– Принцы быстро устают от своих женщин. Несколько дней, а может, даже всего одна ночь – и он вышвырнет ее за дверь. И тогда, думается мне, нам придется покинуть эту гостиницу, – вздохнул я. – По крайней мере, мы узнаем это через несколько ночей, хотя это и дольше, чем мы заслужили.

– Куда ты пойдешь потом? – спросил Гормон.

– Останусь еще некоторое время в Роуме.

– Даже если тебе придется спать на улице? Похоже, здесь нет особого спроса на Наблюдателей.

– Как-нибудь переживу, – ответил я. – А потом отправлюсь в Перрис.

– Учиться у Летописцев?

– Чтобы увидеть Перрис. А ты? Что тебе нужно в Роуме?

– Авлуэла.

– Довольно, хватит об этом!

– Уговорил, – ответил Перерожденец с горькой улыбкой. – Но я останусь здесь до тех пор, пока принц не пресытится ею. Тогда она будет моей, и мы найдем способ выжить. Люди вроде меня весьма находчивы. Нужда заставляет нас быть такими. Возможно, мы на какое-то время найдем жилье в Роуме, а затем последуем за тобой в Перрис. Если, конечно, ты готов путешествовать вместе с уродливыми мутантами и неверными Воздухоплавательницами.

Я пожал плечами:

– Увидим, когда придет время.

– Тебе когда-нибудь доводилось бывать в обществе Перерожденца?

– Нечасто. И недолго.

– Для меня это великая честь. – Он побарабанил пальцами по парапету. – Не прогоняй меня, Наблюдатель. У меня есть причина, чтобы остаться с тобой.

– Какая?

– Хочу увидеть твое лицо в тот день, когда твои машины скажут тебе, что вторжение на Землю началось.

Я понурил плечи.

– Тогда ты останешься со мной надолго.

– Разве ты не веришь, что вторжение неминуемо?

– Когда-нибудь. Не скоро.

Гормон усмехнулся.

– Ошибаешься. Вторжение уже у порога.

– Не смешно.

– Что такое, Наблюдатель? Или ты утратил веру? Это известно уже тысячу лет: инопланетная раса жаждет захватить Землю. Она владеет ею по договору и когда-нибудь придет, чтобы ее заполучить. Так было условлено в конце Второго Цикла.

– Я отлично это знаю, но я не Летописец. – Затем я повернулся к нему и произнес слова, которые никогда не думал произносить вслух: – В два раза больше лет, чем ты прожил на свете, Гормон, я слушал звезды и вел Наблюдение. Если часто что-то делать, это теряет смысл. Произнеси свое имя десять тысяч раз, и оно превратится в пустой звук. Я наблюдал, и наблюдал усердно, но в темные часы ночи мне иногда кажется, что я наблюдал зря, что я впустую потратил свою жизнь. Наблюдение доставляет мне удовольствие, но, возможно, в нем нет никакой необходимости.

Его рука сжала мое запястье.

– Твое признание столь же ужасно, как и мое. Храни свою веру, Наблюдатель. Вторжение произойдет!

– Откуда ты можешь это знать?

– У таких, как я, есть свои секреты.

Разговор тревожил меня.

– Тяжело ли быть таким, как ты? Без гильдии? – спросил я.

– Со временем привыкаешь. В этом даже есть свои преимущества, которые восполняют отсутствие статуса. Я могу свободно говорить со всеми.

– Я это заметил.

– Я свободно передвигаюсь. Я всегда знаю, что найду еду и жилье, хотя еда может быть подпорченной, а жилье плохим. Женщины тянутся ко мне вопреки всем запретам. Или же благодаря им. Я не обременен тщеславными помыслами.

– И тебе никогда не хотелось подняться выше твоего нынешнего положения?

– Никогда.

– Ты мог бы быть гораздо счастливее, будь ты Летописцем.

– Я и так счастлив. Я могу наслаждаться жизнью Летописца без груза его ответственности.

– Какой ты самодовольный! – вскричал я. – Это надо же упиваться своим положением изгоя!

