С этим Лена и скрылась в кухне. Проводив ее взглядом – такую стройную, такую привлекательную в цветастом переднике, Тед вздохнул, обмяк, откинулся на спинку дивана. Тишина и покой в гостиной, жена на кухне, в углу телевизор бормочет… от всего этого на сердце сделалось легче.

Развязав шнурки, Тед стряхнул с ног ботинки. Неприятный инцидент продолжался не больше пары минут, но ему эти минуты показались вечностью. Целую вечность стоял он столбом посреди тротуара, глядя на крышу дома Джонсонов. Толпа перекрикивающихся людей, длинный шест и…

…и эта тварь – бесформенная, будто серая тряпка, перекинутая через конек крыши, ерзающая из стороны в сторону, уворачиваясь от шеста, ползущая то вправо, то влево, чтоб ее не подцепили, не сбросили вниз.

При виде этого Теда и затрясло. Хорошо еще, желудок наизнанку не вывернуло. Однако он, словно примерзший к асфальту, стоял и глядел вверх, не в силах оторвать взгляда от крыши. В конце концов какой-то малый, промчавшийся мимо, отдавил ему ногу, и наваждение сняло как рукой. Всхлипнув от облегчения, весь дрожа, Тед со всех ног поспешил прочь, домой. Господи боже!..

Задняя дверь отворилась, с грохотом захлопнулась, и в гостиную, руки в брюки, проследовал Джимми.

– Привет, пап!

У двери в ванную сын остановился, пригляделся к отцу.

– Что с тобой? Вид у тебя странный какой-то.

Тед погасил сигарету.

– Джимми, поди сюда. Разговор к тебе есть.

– Мне умыться перед ужином надо.

– Иди сюда. Сядь. Ужин от нас не убежит.

Джимми, подойдя к отцу, присел рядом.

– Что стряслось, пап? Что за разговор?

Тед пристально оглядел сына. Круглое личико, растрепанные волосы лезут в глаза, щека в земле… Джимми одиннадцать. Подходящее ли время для таких разговоров? Поразмыслив, Тед мрачно, решительно стиснул зубы. Ничего, время как время, не хуже любого другого – тем более переживания в памяти еще свежи.

– Джимми, сегодня к Джонсонам на крышу марсианина занесло. Я сам его видел, когда шел домой от автобусной станции.

Глаза Джимми сделались круглыми, точно блюдца.

– Сам видел? Букана? Живого?

– Да. Его снимали с крыши шестом. Стало быть, где-то неподалеку их целая туча. Сам знаешь, они валят к нам тучами каждые два-три года.

Чувствуя, как задрожали пальцы, Тед закурил снова.

– Каждые два-три года. Реже прежнего, но… Летят к нам с Марса, многие сотни. Падают с неба по всему миру, по всему миру… будто сухие листья. Будто уйма засохших листьев, сорванных ветром с деревьев.

Тед представил себе эту картину, и его передернуло.

– Ух ты! – выдохнул Джимми, разом вскочив с дивана. – Он еще там?

– Нет. Думаю, его уже сняли. Слушай, – заговорил Тед, подавшись к мальчишке. – Слушай и запоминай. Я все это зачем говорю – чтоб ты держался от них подальше. Увидишь где, отвернись и беги со всех ног. Ясно? Близко не подходи. Не вздумай… – Запнувшись, он приумолк, собрался с мыслями. – Даже внимания на него не обращай. Отвернись и беги. Первому же встречному обо всем расскажи, а после – сразу домой. Понимаешь?

Джимми кивнул.

– Каковы они с виду, тебе известно. В школе вам должны были показывать фотоснимки, а стало быть…

Из кухни выглянула Лена.

– Ужин готов. Джимми, ты до сих пор не умыт?

– Это я его задержал, – объяснил Тед, поднимаясь с дивана. – Разговор у меня к нему был. Серьезный.

– Вот оно что. Тогда дело другое. А ты, Джимми, слушай отца, – строго сказала Лена. – Слушай и не забывай, что отец говорит об этих… буканах, не то он тебе такую порку задаст – света не взвидишь.

– Пойду умоюсь!

Джимми помчался к ванной и, громко хлопнув дверью, скрылся внутри.

Тед перевел взгляд на Лену.

– Надеюсь, с ними вскоре покончат, а то хоть из дому не выходи.

