На пороге стояла девчонка лет двадцати. Миленькая, черноволосая и темноглазая. В короткой, едва прикрывающей трусики розовой ночнушке. Без штанов и босиком. Она зевнула, задумчиво посмотрела на меня, сказала:

– Привет.

– Привет, – ответил я, стараясь смотреть ей в лицо. Ноги у нее замечательные, такие не грех и демонстрировать, но как-то было неловко.

– Холодно, как в форсайте, – сказала девчонка.

– Точно, – поддержал я.

Она неожиданно улыбнулась.

– Тоже «зимний»? Ура. Подожди, я сейчас.

Дверь закрылась.

Я помялся у своей двери, привалился спиной к стене. Привычка из форсайта.

Девушка снова вышла, уже одетая. В джинсах, коротенькой легкой курточке и высоких ботинках.

– Меня Лена зовут, – сообщила она. – Можно, возьмусь за руку? У меня ботинки скользкие.

– Я Никита. Берись, у меня не скользкие.

Она как-то очень легко и уверенно ухватилась за мою руку, и мы пошли к столовой.

– Дверь можно не закрывать, – сообщила она. – Тут все свои, сам понимаешь. Тебя ночью привезли?

– Да. Слышала?

– Нет, я была в форсайте. Капсулу выпил?

– Выпил.

– Пей, – одобрила она. – Работают… Обычно ночью не привозят, это дядюшка уже на нервах был… – Она запнулась и закончила: – Нам пары не хватало.

– Дядюшка?

Лена поморщилась.

– Артур Давидович. Я сказала, что он на моего дядюшку похож, он ответил: «Можешь так и звать». Ну и прижилось. Я тут одна из первых.

– Вас десять?

– Ты же с кем-то? Значит, двенадцать. Артур Давидович считает, что так лучше всего будет, три группы по четыре человека – летняя, зимняя и осенняя. Летняя и осенняя уже есть, а в нашей только двое, я и Сашка. Да, Сашка – это девочка, Александра. Ей сейчас пятнадцать, а в Мире После – девятнадцать.

Я поморщился, вспомнив девочку-змею из форсайта. Ей, пожалуй, тоже было лет пятнадцать-шестнадцать.

– Ага. Значит, Событие – через четыре года, – сказал я.

Лена засмеялась. Смех у нее был хороший, не обидный.

– Ты совсем ничего не знаешь! Событие через месяц-два. Точную дату так и не узнали, а может, узнали, но нам не говорят.

– Да, туплю, – согласился я. – Даже там уже почти год прошел. Ну, у меня, во всяком случае.

– У всех, – поправила Лена. – Год прошел, только сезоны не меняются. Кто-то попал в лето, кто-то в зиму, кто-то в осень.

– Знаю, – сказал я. – Время идет, но куда попал, там и остался. Интересно, а те, кто сейчас попадает – у них что? Может быть, весна? Никогда не слышал про форсайты в весну.

– Так ты не в курсе? Давай, я тебе вкратце объясню?

Мы остановились у стеклянных дверей столовой. В маленьком фойе за стойкой сидели несколько человек, поглядывали на нас, но не выходили.

– Форсайты начались год назад, – начала Лена. – В течение месяца всех, кто способен испытывать форсайты, испытали. Все попали в одно из трех времен года… условных, конечно, времен. И в них остались, новых случаев нет. Может быть, форсайты возникают у младенцев, которые за этот год родились, никто не знает. Младенцы рассказать не могут. Новых взрослых людей с форсайтами не появляется.

– Зато старые исчезают.

– Верно. Дядюшка сказал? Он со всеми лично беседует. Постепенно люди в Мире После гибнут, тогда форсайты прекращаются.

Она помолчала и добавила:

– Такими темпами скоро Земля станет безлюдной… Пора завтракать, Никита.

Мы поздоровались с женщиной в фойе и двумя охранниками, дежурившими там же, разделись в гардеробе, где не было гардеробщицы, двинулись в сторону столовой. На дверях висело объявление: «В 19.30 общее собрание в Красном зале, настоятельная просьба не опаздывать!».

Лена хмыкнула, глянув на листок, и мы прошли в просторную столовую. Там уже были люди.

– Наши в этом зале, – сказала Лена, – персонал во втором обслуживается.

– Есть разница? – спросил я.

– Ага. Ты можешь взять мне бокал шампанского, – она усмехнулась. – Персоналу запрещено.

