– Согласен. Но… почему я? С чего такая честь?

– Ты помог вернуть мне деньги за машину. Честно говоря… не знаю, что бы я делал. Только благодаря тебе Олег получит сегодня новый скейт.

– Ваш сын?

Ларин кивнул.

– Двенадцать лет. Хороший парень. Только я не слишком его балую.

– Может, и не стоит.

Ларин взглянул на Дениса и тут же отвел взгляд, чтобы тот не заметил промелькнувшее в глазах отчаяние.

– Я вообще никого не балую, с тех пор как родился, – сказал он.

– Заметно. – Скоков поднял рюкзак. – Когда мне быть? Позвоните вечером? У меня тренировка, завтра матч с одиннадцатым «А» по футболу.

– Вечером в десять я заступаю. Приходи к одиннадцати, к этому времени закончатся все секции в спортзале, буду закрывать школу.

– Хорошо. – Скоков повернул ключ, торчащий в замке, и открыл дверь класса. – Подойду в одиннадцать вечера. Если что, звоните.

Сделав шаг, он почти лоб в лоб столкнулся с завучем Надеждой Петровной. Она отшатнулась, железной хваткой схватив Дениса за рукав пиджака.

– Молодой человек! Позвольте спросить, куда вы летите? Разве меня так плохо видно?

Скоков хотел было вырвать руку, но в последний момент сообразил, что завуч вполне способна позвонить тетке на рабочий телефон, чтобы вызвать ту на профилактическую беседу. И он знал, что услышит Надежда Петровна в ответ, со всеми вытекающими последствиями. Комиссия по несовершеннолетним, органы опеки и, вполне вероятно, интернат.

Поэтому он сказал умоляющим тоном:

– Опаздываю на факультатив, Надежда Петровна, извините.

– Куда‑куда? – не поверила она своим ушам. – Скоков – на факультатив? Я думала, ты и слова такого не знаешь.

Он промолчал, решив не выдавать себя. Если сказать, обязательно проверит, какой факультатив, у какого учителя, по какому предмету.

– Ладно, иди. Только смотри под ноги, малышня вокруг, а ты несешься как кабан в посудной лавке…

– Слон же!

– Иди уже.

Она отпустила его локоть, и он тотчас исчез.

Комарова вошла в класс, оценивая царивший беспорядок, нанесенный голубем.

– Что тут у вас случилось, Дмитрий Сергеевич? Такое ощущение…

– Птица в окно влетела, – сказал он, отступая к доске. – Голубь.

– Голубь? – спросила она. – В окно?

Он кивнул.

– Проветривали помещение по физиологическим причинам. И тут…

Комарова подняла с пола томик Римана, поставила его на полку возле двери.

– Не слишком хорошая примета.

– Кому как, – ответил он на ее замечание.

Надежда Петровна прикрыла дверь. В наступившей тишине она спросила.

– Я хотела бы услышать от вас, вы правда собственной рукой исправили оценки Успенскому? Кто вас заставил это сделать? Песчинская? Или, быть может, папаша Успенский надавил? – Ее глаза пылали огнем, тонкие губы подрагивали от негодования. – Я знаю, что Вадим давал вам сто тысяч, но вы не взяли.

Ларин отступил на шаг. Он побаивался завуча, о ее принципиальности ходили легенды, ее уважали, боялись, и даже физрук, прежде чем открыть рот в учительской, обычно осматривал комнату – нет ли Комаровой поблизости.

– Надежда Петровна, его знания на самом деле оказались выше, чем я думал. По правде говоря, я специально принижал Успенского.

– Вы в своем уме, Ларин? Я понимаю, что рождение ребенка для вас сильный стресс… но не настолько же!

– В прекрасном уме, Надежда Петровна. Я просто ему завидовал. Поэтому и давал задачи с подвохом, которые заведомо не имеют решения.

Она хотела вдохнуть, но не смогла, воздух какими‑то неровными толчками вошел в нее и точно так же вышел, отчего завуч закашлялась, прикрыв рот бумажной салфеткой.

– Ларин, – сказала она. – Вы мне лжете. Вы слишком умный и слишком себя цените, чтобы дать втоптать честное имя в грязь.

– Тем не менее это так… простите, что не оправдал ваших ожиданий.

