В поезде Ханьвэнь почти не спала и утром, глянув в зеркало, увидела, что лицо у нее серое. На платформе она протолкалась через толпу людей, выкрикивающих что-то на сельском диалекте, которого она прежде не слышала, и отыскала Хунсин. В Шанхае они не дружили, однако сейчас схватились за руки и вместе забрались в кузов грузовика, готового доставить их в конечную точку путешествия. Обычно в этом грузовике перевозили скотину. Водитель даже не отвязал веревку, которая не давала свиньям выпрыгнуть, веревка так и осталась натянута поперек кузова. Они ехали часа два, и каждый раз, когда грузовик подскакивал на колдобине, лужи свиного навоза растекалась по дну кузова все шире. Шестеро бывших школьников не разговаривали, но сбивались все теснее и теснее, так что к концу поездки они почти не занимали места. Было уже предельно ясно, что сельская жизнь вовсе не похожа на плакаты, призывающие образованную молодежь отправляться поднимать деревню. Не ждут здесь Ханьвэнь ни поля золотистой пшеницы, ни мускулистые фермеры, ни сельские хохотушки.

В общежитии их встретила девушка постарше. Как только они остались одни, она бросилась Ханьвэнь на шею:

– Ох, как же я рада, что ты приехала! Одной мне тут было ужасно тоскливо.

Румяная и одетая в телогрейку, она смахивала на деревенскую, но выговор у нее был шанхайский – окончания слов обрывались на высокой ноте.

Звали ее Пань Няньнянь, и она тоже приехала из Шанхая, но уже четыре года работает в полевой бригаде. Она была одной из первой волны выпускников, отправленных в деревню. Остальным благодаря родственникам или знакомствам удалось выбраться отсюда.

Медленно разбирая вещи, Ханьвэнь рассматривала Няньнянь. Жесткие волосы коротко, до подбородка, острижены, кожа смуглая от загара. Когда Няньнянь помогала новеньким раскладывать вещи на тянущихся вдоль стены полках, Ханьвэнь заметила у нее под ногтями грязь. Что сказала бы на это мать Няньнянь? Неужели и она, Ханьвэнь, со временем изменится здесь до неузнаваемости?

Меняться таким образом ей не хотелось ни за что на свете.

В их первый вечер они легли спать пораньше. На следующее утро началась новая, сельская жизнь Ханьвэнь. Разбудили их в половине пятого утра и отвели на завтрак – чтобы они не упустили ни секунды солнечного света.

Часть II
Наверху, в горах. внизу, в полях

Глава 8

1993

Вокруг висел едкий запах навоза, а само здание напоминало тюрьму: приземистые постройки из серого бетона и коридор с низким потолком, у входа в который сидел охранник.

– Я тебе говорила – в это время тут никого нет, – сказала мать Итяня.

Они обошли все четыре корпуса полицейского отделения, но двери оказались заперты.

– Это же отделение полиции, верно? – спросил он единственную повстречавшуюся им женщину.

Женщина натирала во внутреннем дворике каменные плиты. Когда они пришли, она даже не поздоровалась, а теперь уставилась подозрительно.

– А что ж еще?

– Мы пришли заявить об исчезновении человека, – сказал Итянь.

Вместо ответа женщина лишь смерила его взглядом. Итянь повторил.

– Тут в это время все отдыхают, – буркнула она наконец.

– А когда перерыв закончится?

Женщина пожала плечами.

– Ты чего так на нас смотришь-то? – накинулась на нее мать Итяня. – Мы тебе ничего плохого не сделали, так ведь?

– Вы откуда вообще взялись-то?

– Из деревни Тан. Отсюда. Ясно тебе, сестрица? Этого хватит – или рассказать, где у нас дом?

– И он тоже? – Женщина прищурилась.

Мать взяла Итяня под руку:

– Он мой сын.

Она потянула его прочь от уборщицы, бормоча под нос – мол, бывают же такие невоспитанные.