– А как еще можно выдержать бремя Воли? – Гормон посмотрел на дворец. – Скромные возвышаются. Великих низвергают. Прими это как пророчество, Наблюдатель: еще до наступления лета этот похотливый принц познает новые для него стороны жизни. Я вырву ему глаза за Авлуэлу!

– Сильные слова. Сегодня вечером ты клокочешь предательством.

– Прими это как пророчество.

– Ты не сможешь даже подойти к нему, – сказал я и, злясь на себя за то, что серьезно воспринял его глупость, добавил: – Да и к чему его винить? Он поступает так, как поступают все принцы. Девушка сама виновата, она сама пошла к нему. Что мешало ей отказать ему?

– И потерять свои крылья. Или умереть. Нет, у нее не было выбора. А у меня он есть! – Внезапно Гормон в жутковатом жесте вытянул средний и указательный пальцы, с двумя фалангами и длинными ногтями, и как будто нацелил их вперед, в воображаемые глаза. – Подожди, – сказал он. – Сейчас увидишь!

Во дворе появились двое Хрономантов. Они установили приборы своей гильдии и зажгли свечи, чтобы прочитать в их свете образ завтрашнего дня. Приторный запах белесого дыма достиг моих ноздрей. Но теперь я потерял всякое желание говорить с Гормоном.

– Уже поздно, – сказал я. – Мне нужен отдых, и скоро я должен заняться Наблюдением.

– Наблюдай внимательно, – пожелал мне Гормон.

5

Ночью у себя в комнате я провел четвертое, последнее Наблюдение того долгого дня и впервые в жизни обнаружил аномалию. И не смог ее истолковать. Это было неясное ощущение, смешение вкусов и звуков, ощущение контакта с некой колоссальной массой. Встревоженный, я не убирал свои инструменты гораздо дольше обычного, но в конце моего сеанса видел все не более отчетливо, чем в его начале.

Потом я задумался о своем долге.

Наблюдателей с детства обучают быстро поднимать тревогу. Тревога должна прозвучать моментально, как только Наблюдатель сочтет, что мир в опасности. Должен ли я уведомить Защитников? В моей жизни сигнал тревоги звучал четыре раза, и всякий раз по ошибке. И каждый из четверых Наблюдателей, вызвавших ложную мобилизацию, жестко за это поплатился. Один распорядился отдать свой мозг в банк памяти; второй из чувства стыда согласился на кастрацию; третий разбил свои инструменты, ушел из гильдии и отправился жить среди изгоев. Четвертый, тщетно пытаясь и далее заниматься своим делом, обнаружил, что стал предметом насмешек со стороны своих товарищей. Лично я не видел ничего хорошего в том, чтобы презирать человека, объявившего ложную тревогу. Пусть уж лучше Наблюдатель объявит об опасности слишком рано, чем не объявит вообще. Но таковы были правила и обычаи нашей гильдии, и я был скован ими.

Оценив мое положение, я решил, что у меня нет веских оснований для того, чтобы бить тревогу. Просто в этот вечер Гормон заронил в мое сознание коварные мысли. Возможно, я лишь реагирую на его насмешливые разговоры о скором вторжении.

Я не мог действовать. Я не мог рисковать и поспешным призывом к бдительности ставить под угрозу свое положение. Я не доверял своему собственному эмоциональному состоянию.

Я не дал сигнал тревоги.

Взбудораженный, сбитый с толку, снедаемый угрызениями совести, я закрыл свою тележку и позволил себе погрузиться в тяжелый сон.

На рассвете я проснулся и бросился к окну, ожидая увидеть на улицах инопланетных захватчиков. Но все было тихо. Над городом висела серая зимняя мгла, и сонные Сервиторы расталкивали сонных Кастратов. Я с тяжелым сердцем провел свое первое Наблюдение нового дня, и, к моему вящему облегчению, странности прошлой ночи не повторились, хотя я и помнил о том, что ночью моя чувствительность гораздо выше, чем при пробуждении.

Я поел и вышел во двор. Гормон и Авлуэла уже были там. Она выглядела усталой и подавленной, изнуренной ночью с принцем Роума, но я предпочел промолчать. Гормон стоял, с презрительной гримасой прислонившись к стене, украшенной раковинами светящихся моллюсков.

