Мебельного магазина он не помнил тоже… но как знать, почему? Просто голова кругом! Как тут хоть что-то сказать с полной уверенностью?

Вскоре кебби высадил его у нужного подъезда. Пейн не спешил входить внутрь и огляделся. Владелец «Итальянских деликатесов» в конце квартала поднимает маркизу… А прежде он эти «Деликатесы» там замечал?

Нет, не вспомнить.

А что стряслось с большим мясным магазином через улицу? На его месте только опрятные домики, причем не такие уж новые, как будто стоят здесь с давних пор. Был тут мясной магазин или нет? Домики с виду вполне настоящие…

Кварталом дальше сверкал на солнце полосатый столб парикмахерской^[3]. Была там парикмахерская прежде?

Возможно, была и работала многие годы. А может, и нет. Измениться могло все, что угодно. Новое появляется, старое исчезает. Меняется прошлое, а память – она ведь тоже связана с прошлым. Как тут доверять собственной памяти? Откуда знать, что изменится еще минуту спустя?

Лора. Его жизнь, его мир…

Охваченный ужасом, Пейн взбежал на крыльцо, толкнул дверь подъезда и поспешил по укрытым ковровой дорожкой ступеням на второй этаж. Дверь в квартиру оказалась незапертой. Распахнув ее, Пейн с бешено бьющимся сердцем шагнул в прихожую. Только бы не… только бы не…

Гостиная встретила его полумраком и тишиной. Жалюзи на окнах полуопущены… Пейн лихорадочно оглядел комнату. Светло-синий диван, стопки журналов на подлокотниках. Невысокий журнальный столик из светлого дуба. Телевизор. Все то же самое… но вокруг ни души.

– Лора! – выдохнул он.

Шаги…

Вбежавшая в гостиную с кухни Лора встревоженно округлила глаза.

– Боб! Почему ты дома? Что стряслось?

От внезапного облегчения у Пейна едва не подогнулись колени. Поцеловав Лору, он крепко-крепко прижал ее к груди. Да, Лора тоже оказалась осязаемой, теплой – словом, вполне настоящей.

– Привет, милая. Нет, ничего не стряслось. Все замечательно.

– Точно?

– Еще как.

Дрожащими руками расстегнув пуговицы, Пейн перебросил пальто через спинку дивана и обошел комнату, осматривая все вокруг. На сердце потихоньку становилось спокойнее. Вот он, его знакомый, привычный синий диван с теми же сигаретными подпалинами на подлокотниках. И изрядно потертая скамейка для ног. И письменный стол, за которым он работает по вечерам. И удочки у стены возле книжного шкафа.

Большой телевизор, купленный всего месяц назад, тоже на месте. Тоже в полном порядке.

Все, все его имущество цело и невредимо. Не изменилось ничуть.

– Ужин будет готов не раньше чем через полчаса, – озабоченно пробормотала Лора, развязывая фартук. – Я ведь так рано тебя не ждала, вот и просидела без дела весь день. Только плиту почистила: какой-то коммивояжер заходил, оставил образец нового средства.

– Ничего, все о’кей, – заверил ее Пейн, разглядывая любимую репродукцию Ренуара на стенке. – Не спеши. Как здорово видеть все это снова! Я ведь…

Из спальни донесся плач. Лора поспешно обернулась.

– Похоже, мы разбудили Джимми.

– Джимми?

Лора расхохоталась.

– Дорогой, ты что, родного сына не помнишь?

– Помню, конечно же, – обиженно пробормотал Пейн, неторопливо следуя за Лорой, в спальню. – Просто на минуту все вдруг показалось каким-то… чужим.

Потерев лоб, он сдвинул брови. Чужим… непривычным… каким-то расплывчатым.

Остановившись у колыбельки, оба взглянули на лежащего в ней малыша. Проснувшийся Джимми сердито глядел на отца с матерью.

– Должно быть, это все из-за солнца, – сказала Лора. – Жарко на улице – жуть.

– Да, видимо, так. Со мной уже все о’кей.

С этими словами Пейн легонько ткнул малыша в живот, крепко обнял жену.

– Должно быть, это все из-за солнца, – подтвердил он, улыбнувшись и взглянув ей в глаза.