В отличие от этой уборщицы, деревенские жители к грубостям склонности не имели, однако и помощи никто тоже не предложил. После Дядюшки к ним заходили и другие соседи, и все они задавали одни и те же вопросы, словно они отрабатывающие сценарий актеры, а их дом – декорации для постановки. Как ему живется в Америке, какая у него зарплата, как выглядит его дом, есть ли у них телевизор, почему у них с Мали нет детей? Потом он выслушивал, как каждый гость перечисляет достижения своих детей, одна история перетекала в другую. После каждого такого визита Итяня ненадолго охватывала странная гордость – за то, каким он предстает в их глазах, – и стыд за эту гордость. Всего год назад они с Мали покупали всю одежду в секонд-хендах (он однажды сказал об этом матери, и та разрыдалась, хотя позже, похоже, напрочь забыла). У него было жутковатое ощущение, будто это не он тут, а его двойник, достигший всяческих успехов и заслуживший похвалы соседей.

Когда он заговаривал об отце, гости неодобрительно качали головами и удивлялись – дескать на его отца это не похоже. Итянь ожидал, что они наперебой станут предлагать помощь. Так вот, значит, как за все эти годы успела измениться страна? Они стали как американцы: каждая семья замкнулась в своем мирке и готова выйти из него, только если это не доставит никаких неудобств. Итянь надеялся, что отклик будет примерно таким же, как в детстве, когда тетушка Шань, их соседка, однажды вечером не вернулась к ужину. У нее начиналась деменция – правда, это слово Итянь узнал намного позже. Он помнил, как дедушка и мать вместе с остальными соседями с ног сбились, прочесывая окрестности, пока старушку наконец благополучно не привели домой.

Мать предупреждала, что в это время дня в полицию ходить без толку, но Итянь настоял. Они уже и так потеряли день, потому что общественная деревенская машина использовалась для других нужд. “Тьфу ты! – выбранилась мать. – Наш новый председатель раскатывает на машине, прямо как будто это его собственная. Небось бабенку свою возил куда-нибудь”.

Сейчас Итянь чувствовал себя глуповато, ведь он-то ожидал большего. Он стыдливо гнал прочь порожденные воображением картинки: вот они быстро заходят в отделение полиции, вот объясняют полицейским, что произошло, а те немедленно берутся за расследование. Они осмотрят окрестные деревни, будут заходить с расспросами в дома, вывесят объявления с фотографией отца и его приметами. Сельчане, чьи лица слились в его воображении в одно, станут названивать в полицию. Со стыдом Итянь признался себе, что картинки эти он почерпнул из американских телесериалов про пропавших детей, которых ищет полиция. Благодаря этим мыльным операм у него сложилось впечатление, что полицейские выполняют работу ловко и умело и что рано или поздно дети непременно возвращаются в свои теплые постельки в доме, где их ждут.

* * *

В половине третьего в отделение все же явился полицейский. Он раздавил ногой сигаретный окурок и пробормотал, что ездил на срочный вызов в соседний городок. Волосы у него торчали во все стороны, а глаза были красные, больные. Он провел их в кабинет, где все стены были увешаны заметками и постановлениями, их было так много, что бумаги налезали друг на друга слоями. А вот столы, напротив, поражали пустотой и порядком. Единственным местом, где наблюдались признаки жизни, был дальний угол, здесь вокруг кофейного столика сгрудились кресла, а на столике валялись кости для маджонга и темнели кучки подсолнечной шелухи.

Цементные стены дышали холодом, и Итянь зябко поежился.

– Итак, чем могу помочь? – Полицейский жестом пригласил их присесть за стол в углу. Кожа у полицейского была грубая, веснушчатая, какая бывает у тех, кто всю жизнь провел на солнце. Даже в этом отделении полиции, которое едва ли толком выполняло свою работу, он выглядел не к месту.

– Мой отец пропал.

– В смысле?

Полицейский равнодушно поглядывал на них, откинувшись на спинку стула и сцепив на животе руки.

– Он ушел… – описывая случившееся, Итянь по-прежнему с трудом подбирал слова, – неделю назад он ушел из дома и не вернулся.

– Вы поссорились?

В какой-то степени ответить следовало утвердительно. Однако случилось это много лет назад, а полицейский, видимо, говорил о семейной ссоре.

– Нет, – встряла мать, – мы никогда не ссоримся.

– Значит, вы не ссорились и он просто ушел?

Полицейский говорил так, что Итянь почувствовал себя дураком. Он выжидающе посмотрел на мать в надежде, что на этот вопрос снова ответит она, но та съежилась и вжалась в стул.