– Как прошло Наблюдение? Надеюсь, все хорошо? – спросил он.

– Довольно хорошо.

– Какие планы на день?

– Буду бродить по Роуму, – сказал я. – Пойдете со мной? Авлуэла? Гормон?

– Конечно, – ответил он, а она слегка кивнула. И, как туристы, коими мы, по сути, и были, мы отправились осматривать великолепный город Роум.

Опровергая его собственное заявление, что он никогда не был здесь раньше, Гормон взял на себя роль гида по лабиринту развалин Роума. Как завзятый Летописец, он рассказывал нам о том, что мы видели, пока шли извилистыми улочками древнего города. Все уровни многих тысячелетий были видны как на ладони. Мы видели купола силовых колодцев Второго Цикла и Колизей, где в невероятно глубокой древности устраивались поединки людей и зверей. Стоя посреди разрушенного остова этого ужасного сооружения, Гормон рассказал нам о дикости того невообразимо далекого времени.

– Они сражались обнаженные перед огромными толпами, – рассказывал он. – Мужчины голыми руками вступали в схватку с так называемыми львами. Это были большие мохнатые кошки с огромными головами. И когда издыхающий лев лежал в луже крови, победитель поворачивался к принцу Роума и просил помиловать его за то преступление, которое привело его на арену. И если он храбро сражался, принц делал жест рукой, и человек получал свободу. – Гормон показал нам этот жест: поднял большой палец и несколько раз указал им назад через правое плечо. – Но если человек проявил трусость или если лев храбро сражался до самой своей смерти, принц делал другой жест, и этот человек приговаривался к поединку со следующим зверем.

Гормон показал нам и этот жест: сжав кулак и выставив лишь большой палец, он резко ткнул им вверх.

– Откуда тебе все это известно? – спросила Авлуэла, но Гормон сделал вид, будто не услышал ее.

Мы увидели череду пилонов термоядерного синтеза, построенных в начале Третьего Цикла для того, чтобы получать энергию из ядра планеты. Они все еще функционировали, хотя были изъедены ржавчиной. Мы увидели останки погодной машины Второго Цикла, внушительную колонну высотой в рост не менее двадцати человек. Мы увидели холм, на котором белели мраморные развалины Первого Цикла, напоминая бледные соцветия зимних смертоцветов. Пройдя дальше к внутренней части города, мы наткнулись на ряды оборонительных громкоговорителей, готовых обрушить на захватчиков мощный удар Воли. Мы осмотрели рынок, где пришельцы из других миров торговались с крестьянами за раскопанные фрагменты древности. Гормон смешался с толпой и сделал несколько покупок. Мы заглянули в дом плотских утех для путешественников из далеких миров, где можно было купить что угодно: от квазижизни до гор сладострастия.

Мы поели в небольшой харчевне на берегу реки Твер, где изгоям подавали еду без всяких церемоний. По настоянию Гормона мы поужинали чем-то похожим на комки мягкого теста и выпили терпкого желтого вина местного производства.

После этого мы прошлись по аркаде, под сводами которой в многочисленных лавках пухлые Торговцы продавали товары из других миров, дорогие безделушки из Африка и хрупкие изделия местных мануфактур.

Сразу за аркадой мы оказались на площади, которую украшал фонтан в форме ладьи. Позади него виднелись ступени потрескавшейся каменной лестницы, которые вели наверх, к усыпанной битым камнем и заросшей сорняками площадке. Гормон поманил нас, мы поднялись наверх и быстро прошли через это ужасное место туда, где над поросшим зеленью пологим холмом задумчиво высился роскошный дворец, по внешнему виду начала Второго или даже Первого Цикла.

– Говорят, будто это центр мира, – заявил Гормон. – В Джорслеме есть еще одно место, которое также претендует на это звание. Оно отмечено на карте.

– Как может мир иметь один центр, – спросила Авлуэла, – если он круглый?

Гормон засмеялся. Мы вошли. Внутри, в зимней темноте, стоял колоссальных размеров шар, освещенный неким внутренним светом.

– Вот ваш мир, – сказал Гормон, сопроводив свои слова широким жестом.

– Ой! – ахнула Авлуэла. – Все! Тут есть все!