Мы действительно взяли по бокалу и налили игристого вина из стоящей в ведерке со льдом бутыли. Мы явно были не первыми, кто начал утро с шампанского.

– А у вас прямо-таки чад кутежа, – не выдержал я.

– Как говорит дядюшка – «все, что помогает вам не сойти с ума, полезно», – сообщила Лена. – Пошли знакомиться!

За ближайшим столиком сидел мрачный мужчина с девочкой-подростком. Казалось, будто они только что ругались, прекратив лишь с нашим появлением.

Девочка оказалась той самой Сашей, с которой Лена общалась в Мире После. На меня она посмотрела с любопытством, но тут же застенчиво отвела взгляд, с Леной поздоровалась дружелюбно, даже пробормотала что-то насчет «ночью было круто, я от тебя тащусь».

Если не знать, что она говорит о совместном форсайте, прозвучало бы двусмысленно. Кажется, девочке тоже пришла в голову эта мысль, у нее порозовели уши, и она принялась ковыряться в тарелке с овсянкой, будто надеясь найти там что-то неожиданное.

Ее отца (несовершеннолетние тут действительно жили с родителями) звали Николаем, был он еще более неразговорчив и показался мне человеком очень простым и пребывающем в полном ужасе от происходящего.

– На Колю можешь внимания не обращать, – шепотом сказала Лена, когда мы отошли. – С ним говорить не о чем.

Чуть в стороне от отца с дочкой четверо мужчин сидели за одним столом.

– «Летние», – сообщила Лена. – У них хорошая команда.

Наверное, это было неудивительно: двое «летних» явно были братьями-погодками или двойняшками. Очень похожие мужчины моих примерно лет, одного звали Петр, другого Павел, что в целом логично. Третьим был Алан, восточной внешности паренек лет двадцати с небольшим, а четвертым – бородатый, крепкий мужик лет под пятьдесят, которого все звали Михалычем.

Здороваясь с «летними», я подумал, что Михалыч, пожалуй, самый возрастной из всех нас. Наверное, молодым было легче выжить в Событии.

И еще меня смущало то, что лицо Михалыча казалось смутно знакомым.

Когда мы отошли от стола, Лена шепотом спросила:

– Узнал? Михалыча?

– Нет.

– Актер! Ну, не самый знаменитый, конечно. «Оборотни Севера», «Дом на Тверской», «Последняя застава»… Не видел?

Я покачал головой.

– Хороший актер, – сказала Лена. – А вот «осенние».

«Осенние» оказались тремя пацанами, от четырнадцати до семнадцати, и женщиной средних лет, которая командовала ими, словно родными детьми. Витя, Рома, Женя, Алевтина – я даже не стал пытаться запомнить, кого из мальчишек как зовут. Их родители либо уже позавтракали, либо еще не поднялись.

Мы прошли к раздаче, я взял омлет и сосиски, Лена йогурт и хлопья. Питание было на уровне, лежали и бутерброды с красной икрой, и куча всяких нарезок: сыры, колбасы, копченая рыба. Чай черный, чай зеленый, огромная кофемашина, выпечка, фрукты…

– Сядем отдельно, – решила Лена. – Я над тобой беру шефство!

Я не стал спорить. Она мне нравилась, да и разобраться в происходящем хотелось быстрее.

Мы уселись в сторонке, у стеклянной стены, выходящей на заснеженные сосны. От стены тянуло прохладой.

– Что твоему «дядюшке» от нас надо? – спросил я, отправляя в рот кусок омлета.

– Рассказываем про форсайты. Стараемся держаться поближе друг к другу. – Лена пожала плечами. – Он говорит, что ему нужны три группы по четыре человека, с тобой и твоим напарником как раз выходит нужное число… Ты с кем там встретился?

– Миша. Подросток, бутуз такой… А в Мире После – молодой мужик, скорее накачанный, чем толстый. С пулеметом ходит.

– Ого!

Лена выскребла остатки йогурта из баночки, искоса глянула на меня.

– Вы встретились здесь, у нас?

– Ну да.

– А потом там?

– Да.

– Этот Миша – он был из нашего времени или оттуда?

– По-всякому. И наш, и оттуда.

– Он тебя не узнал?

Я кивнул.

– Точно. И что это значит?

– Те мы, которые там, не помнят, что мы уже знакомы. Так что если не в форсайте – то словно с чужим человеком разговариваешь.