Мир на ее вкус

Одолев полудрему, Ларри Брюстер окинул задумчивым взглядом россыпь окурков, пустые пивные бутылки и смятые спичечные картонки на столике, за которым сидел. После некоторого размышления он поднял руку и слегка поправил одну из бутылок. Вот. Теперь эффект – как раз тот, что требуется.

Джазовый оркестрик в дальнем углу «Уинд-Ап» шумно наяривал диксиленд. Резкие звуки джаза, гул множества голосов, полумрак, звон бокалов у стойки… Ларри Брюстер сладко, удовлетворенно вздохнул.

– Просто-таки нирвана, – констатировал он, подкрепив собственные слова неторопливым согласным кивком. – Или как минимум седьмой круг дзен-буддистского рая.

– В дзен-буддистском раю семи кругов нет, – со знанием дела поправили его.

Властный, безапелляционный женский голос прозвучал прямо над головой.

– Факт, нет, – поразмыслив, согласился Ларри. – Это всего лишь метафора, а метафоры не стоит понимать буквально.

– Выражаться нужно точнее. Говорить именно то, что думаешь.

– И думать именно то, что говоришь? – хмыкнул Ларри, поднимая взгляд. – Имею ли я удовольствие быть с вами знакомым, леди?

Стройная девушка с золотистыми волосами уселась напротив. Глаза ее – колючие, зоркие – ярко поблескивали в полутьме бара, адресованная Ларри улыбка слепила белизною зубов.

– Нет, – отвечала она, – прежде мы не встречались. Наше время началось только что.

– Э-э… «наше время»?

Не без труда приподнявшись, Ларри расправил узкие костлявые плечи. Уверенный, властный взгляд незнакомки внушал смутную тревогу, пробивавшуюся даже сквозь блаженство алкогольного угара.

Слишком уж безмятежно, слишком уверенно улыбается… а с чего бы?

– О чем вы? – пробормотал Ларри. – Что это значит?

Девушка сбросила пальто, явив его взгляду полные округлые груди и изящную тонкую талию.

– Я выпью мартини, – объявила она. – И, кстати, зовут меня Эллисон Холмс.

– Ларри Брюстер, – представился он, смерив девушку пристальным взглядом. – Э-э… что, говорите, вам заказать?

– Мартини. Сухой, – с хладнокровной улыбкой напомнила девушка. – Да, и второй, для себя, разумеется, заказать не забудь.

Негромко крякнув, Ларри махнул рукой официанту:

– Сухой мартини, Макс.

– О’кей, мистер Брюстер.

Спустя пару минут Макс вернулся и выставил на стол бокал мартини. Дождавшись его ухода, Ларри подался к светловолосой девице.

– Ну а теперь, мисс Холмс…

– А как же твой мартини?

– А я обойдусь.

Девушка, пожав плечами, поднесла мартини к губам. Ладони ее оказались миниатюрными, узкими, и вообще выглядела она очень даже неплохо… но от спокойствия и уверенности в ее взгляде становилось как-то не по себе.

– Так что же там за дела с «нашим временем», которое якобы только что началось? Просвети уж и меня.

– Все проще простого. Увидела я тебя здесь, за столиком, и сразу же поняла: ты и есть он. Тот самый. Несмотря на весь этот мусор, – добавила Эллисон, сморщив носик и оглядев пустые бутылки вперемешку с окурками и спичечными картонками. – Почему ты не попросишь тут прибраться?

– Потому что мне лично так нравится. Стало быть, ты сразу же поняла, что я и есть он. Тот самый. Что бы это значило? «Тот самый»… кто? – с нарастающим интересом спросил Ларри.

– Ларри, в моей жизни настал очень важный момент, – объявила она, оглядев бар. – Кто бы мог подумать, что ты отыщешься в подобном месте! А, впрочем, со мной всегда так. Всего лишь еще одно звено огромной цепи, уходящей в прошлое на… э-э… по крайней мере, насколько мне хватает памяти.

– Что же это за цепь?

Эллисон, рассмеявшись, подалась к нему. В ее прекрасных глазах чертенятами заплясали озорные искорки.

– Бедный Ларри! Ты же ни о чем не подозреваешь. Видишь ли, я знаю кое-что, неизвестное больше никому – ни одной живой душе в этом мире, а узнала об этом еще девчонкой. Дело в том…

– Минутку. Что значит «в этом мире»? По-твоему, есть и другие миры, лучше нашего? Как у Платона? А наш мир – всего-навсего…

Эллисон сдвинула брови.

