– Представь, что я никогда не волновался. Я заинтригован и растерян. Объясни мне, как волнуются.

– Ну… наверное, первый шаг – представить последовательность событий, которые могут произойти в будущем.

– Я постоянно это делаю и не волнуюсь.

– Последовательность событий с нехорошим исходом.

– Так ты волнуешься, что над концентом пролетит розовый дракон и пукнет нервно-паралитическим газом?

– Нет. – Я нервно хихикнул.

– Не понимаю, – с каменной физиономией проговорил Ороло. – Это последовательность событий с нехорошим исходом.

– Но это же чушь! Не бывает розовых драконов, пукающих нервно-паралитическим газом!

– Ладно, – сказал Ороло. – Не розовый. Синий.

Мимо проходил Джезри. Увидев, что мы с Ороло в диалоге, он подошёл, но не слишком близко, и встал в позе зрителя: руки под стлой, голова опущена, глаза не смотрят в лицо ни мне, ни Ороло.

– Дело не в цвете, – возмутился я. – Не бывает драконов, которые пукают нервно-паралитическим газом.

– Откуда ты знаешь?

– Никто такого не видел.

– Но никто не видел, чтобы я уходил из концента – и всё-таки ты из-за этого волнуешься.

– Ладно. Поправка: сама идея такого дракона несуразна. Нет эволюционных прецедентов. Вероятно, нет способов метаболизма, при котором в природе может вырабатываться нервно-паралитический газ. Такие крупные животные не могут летать, потому что с увеличением размеров масса растёт быстрее, чем сила мышц. И так далее.

– Хм. Доводы из биологии, химии, теорики. Значит ли это, что пены, не сведущие в подобных вопросах, постоянно волнуются из-за розовых драконов, пукающих нервно-паралитическим газом?

– Наверное, их можно убедить, чтобы заволновались. Хотя нет, есть… есть своего рода фильтр, который отсеивает… – Я на мгновение задумался, потом посмотрел на Джезри, приглашая его вступить в разговор. Тот поколебался, потом вынул руки из-под стлы и шагнул к нам.

– Если волноваться из-за розовых, – заметил он, – то не меньшую озабоченность должны внушать синие, зелёные, чёрные, пятнистые и полосатые. И не только нервногазопукающие, но бомбокакающие и огнерыгающие.

– И не только драконы, но и змеи, исполинские черепахи, ящерицы, – добавил я.

– И не только материальные существа, но и боги, духи и так далее, – подхватил Джезри. – Как только вы допустили существование розовых нервногазопукающих драконов, вы должны допустить и все остальные возможности.

– Так почему бы не волноваться из-за них всех? – спросил фраа Ороло.

– А я так и волнуюсь! – объявил Арсибальт. Он увидел, что мы разговариваем, и подошёл выяснить, в чём дело.

– Фраа Эразмас, – обратился ко мне Ороло. – Минуту назад ты утверждал, что можешь убедить пенов волноваться из-за розовых нервногазопукающих драконов. Как бы ты это сделал?

– Ну, я не процианин. А был бы процианином, наверное, рассказал бы убедительную историю, откуда такие драконы берутся. Под конец пены всерьёз бы разволновались. Но когда Джезри прибежал бы и начал кричать о полосатых огнерыгающих черепахах, его бы отправили в психушку!

Все рассмеялись, даже Джезри, который обычно не одобрял шуток на свой счёт.

– Что придало бы твоей истории убедительность?

– Она должна быть внутренне непротиворечивой. И согласовываться со всем, что пены знают о реальном мире.

– Это как?

Лио с Тулией шли на кухню – сейчас была их очередь готовить. Лио, услышав последние несколько фраз, встрял:

– Ты можешь сказать, что падучие звёзды – вспыхнувшие драконьи газы!

– Отлично! – сказал Ороло. – Тогда всякий раз, видя падучую звезду, пен будет думать, что получил подтверждение мифа о розовом драконе.

– А Джезри он срежет, сказав: «Болван! Какое отношение огнерыгающие черепахи имеют к падучим звёздам?» – добавил Лио.

Все снова рассмеялись.

– Это прямиком из последних записей светителя Эвенедрика, – сказал Арсибальт.