– Думаю, надолго не затянут. По телевизору говорили, сейчас с организацией стало гораздо лучше, – заверила его Лена и подняла глаза, будто считая в уме. – Это ведь уже пятый… да, пятый раз. Пятая туча. Похоже, нашествие идет на спад. Теперь уж их не так часто приносит. Первая туча – тысяча девятьсот пятьдесят восьмой, вторая – пятьдесят девятый… Интересно, когда ж они кончатся?

Из ванной выбежал Джимми.

– Давайте ужинать!

– О’кей, – согласился Тед. – Давайте ужинать.

* * *

День выдался ясным. Со всех ног промчавшись через залитый солнцем двор школы, Джимми Барнс миновал калитку и выбежал на тротуар. Сердце в предвкушении свободы стучало, точно вот-вот вырвется из груди. Не замедляя бега, он пересек Мапл-стрит, свернул на Сидер-стрит и побежал дальше.

На лужайке во дворе Джонсонов все еще ошивался народ – полисмен и несколько любопытствующих. Посреди лужайки зияла огромная прореха, черное пятно на месте выдранной с корнем травы, цветы вокруг дома вытоптали до единого, а от букана, ясное дело, не осталось даже следа. Оглядывая двор Джонсонов, Джимми даже не заметил Майка Эдвардса, пока тот, подойдя вплотную, не ткнул его кулаком в плечо.

– Что новенького, Барнс?

– Привет. Ты его видел?

– Букана-то? Нет, не видел.

– А мой папка видел, когда с работы домой возвращался.

– Врешь!

– Нет, правда видел. Сказал, его с крыши шестом доставали.

Тут к ним подкатил на велосипеде Ральф Дрейк.

– Где он? Удрал?

– Нет, его давным-давно на клочки разорвали, – ответил Майк. – Барнс говорит, его старик вчера вечером, по дороге с работы, все видел.

– Да. Рассказывал, как его шестом поддевали, а тот за крышу цеплялся.

– Они с виду все сморщенные, засохшие, как тряпье в гараже, – объявил Майк.

– Тебе-то откуда знать? – усомнился Ральф.

– Видел как-то раз одного.

– Ага, «видел», ври больше!

Все трое двинулись дальше, вдоль улицы, во весь голос обсуждая вчерашнее происшествие. Ральф, так и не слезший с велосипеда, пару раз едва не рухнул на тротуар. Свернув на Вермонт-стрит, троица мальчишек вышла к просторному пустырю.

– По телику в новостях говорили, будто они почти все уже переловлены, – сказал Ральф. – Не так уж много их на этот раз.

Джимми поддал ногой камешек.

– Вот бы поглядеть хоть на одного, пока их всех не переловили!

– Поглядеть – это что! Вот самому бы хоть одного поймать!

Ральф усмехнулся.

– Да ты, если увидишь букана, удерешь со всех ног! До темноты остановиться не сможешь.

– Это я-то?!

– Ты-то, ты-то! Драпать будешь как ненормальный!

– Черта с два. Я этого букана камнем – раз!

– И что дальше? В консервной банке домой понесешь?

Бросившись к Ральфу, Майк следом за ним выбежал на улицу и гнал его до самого конца квартала. Под непрестанные споры мальчишки пересекли городок, перешли на ту сторону железнодорожных путей, миновали чернильную фабрику и погрузочные эстакады компании «Вестерн Ламбер». День постепенно сменялся вечером. Солнце склонилось к самому горизонту. Поднявшийся ветер дохнул в лицо холодом, всколыхнул ветви пальм на границе участка «Хартли Констракшн».

– Ладно, покедова!

Вскочив на велосипед, Ральф умчался домой. Майк с Джимми двинулись назад, к городку, вместе, однако на Сидер-стрит их пути разошлись.

– Увидишь букана, звони, зови! – сказал на прощание Майк.

– Заметано!

Сунув руки в карманы, Джимми двинулся вдоль Сидер-стрит, к дому. Солнце спряталось за горизонт. С наступлением темноты вокруг здорово похолодало.

Шел он медленно, не отрывая глаз от земли. На улицах зажглись фонари. Движение почти прекратилось. За занавешенными окнами теплых, уютных гостиных и кухонь вспыхнули яркие желтые лампы. Из сумерек донесся резкий, истошный рев включенного телевизора. Пройдя вдоль кирпичного забора усадьбы Помроев, Джимми свернул за угол. Здесь кирпичная стенка сменилась решеткой железной ограды. Над оградой тянулись ввысь, в вечерний полумрак, темные, неподвижные, безмолвные громады кипарисов.