– Разумеется, нет, Ларри! Этот мир и есть лучший. Лучший из всех возможных.

– Вот оно как. Стало быть, не Платон. Стало быть, Герберт Спенсер.

– Лучший из всех возможных миров… для меня, – с холодной, загадочной улыбкой уточнила она.

– Только для тебя? Почему же?

Миловидное, прекрасной лепки, лицо Эллисон даже не дрогнуло – только глаза сверкнули едва ли не хищным огнем.

– Потому что это мой мир, – с прежним спокойствием ответила она.

– Твой? – Ларри приподнял бровь, но тут же расплылся в добродушной улыбке. – Ну разумеется, детка, ведь этот мир принадлежит нам всем, поровну! – воскликнул он, широким жестом указывая на всех вокруг. – И мне, и тебе, и тому парню, бренчащему на банджо…

– Нет, – твердо оборвала его Эллисон, покачав головой. – Нет, Ларри. Этот мир мой и принадлежит одной мне. Здесь все – и живое, и мертвое – мое, и только мое.

С этими словами она придвинула кресло вплотную к нему. Ноздри защекотал теплый, сладкий, дразнящий аромат ее духов.

– Понимаешь? Мое. Все это существует только ради меня. Ради моего счастья и благополучия.

Ларри слегка отодвинулся от нее.

– Вот как? Ну, знаешь ли, обосновать такую философскую доктрину довольно-таки затруднительно. Согласен, Декарт говорит, что мы познаем мир только посредством собственных ощущений, а наши ощущения отражают наше же собственное…

Узкая изящная ладонь Эллисон коснулась его плеча.

– Нет, я совсем не об этом. Видишь ли, Ларри, миров существует великое множество. Миллионы и миллионы всевозможных миров. Столько же, сколько и людей. Собственный, личный мир, существующий только ради него, на радость ему одному, есть у каждого. И этот – так уж случилось – принадлежит мне, – пояснила она, скромно потупив взгляд.

Ларри задумался.

– Любопытно, весьма любопытно, но как же насчет остальных? К примеру, насчет меня?

Крохотная ладошка стиснула его плечо крепче прежнего.

– А ты, ясное дело, существуешь исключительно на радость мне, о том-то и речь. Едва увидев тебя, я сразу же поняла: вот он, тот самый. Около недели думала, что самое время ему появиться. Тому, кто создан как раз для меня. Человеку, предназначенному мне в мужья – чтоб мое счастье обрело полноту.

– Э-э! – запротестовал Ларри, отодвигаясь от нее еще дальше.

– В чем дело?

– А как же я? – осведомился он. – Нечестно выходит. Выходит, мое счастье в расчет вовсе не принимается?

– Отчего ж, принимается… но не здесь. Не в этом мире, – ответила Эллисон, неопределенно взмахнув рукой. – У тебя есть другой мир, твой собственный, а тут ты – просто часть моей жизни. Тут ты даже не вполне настоящий. Полностью настоящая здесь только я, а вы, все остальные, существуете для меня. Вы… вы реальны только отчасти.

Ларри, неторопливо откинувшись на спинку кресла, почесал подбородок.

– Вот оно как. Получается, я существую одновременно во множестве разных миров. Чуточку там, чуточку сям, смотря где понадоблюсь. Как, например, сейчас в этом мире. По которому шляюсь вот уж двадцать пять лет, причем только затем, чтоб оказаться под рукой, когда тебе будет нужно.

В глазах Эллисон вновь заплясали веселые, озорные искорки.

– Именно! Суть как раз такова. Однако… – Она осеклась и взглянула на часы. – Однако время позднее. Пожалуй, нам пора.

– Пора?

Поспешно поднявшись, Эллисон подхватила крохотную сумочку и надела пальто.

– Да, Ларри! Нас с тобой ждет столько дел! Столько мест, где нужно побывать! – пояснила она, подхватив его под руку и потянув к себе. – Идем. Идем же скорее.

Ларри медленно поднялся.

– Послушай…

– А сколько веселья у нас впереди! – щебетала Эллисон, увлекая его к двери. – Так, дай-ка подумать… Для начала, пожалуй…

Опомнившись, Ларри остановился и полез в карман.

– А счет?! – раздраженно прорычал он. – Не могу же я уйти, не расплатившись! С меня следует этак…