– И… – Теперь она смотрела на него как опытный врач смотрит на пациента. Или как на более опытного врача, когда оба знают диагноз, но остается один‑единственный шанс, что все это странная игра. – …И вы будете работать сторожем в ночную смену? Каждый день? Это же невозможно!

Ларин удивился, что она не ударила его по щеке.

– Надежда Петровна, если я скажу, только между нами, можно?

– Да, конечно… но…

– Мне не хватает денег. Банально и просто. Вы меня понимаете? Жена родила, а я не могу встретить ее из роддома. Мы живем в рассыпающемся доме на первом этаже, а напротив нас роют котлован для роскошного элитного жилья. Моя машина разваливается, я даже скейт ребенку не могу позволить.

– Ларин… понимаю вас, и… скорее всего, не могу дать вам совет. Все выкручиваются – уроки, консультации, репетиторство. Объясните – как? Как вы хотите заработать сторожем?

Он подошел, наклонился ближе к ее уху и что‑то прошептал.

Она повернула лицо к нему.

– Правда? Пожалуй, это я могу понять. На вас похоже, вы еще молодой и, безусловно, талантливый, поэтому написать книгу – отличная идея. Уж не знаю, как отнесется к вашей идее жена, да и не мое это дело, но, полагаю, вы с ней все обсудили. Это не меняет дело Успенского. Не знаю ваших истинных мотивов, но надеюсь, что они такие же благородные, как и те, что сподвигли вас на написание вашего произведения. Надеюсь, вы не считаете меня дурой?

– Боже упаси, Надежда Петровна.

– Тогда действуйте. И не думайте, что в связи с ночными сменами к вам будет какое‑то привилегированное отношение.

– Разумеется.

Она повернулась и пошла прочь. Несомненно, это была ее школа.

Глава 18

– Света, дорогая, привет! Ну, как ты, как малышка? – Ларин звонил жене все утро, она не снимала и не отвечала на СМС, но, после того как Комарова скрылась из виду, трубка наконец откликнулась. – Черт, я все утро звонил!

Слышно было, как по проводам, соединяясь в одну звенящую от напряжения ноту, доносятся крики только что рожденных малышей.

– Дима, – сказала она, – привет! Телефон разрядился, а я тут совсем ориентацию потеряла, дети орут, не заметила вызов. Самочувствие так себе, голова еле соображает, хотя уже получше, конечно. Не выспалась, все болит.

Он не знал, что сказать, как ее подбодрить. Олег родился, кажется, целую вечность назад, и он совершенно забыл, как именно это было. Легкое волнение шевелилось внутри груди, покалывало в животе и спускалось к ногам, делая их тяжелыми и непослушными.

– Света, я… я люблю тебя. Ты молодчина, хочу обнять, и малышку, но не пустят ведь.

– Не пустят. Я писала ночью, ты не отвечал, – ее слова звучали с укоризной, хотя и без злости.

Ларин посмотрел на стопку тетрадей перед собой, криво стоящие парты, шевелящуюся ветку растения над головой.

– Я нашел новую работу, теперь будет полегче. Обещаю.

– Работу? Неужели ты согласился пойти… к брату? – Он почувствовал в ее голосе облегчение и… надежду.

Заорал звонок на первый урок второй смены. По привычке Ларин дернулся, телефон чуть не выпрыгнул из его рук.

– Ты в школе?

– Да, заканчиваю. Когда к тебе можно заехать?

– Пускают с пяти до семи, но выходить нельзя, собери немного фруктов, йогурты, может быть, орешки, если хватит денег, миндаль. – Она помолчала. – Так что за работа, ты не ответил?

– Почти у Виктора. Но нет. Гораздо лучше.

– Лучше?! Как это понять? Почему не у Виктора? – Он услышал ее протяжный вздох. – Олег, это такой шанс для нас…

– Знаю, дорогая. Я нашел работу получше.

– Не говори ничего, – сказала она. – Боюсь, мне не понравится. Я звонила Марго, они накупили всего. Ты бы слышал, как она переживает за малышку, я сама с ней чуть ли не реву, хотя, что реветь, все же отлично. Так ведь?

– Да, все прекрасно, – сказал он.