– Никто за ним не приходил? – Полицейский подался вперед, обращаясь к матери.

– Нет, – наконец ответила она, – он просто взял и ушел.

– И не сказал, куда идет?

Она покачала головой.

– У мамы была одна идея, – сказал Итянь, – мы подумали, что он, возможно, пошел к казармам, где когда-то служил. Кроме деревни и казарм, он больше нигде не жил.

Полицейский хлопнул ладонями по столу, отчего единственный лежащий там листок бумаги подскочил.

– А, ну тогда все просто! Съездите в эти самые казармы. Уверен, там ваш отец вас и ждет.

– Вы с нами не поедете? И не поможете связаться с ними?

– Какой в этом смысл? В наши обязанности это не входит.

– Я полагал, полиция как раз это и делает…

– Слушайте, для нас нет никакого смысла вам помогать, разве что вы чего-то недоговариваете. А если исходить из того, что вы сообщили, он ушел по своей воле. Никаким насильственным действиям он не подвергался, так? И где тогда тут преступление? Может, он пошел старого друга навестить, а вам не сказал? Люди в его возрасте много чего забывают, это обычное дело. Возвращайтесь домой и подождите несколько дней, ладно? Он в любой момент объявиться может.

Полицейский зевнул. Мать снова показалась Итяню напуганной.

– Наверное, инспектор прав, – тихо проговорила она, – возможно, твой отец просто забыл мне сказать, куда идет.

– Да брось, Па все прекрасно помнил. – Итянь повернулся к полицейскому: – Вы и правда не собираетесь ничего предпринять?

На этот раз полицейский и взглядом его не удостоил. Сунул руку в карман и выудил оттуда пачку сигарет.

– Не хотите помогать, ну и ладно. В Хэфэе, в мэрии, у меня есть друг, который мне поможет. А еще ему наверняка будет интересно, как в сельской полиции относятся к обращениям от местных жителей. Просто я решил сперва прийти к вам, потому что в моем детстве, помнится, местные полицейские были очень отзывчивыми.

Итянь удивился собственной напористости. У него возникло странное ощущение, что если он сейчас поднажмет, не отступится, то исправит все свои ошибки, допущенные в отношениях с отцом. Полицейский сперва дерзко посмотрел на него, а потом выругался.

– Ладно, пишите заявление.

Он положил на стол анкету и принялся наполнять чернилами ручку так сердито, что темная жидкость расплескалась по поверхности стола и забрызгала ему руки.

– И чем нам поможет заявление? – спросил Итянь.

– Ваше имя? – Рука полицейского зависла над первым прямоугольником в анкете.

Итянь вздохнул и сдался. Он так ждал помощи от полиции, но теперь понимал, что это заявление просто уберут подальше, похоронят в каком-нибудь ящике. Он стал очередной жертвой бюрократии, которая лишь создает видимость работы.

– Национальный идентификационный номер?

Итянь зачитал номер из свидетельства о регистрации.

– Не регистрацию. Национальный идентификационный номер, – повторил полицейский.

– У меня такого нет. Только регистрация.

– Ну тогда ничем не могу помочь. – Полицейский с торжествующим видом отшвырнул ручку.

– Разве регистрации недостаточно? Какая разница?

– У вас что, идентификационного номера нету? В чем вообще дело?

Когда Итянь еще жил в этой стране, ничего подобного здесь не было.

– Запишите мой, вот. – Мать зашелестела документами – большую, стянутую резинкой пачку она принесла с собой. Но ее блестящую ламинированную карточку полицейский даже не взял. Он не сводил глаз с Итяня.

– Согласно Временной декларации 1984 года о документах, удостоверяющих личность, все граждане нашей страны обязаны иметь национальное идентификационное удостоверение. И если у вас такого нет, то это преступление. Я могу вас оштрафовать.

– Преступление? Вы о чем? – Мать вскочила. – Мы пришли заявить об исчезновении человека, мой муж пропал, а у вас хватает наглости обвинять нас в преступлении?

– Тетушка, успокойтесь. – А вот к Итяню полицейский обратился намного строже: – Все граждане обязаны иметь действующие удостоверения личности. Где вы жили, что с 1984 года обходились без него?