Наступило молчание. До последней минуты мы думали, что просто забавляемся.

– Фраа Арсибальт забежал вперёд, – с мягкой укоризной проговорил фраа Ороло.

– Эвенедрик был теор, – напомнил Джезри. – Вот уж про что он бы писать не стал.

– Напротив, – возразил Арсибальт, набычиваясь. – В конце жизни, после Реконструкции…

– С твоего позволения, – начал Ороло.

– Конечно, – ответил Арсибальт.

– Если ограничиться нервногазопукающими драконами, сколько цветов, по-вашему, мы способны различить?

Прозвучали числа от восьми до ста. Тулия считала, что может различить больше, Лио – что меньше.

– Сойдёмся на десяти, – предложил Ороло. – Допустим, существуют двуцветные полосатые драконы.

– Тогда их будет сто разновидностей, – сказал я.

– Девяносто, – поправил Джезри. – Надо исключить сочетания красный-красный и так далее.

– Допуская различную ширину полос, можем ли мы получить тысячу различимых комбинаций? – спросил Ороло. Мы согласились, что можем. – Теперь перейдём к пятнам. Клетке. Сочетаниям пятен, полос и клетки.

– Сотни тысяч! Миллионы! – послышалось с разных сторон.

– И мы учли пока только нервногазопукающих драконов! – напомнил Ороло. – А как насчёт ящериц, черепах, богов…

– Эй! – Джезри покосился на Арсибальта. – Вот это уже куда больше похоже на то, что мог написать теор.

– Почему, фраа Джезри? Что тут такого теорического?

– Числа, – отвечал Джезри. – Обилие различных сценариев.

– Объясни, пожалуйста.

– Как только ты впустил в мир гипотетические существа, которые не обязаны иметь смысл, ты сразу оказался перед целым диапазоном возможностей, – сказал Джезри. – Число их практически бесконечно. Разум отбрасывает все как одинаково негодные и не волнуется из-за них.

– Это справедливо и для пенов, и для светителя Эвенедрика? – спросил Арсибальт.

– Думаю, что да, – отвечал Джезри.

– Выходит, что фильтрующая способность – неотъемлемое свойство человеческого сознания, – сказал Арсибальт.

Чем увереннее говорил Арсибальт, тем настороженней становился Джезри – он чувствовал, что его заманивают в ловушку.

– Фильтрующая способность? – переспросил он.

– Не прикидывайся дурачком, Джезри! – крикнула суура Ала, которая тоже шла на кухню готовить. – Ты только что сказал, что разум отбрасывает подавляющее большинство гипотетических сценариев и не волнуется из-за них. И что это, если не «фильтрующая способность»?

– Ну уж извини! – Джезри обвёл взглядом меня, Лио и Арсибальта, словно приглашая нас полюбоваться, как Ала творит разбой среди бела дня.

– В таком случае, каким критерием пользуется мозг, выбирая для волнений исчезающе малую долю возможных исходов? – спросил Ороло.

Послышался шёпот: «Правдоподобие». «Вероятность». Однако никому не хватило уверенности произнести свой ответ громко.

– Раньше фраа Эразмас упомянул способность рассказать складную историю.

– Это доказывается через Гемново… через конфигурационное пространство, – выпалил я, не задумываясь. – Тут и связь с теором Эвенедриком.

– Объясни, пожалуйста.

Я не сумел бы объяснить, если бы не мой недавний урок Барбу.

– Нет нормального принципа действия, позволяющего попасть из точки Гемнова пространства, где мы сейчас, в точку, где присутствуют розовые нервногазопукающие драконы. Собственно, это просто технический термин для складной истории, соединяющей один момент со следующим. Если просто выкинуть принципы действия в окошко, вы получаете мир, где можно свободно перемещаться в Гемновом пространстве, к любому исходу, без ограничений. Выходит полная ерунда. Разум – даже разум пена – знает, что есть принцип действия, определяющий, как мир развивается от одного момента к другому. Что этот принцип действия ограничивает путь нашего мира точками, составляющими внутренне непротиворечивую историю. Поэтому разум и сосредотачивается на более вероятных сценариях, таких, как твой уход.