«Я продал машину, у меня чуть не украли деньги, потом едва не убили, и, если бы не случайный прохожий, который оказался одним из самых паршивых учеников нашей школы, лежать мне сейчас в холодном продолговатом ящике из нержавеющей стали. Да, чуть не забыл, того наркомана, что спер мои деньги, мы убили, вернее, убил Денис Скоков, не специально, конечно, потом я сжег труп этого наркомана по кличке Поляк в собачьем крематории. Да‑да, том самом, где пару лет назад закончила жизнь Фрида. Кстати, отвечаю на твой вопрос, – я устроился на самую прекрасную работу в мире, – ночным сторожем в нашей чертовой школе.

Это работа мечты, я в этом уверен.

Ты еще не хочешь убить меня, милая?»

У него участилось сердцебиение, картина прошедших суток встала во всей ужасающей реальности. До этого он только мечтал, как выберется из вечной грязи и заживет по‑человечески, сделает сносной жизнь родных, которые не будут облизываться при появлении на экране телевизора рекламы горящих путевок и говорить что‑то вроде: «Там слишком жарко и душно, к тому же грязно, разве это стоит таких денег? Лучше побудем дома в Москве, здесь полно мест, куда можно сходить». Но они, естественно, никуда не ходили. В магазин по вечерам, за продуктами, иногда в близлежащий молл – развеяться, на витрины поглазеть. Если повезет, что‑то купить на распродаже.

– Я возьму Олежку, мы заедем вместе. Твои окна выходят на улицу?

– Да, палата на третьем этаже, двухместная. Я пока тут одна, так что нам хорошо, свободно. Конечно, приезжайте. Волнуюсь, как он воспримет.

– Он молодец, – сказал Дима.

– Я знаю. Все равно волнуюсь, – Света говорила тихим уставшим голосом.

– Ты слышала, что каждый день в мире рождается десять тысяч детей? И наша красавица может оказаться семимиллиардным жителем планеты. – Он прочитал об этом в Интернете, когда искал молокоотсос, Света попросила купить прибор к ее выписке.

– Да? Я не знала этого. У семимиллиардного младенца есть какие‑то льготы?

– Я думаю, ему… то есть ей, вполне хватит хороших папы и мамы, чтобы о ней позаботились.

Она помолчала. Конечно, Света думала точно так же, только вот что значит это его – «позаботились»? Он при своих умственных данных бьется словно ночная бабочка в яркое окно и не может попасть туда, на праздник жизни.

– Я тоже в этом уверена, Дима, – ответила она, сцеживая молоко в бутылочку. Скоро кормить девочку.

– Отдохни немного. Дочке привет передавай и поцелуй за нас.

– Обязательно. Жду. Люблю тебя.

– И я тебя.

Она положила трубку. Потом в телефоне пискнуло, и он увидел фотографию дочки – кажется, она чуточку повзрослела, голубые проницательные глаза смотрели на него в упор и… всё знали. Знали, где он был прошлой ночью. Без сомнения.

Дмитрий схватил стопку тетрадей, засунул ее в портфель и вышел из класса, заперев дверь.

Домой он приехал через двадцать минут. Олег уже пришел с занятий, его стоптанные кроссовки стояли у двери. Сам он сидел в комнате, что‑то записывая в толстую тетрадь с экрана компьютера.

– Привет, – сказал Дмитрий. – Уроки делаешь?

Олег кивнул.

– Привет, пап. По информатике циклы проходим, записываю алгоритм, чтобы лучше запомнить.

– Уже циклы? – Дмитрий удивился.

– На уроке нет, дополнительное занятие.

– Ясно. А на тренировку идешь?

Олег с силой нажал на карандаш, грифель, издав трескающий звук, сломался, кусочек его кольнул Дмитрия в руку.

– Пап… я же говорил… тренер. – Олег едва сдерживал себя, чтобы не броситься вон из комнаты.

– Олег. В пять едем к маме, а потом идешь на тренировку. У тебя же в семь сегодня?

– Никуда я не пойду, – он отвернулся к окну. Его плечи мелко подрагивали.

– Не просто пойдешь, еще и полетишь! – Дмитрий вынул руку из‑за спины.

Сын повернулся, на мгновение замер, он не понимал и не верил тому, что видел.

Перед собой отец держал запакованный скейт с огромными буквами «Хелло вуд».