– Почему так?

Лена подняла вверх указательный палец.

– Во! Правильный вопрос! Григорян считает, что иной вариант просто невозможен. Если бы мы в Мире После помнили прошлое, то это создавало бы временной парадокс. Мы бы действовали, исходя из своих знаний, и не допускали бы опасных ситуаций.

– Все равно не понимаю, – признался я.

– Будущее зыбко, – пояснила Лена. – Мы видим его таким, каким бы оно стало без форсайтов. Но каждый форсайт слегка меняет будущее, так что мы в будущем воспринимаем только некую основную линию событий.

Я помотал головой.

– Квантовая запутанность, – продолжала Лена. – Неопределенность времени. Ну что ты от меня хочешь, я не физик! Григорян и сам не понимает, я думаю. Прими как факт – те «мы» не помнят, что испытывали форсайты.

– Может им… нам… память всем отшибло? – предположил я.

– Есть и такая гипотеза, – согласилась Лена. – Слушай, ты куришь?

– Нет.

– Совсем? Может вайп, электронные?

– Да нет же. Это вредно.

Лена рассмеялась.

– Ну да, да… До События примерно месяц, но курить все еще вредно.

– Чего все-таки от нас хотят? – спросил я. – Рассказывать о форсайтах? Вздор, есть миллионы людей, которые днем и ночью готовы рассказывать. Ты же явно знаешь!

– Предполагаю, – Лена чуть понизила голос. – Смотри, нас собирают группами – четыре человека, которые знают друг друга. Три доступных временных пласта.

– Мы – три команды, – сказал я. – Три команды из прошлого, которые заброшены в будущее и могут…

Я поскреб пальцем подбородок. Надо было побриться утром…

– А что мы можем? Спасти тот мир? Не смешно. Там погибло девяносто пять процентов населения, мы-то что сделаем. Значит, надо помочь нашему миру?

Лена кивнула.

– Информация, – продолжал я. – В будущем мы заняты выживанием. Мы вообще не помним о форсайтах, что странно, конечно. Еще и народ там неразговорчивый. Но если найден способ каждую ночь забрасывать наше сознание туда – мы можем действовать, можем узнать… точную дату События? Да ерунда, наверняка ее знают. Причину? Что стало с миром?

– Логичнее всего, – сказала Лена. – Дядюшка дожидался еще одной пары, теперь все в сборе. Наверняка речь пойдет именно о нашем задании.

Мне вдруг стало смешно.

– Наши всегда придумают, как забросить разведчика. Даже если в будущее после апокалипсиса.

– Не любишь шпионов? – прищурилась Лена.

– Шпионов не люблю, они чужие. А разведчиков уважаю. – Сам не знаю почему, я вдруг добавил: – У меня отец был разведчик.

– Серьезно? – Лена округлила глаза. – Настоящий? Как Джеймс Бонд?

– Круче, – мрачно ответил я. – Бонд выдуманный, а папа был настоящий.

– Разве об этом можно рассказывать? – заговорщицки зашептала Лена. – Или он на пенсии?

– Ты хотела сказать «в отставке»? Нет. Он погиб.

Лена замолчала.

Потом сказала:

– Извини.

– Да ничего. И сразу скажу про себя: я не разведчик, не военный, не спецагент. Я матфак закончил, занимаюсь инвестициями. Про отца только пару лет назад узнал.

– Ясно, – она с любопытством смотрела на меня. – Придется делиться в ответ. Мне девятнадцать, живу с мамой, папа… папа живет с другой семьей. Поступала, не прошла, куда хотела, работала на кассе в супермаркете, работала няней в семье, снова поступала и не поступила… стала усиленно готовиться, а тут вдруг бац… – она замолчала.

– На кого поступала?

– Дизайнер, – Лена вздохнула. – Выбор девушки, которая ничего не может выбрать. Либо дизайнер, либо учитель, либо доктор. На учителя не хочу.

– А почему не на врача тогда? – не удержался я.

Лена подалась ко мне и шепотом сказала:

– Брезгливая очень и крови боюсь, жуть!

Я понимающе кивнул.

– Да шучу, – она вздохнула. – Ничего уже не боюсь, ничем не брезгую.

Это было понятно. Форсайты быстро отучают бояться грязи и крови.

– И что тут принято делать после завтрака? – спросил я.