одну схватку с Коулом и его шайкой человековолков, чем обратиться к брату Джексона с просьбой мне помочь. К тому же не могу же я верить тому, что он говорит. Ведь мне известно, что он убийца, лжец, социопат и бог знает кто еще…

При этой последней мысли я наконец сдвигаюсь с места и несусь к двери. Хадсон утверждает, что это не он перенес нас сюда, что это сделала я. Но разве не это станет утверждать любой лжец-социопат, если захочет убедить человека не двигаться с места.

Именно так, и я не попадусь на его удочку. А постараюсь сбежать – подобру-поздорову.

– Эй, погоди! – Впервые за все это время в голосе Хадсона звучит легкая тревога – что только доказывает, что я поступаю правильно. – Что ты делаешь?

– Бегу от тебя подальше, – огрызаюсь я, оглянувшись через плечо. Потом открываю дверь и выбегаю наружу до того, как мурашки, бегающие по моей спине, заставят меня передумать.

Снаружи темно – так темно, что мое сердце начинает неистово колотиться и от страха, а живот сводит. На мгновение у меня мелькает мысль о том, чтобы повернуться и побежать назад, но ведь путь вперед – это единственный способ вернуться в Кэтмир, вернуться к Джексону и спастись от Хадсона. К тому же я не смогу понять, куда я попала – не смогу понять ничего вообще, – если останусь в этой комнате.

И я заставляю себя бежать все дальше в темноту, несмотря на тревогу, от которой мое сердце качает кровь все быстрее. Ночное небо остается темным и пустым, на нем нет ни луны, ни звезд, которые могли бы помочь мне выбраться отсюда, и это вселяет в меня страх.

Но если таким образом я смогу убраться от Хадсона, так тому и быть.

Вот только что-то шелестит над моей головой – и мое горло сжимает ужас. Я пытаюсь бежать еще быстрее, хотя понимаю, что не смогу убежать от вампира, – но все равно напрягаю все силы.

Но шелест слышится снова, затем над моей головой хлопают крылья. Я поднимаю голову и понимаю, что вампир – даже такой, как Хадсон – это самая меньшая из моих проблем, потому что темноту вдруг разрывает пронзительный вопль.

Глава 5
Горячий и не очень

– Хадсон –

То, как быстро Грейс бежит навстречу какой-то громадной твари, изрыгающей огонь и летящей по небу прямо к ней, говорит мне, что, пока меня не было, машина пропаганды, направленной против меня, работала чертовски эффективно. Как же плохо она думает обо мне, если готова рискнуть встретиться с вот этим, лишь бы не оставаться со мной здесь, где ей ничего не грозит?

Эту теорию подтверждает то, что она оглядывается на меня с таким ужасом, будто опасается, что я порву ей горло моими клыками, хотя ей следовало бы сосредоточиться на другой угрозе.

Я начинаю поворачивать назад – в конце концов меня не касается, если эта тварь ее съест, – но тут это чертово существо издает вопль, пикируя на нее. Я жду, уверенный, что теперь она наконец-то поймет, кто в этой ситуации злодей, и побежит назад.

Но вместо этого она смотрит на летящую тварь и продолжает бежать.

Боже, храни не королеву, а тех девиц, которые верят всему, что они слышат. Которые, не зная броду, суются в воду.

На этот раз, когда этот зверь издает рев, он изрыгает и огонь, который превращает небо перед Грейс в пылающий ад. Но она все равно не оборачивается, вместо этого она замирает, превратившись в мишень. В мишень, которую этот зверь – или дракон? – похоже, рад атаковать.

Что ничуть не удивляет меня.

Темноту прорезает еще одна струя огня. Грейс ухитряется уклониться от нее, отскочив влево, но огонь почти задевает ее. Об этом говорит запах опаленных волос, который заполняет воздух между нами.

Это тошнотворный запах.

Может, мне все-таки повернуть назад? В конце концов кто я такой, чтобы мешать ей превратиться в барбекю? Ведь она ясно дала мне понять, что предпочтет сгореть заживо, лишь бы не оставаться со мной.

И мне почти удается это сделать – я даже переступаю порог. Но тут она испускает вопль.

Это пронзительный, истошный вопль, от которого у меня стынет кровь. Черт, черт. Возможно, она сама навлекла это на себя, но я не могу оставить без внимания ее страх, даже если она заслужила все то, что с ней происходит.

А она заслужила. Ведь это из-за нее мы попали в этот переплет. Но как бы мне ни хотелось оставить ее расхлебывать проблемы в одиночестве, быть занозой в заднице – недостаточный грех, чтобы дать человеку умереть. В противном случае я давно бы уже сделал так, чтобы мой младший братец протянул ноги.

Я бросаюсь в ее сторону и вижу, что дракон окружает ее огненным кольцом. Мгновение я сожалею – ведь это как-никак моя любимая рубашка «Армани», – но затем переношусь к ней.

Я ощущаю пламя еще до того, как добираюсь до нее. Его языки опаляют мое лицо, мою кожу, но я переношусь так быстро, что получаю всего несколько ожогов. Они чертовски болят – драконий огонь жжется особенно больно, – но я с этим справлюсь.

Ведь это сущие пустяки по сравнению с ежемесячными тренировками с моим дорогим папашей.

Трудно одержать верх, если для твоего противника значение имеют только те раны, увидеть которые нельзя.

Я хватаю Грейс, когда дракон готовится к новой атаке, и поднимаю ее на руки. Но тут я спотыкаюсь о камень и из-за этого сжимаю ее крепче, чем хотел, силясь сохранить равновесие.

Она напрягается:

– Что ты делаешь…