– Что?! – вскрикнула Тулия. Те, кто присоединился к диалогу позже, отреагировали сходным образом. Ороло рассмеялся, и я объяснил, с чего начался диалог, – торопливо, пока никто не убежал и не разнёс слухи.

– Я не считаю, что ты неправ, фраа Эразмас, – сказал Джезри, когда все успокоились, – но, на мой взгляд, здесь проблема весов. Гемново пространство и принципы действия – слишком тяжёлый инструментарий для объяснения того факта, что у разума есть инстинктивный нюх на более правдоподобные исходы, из-за которых стоит волноваться.

– Замечание принято, – сказал я.

Однако Арсибальт расстроился, что я уступил без боя.

– Вспомните, что всё началось со светителя Эвенедрика, – сказал он. – Теора, посвятившего первую половину жизни строгим расчётам, связанным с принципами действия в различных типах конфигурационных пространств. Не думаю, что он просто выражался поэтически, когда предположил, что человеческое сознание способно…

– Так. Арсибальт остолетился, – произнёс Джезри.

Арсибальт замер с открытым ртом и побагровел.

– Мы достаточно обсудили проблему, – подвёл итог Ороло. – Сейчас мы её не решим – во всяком случае, на голодный желудок!

Лио, Ала и Тулия, поняв намёк, направились в кухню. Ала через плечо бросила убийственный взгляд на Джезри и что-то зашептала Тулии. Я точно знал, что она говорит: жалуется на Джезри, который первым поднял тему множественности исходов, а потом, когда Арсибальт попытался её развить, струсил и отступил, да ещё и поднял Арсибальта на смех. Я попытался улыбнуться Але, но она не заметила. Я остался стоять, лыбясь в пространство, как идиот.

Арсибальт двинулся за Джезри, чтобы доспорить.

– Возвращаясь к тому, с чего мы начали, – продолжил Ороло. – Из-за чего ты так волнуешься, фраа Эразмас? У тебя нет занятий продуктивнее, чем воображать розовых нервногазопукающих драконов? Или ты обладаешь особым даром прослеживать возможные будущие в Гемновом пространстве – прослеживать их к особо неприятным финалам?

– Ты мог бы ответить на этот вопрос, – заметил я, – если бы сказал, действительно ли ты подумываешь об уходе.

– Я провёл почти весь аперт в экстрамуросе, – ответил Ороло со вздохом, как будто я наконец припёр его к стенке. – Я ожидал увидеть пустыню. Интеллектуальное и культурное кладбище. Ничего подобного! Я ходил на спили – с большим удовольствием! Я посещал бары и вёл вполне интересные разговоры с людьми. С пенами. Они мне понравились. Среди них были занятные личности – и не как букашки под микроскопом. Некоторые меня зацепили – я их запомню на всю жизнь. Какое-то время я был совершенно очарован. Потом, как-то вечером, у меня случился особенно живой разговор с одним пеном, который не глупее никого в нашем конценте. И между делом выяснилось, что он думает, будто солнце вращается вокруг Арба. Я обалдел. Попытался его разубедить. Он посмеялся над моими доводами. Я и вспомнил, сколько точных наблюдений и теорической работы нужно для доказательства того простого факта, что Арб вращается вокруг солнца. В каком долгу мы перед теми, кто был до нас. И это убедило меня, что я всё-таки живу по правильную сторону стены.

Ороло помолчал, щурясь на горы, словно решая, говорить ли мне остальное. Наконец он поймал мой вопросительный взгляд и развёл руками, как будто сдаваясь.

– Когда я вернулся, то обнаружил пачку старых писем от Эстемарда.

– Правда?

– Он писал с Блаева холма каждый год, хотя знал, что я получу письма только в аперт. Он рассказывал мне о своих наблюдениях в телескоп, который выстроил своими руками, вручную отшлифовав зеркало и так далее. Неплохие идеи. Интересное чтение. Но, безусловно, куда слабее того, что он писал здесь.

– Однако его пускали туда. – Я показал на звёздокруг.

Ороло рассмеялся.

– Конечно. И, думаю, нас тоже скоро пустят.

– Почему? Откуда ты знаешь? На чём основано твоё убеждение? – спросил я, хоть и знал, что ответа не получу.