Остановившись на минутку, Джимми присел и принялся завязывать распустившийся шнурок. Порыв студеного ветра слегка качнул кипарисы. Издали, из темноты, донесся гулкий, зловещий гудок проходящего поезда. В голове замелькали мысли об ужине, о доме: отец, скинув ботинки, шуршит газетами, мать хлопочет на кухне, в углу теплой, ярко освещенной гостиной негромко бормочет телик…

Справившись со шнурком, Джимми выпрямился. Вдруг ветви кипариса прямо над его головой дрогнули, зашуршали. Разом оцепенев, Джимми поднял взгляд. Да, с темных ветвей свисало что-то наподобие тряпки, покачивающейся на ветру. Не в силах сдвинуться с места, мальчишка невольно разинул рот.

Букан! Ждет, следит за ним, притаившись на дереве!

Марсианин был стар – это Джимми каким-то образом понял вмиг. Казалось, от него так и веет сушью, пылью древних времен. Серая древняя тварь, безмолвная, неподвижная, обвивала ствол и ветви вечнозеленого дерева, свисала вниз космами спутанной, пропыленной насквозь паутины. При виде этого бесформенного, туманного существа волосы на затылке поднялись дыбом.

Серое существо едва заметно встрепенулось, с осторожностью, дюйм за дюймом, точно слепое, нащупывая путь, поползло вдоль ствола, свернулось в безликий, безглазый ком пыли и паутины.

Охваченный ужасом, Джимми попятился от ограды. На улицах совсем стемнело, небо сделалось черным, как тушь, – только несколько далеких звезд мерцали во тьме, равнодушно, будто тлеющие угольки. В дальнем конце улицы зарокотал двигателем свернувший за угол автобус.

Букан… висит на дереве, прямо над ним! Собравшись с силами, Джимми снова попятился прочь. Сердце в груди билось с болью, с натугой, так, точно вот-вот закупорит горло. Дышалось с трудом, перед глазами все помутилось, померкло до полной неразличимости – только букан, придвинувшийся ближе, маячил в какой-то паре ярдов над головой.

Помощь… на помощь звать надо! Людей… людей с шестами, чтоб подцепить и сбросить букана с дерева… да поскорее!

Зажмурившись, Джимми снова подался назад, но тут его будто бы подхватило, с головой захлестнуло громадной океанской волной, удерживающей на месте, сковавшей по рукам и ногам. Попался… Не вырваться… Напрягая все силы, он сделал шаг, другой, третий, и тут услышал…

Нет, не услышал – скорее почувствовал. То был не звук, а что-то вроде барабанной дроби или рокота морского прибоя прямо внутри головы. Волны накатывали одна за другой, нежно, негромко, и Джимми замер на месте. Мягкий, ритмичный рокот завораживал, не отпускал. Постепенно он сделался реже, начал обретать форму – и осязаемость: разбиваясь, волны становились вполне определенными ощущениями, картинами, образами.

Да, образами – образами другого мира. Мира марсиан. Букан разговаривал, рассказывал Джимми о собственном мире, в лихорадочной спешке сменяя одну картину другой.

– От… стань, – пробормотал мальчик заплетающимся языком.

Однако картины неотвязно, с упорством морского прибоя захлестывали сознание, заполняли голову целиком.

Равнины… пустыня без конца и без края. Темно-красная растрескавшаяся земля, изборожденная шрамами ущелий. Вдали, на горизонте, – гряда припорошенных пылью, источенных ветром холмов. Справа уходит вниз громадная котловина, исполинская пустая сковорода, окаймленная коркой высохшей соли: там, где когда-то плескались морские волны, осталась лишь горькая, едкая пыль.

– От… стань! – снова пробормотал Джимми, отступая еще на шаг.

Не тут-то было: картины становились все крупнее, все ярче. Мертвое небо, песчинки, песчинки, песчинки, без остановки летящие по ветру, бичами хлещущие все вокруг. Песчаные бури, громадные тучи песка пополам с пылью, навеки окутавшие растрескавшуюся поверхность красной планеты. Несколько чахлых кустиков у подножия камней, а дальше, в тени горных склонов, – запыленная паутина столетней давности, иссохшие трупы огромных пауков, застрявшие в скальных трещинах…

Картина раздалась в стороны, стала крупнее. Впереди показалось что-то вроде трубы явно искусственного происхождения, торчащей из красной спекшейся почвы. Отдушина… подземные жилища…