Пепел пожал плечами и отвел глаза.

«Он не знает! – Я похолодел от этой мысли. – Как же быть?!»

Время шло, а брюхоглаз жрал, жрал и не собирался останавливаться.

Я больше не мог вот так сидеть и ничего не делать:

– Слушай, Пепел, давай найдем какую-нибудь дубинку и вырубим это безразмерное брюхо!

– От удара о его каменную башку любая дубинка разлетится в щепки, – проворчал Пепел. – Погоди-ка, он вроде наелся наконец…

Может, брюхоглаз и не наелся, но есть было больше нечего. Он сожрал всех ягняток, все «шерстяные» плоды, и даже те, которые были покрыты только кожистой оболочкой.

Постоял покачиваясь, громко рыгая, и побрел куда-то в чащу. Деревья, через которые он проламывался, затрещали, потом треск затих.

Можно отправляться на поиски. Только в какую сторону?!

Наверное, видок у меня был совсем безнадежный, потому что Пепел сердито буркнул:

– Ты что, забыл, кто я такой? Отвернись-ка, чтобы не хлопнуться опять в бесчувствии. Возиться с тобой будет некогда.

Я хотел было обидеться, но вовремя сообразил, что сейчас произойдет, и послушно зажмурился.

– Бегом! – скомандовал Пепел через несколько секунд, и я увидел черного обугленного и слабо искрящегося пса, который стремительно ввинтился в лес, так низко опустив голову, словно пытался отыскать что-то на земле.

Ну правильно: он пытался взять след недочела и Коринки!

Я помчался за Пеплом.

Да, скажу я вам, вот это была гонка!.. Только я собрался задохнуться и упасть без сил, как вдруг Пепел обо что-то споткнулся и покатился кубарем. А через секунду и я почувствовал, как меня что-то ударило по ногам, и тоже свалился.

Оказывается, мы с Пеплом налетели на туго натянутый канат.

Раздался развеселый премерзкий хохоток, и я обнаружил, что это никакой не канат, а та самая пуповина, которая связывала Древо зла и моего деревянного братца. Это он натянул ее поперек нашей дороги. И конечно, высунул из кустов свою противную злорадную рожу с закрытыми гляделками.

– Это еще кто?! – изумился Пепел, но тут же воскликнул: – Ах да, понял. Деревяшка, привязанная к Древу зла. Твой бр-ратец, Александр-р?

Я передернул плечами.

– Повезло же тебе, – сочувственно пробурчал Пепел.

– Да я вам помог, дураки, – противно проскрипела деревяшка. – Будете так мчаться – ничего не заметите. Вы это ищете, что ли?

Пепел метнулся было вперед, но резко остановился.

Я выпутался из дурацкой пуповины, подбежал ближе и увидел, что неподалеку кто-то лежит. Вернее, валяется – поза была такой изломанной, разбросанной, что там могло оказаться только мертвое тело.

Сердце буквально замерло – я перестал дышать! Но почти сразу разглядел халат и черные треники.

Это же недочел! А где Коринка?!

Подошел, боясь оглядеться. Сейчас я бы не хотел ее увидеть. Нет, если бы она выбежала из зарослей и бросилась нас с Пеплом обнимать, я был бы счастлив. Но обнаружить ее в этих зарослях такой же страшной, как недочел, – нет-нет, я бы не выдержал!..

Пепел-пес улегся на траву, уткнув морду в землю. Наверное, его терзал тот же ужас, что и меня, он так же боялся обнаружить мертвую Коринку. А может быть, у него просто не было сил смотреть на недочела.

Когда я сказал, что это мертвое тело, то ошибся. Тело – это ведь, грубо говоря, покрытые кожей мышцы, облегающие скелет и скрывающие в себе внутренние органы. Здесь же я увидел только скелет, обтянутый кожей и жалкой одежонкой. Недочел и так был тощий, а теперь казалось, что из него какой-то неведомой силой высосаны не только мышцы, но и все внутренности. Череп странно завалился набок, будто недочелу свернули шею, костлявые – вот уж правда! – стопы были искривлены невообразимой судорогой. А уж лицо… При любой гримасе – даже самой мучительной! – искажаются только мышцы, а кости – нет: ну, челюсть может отвиснуть. Однако лицевые кости недочела, плотно обтянутые кожей, были неестественно искажены. Вместо глаз – темные провалы…

Что же ему пришлось испытать?!

– Его задушили? – прохрипел я, поворачиваясь к поганой деревяшке. – Кто его задушил? Ты?

– А зачем? – весело спросил братец. – Он сам виноват. Хотел сорвать тех, кто растет из-под земли, хотя здесь все знают, что этого делать нельзя.

Я огляделся и только сейчас обнаружил, что недочел валяется среди мелких белых грибов, похожих на аккуратненькие шампиньоны.

Так это они его погубили?! Я вспомнил его голодные глаза и как жадно он проглотил яйцо-мясо и яблоко. Этот бедняга просто хотел есть! Он был просто голодный! Он что, поел грибов и отравился? И умер в страшных мучениях?

В сердцах я пнул один «шампиньон» – и в ту же секунду из-под земли вырвалось что-то вроде толстой длинной кишки красного цвета, только с белой головой-шапочкой – в точности как у гриба. Голова разинула пасть и впилась мне в левую ногу! Просвистело стрелой воспоминание: вот Коринка рассказывает, что хотела сорвать морковку, дернула за ботву, а вместо морковки вытащила что-то вроде змеи – оранжевое, толстое, извивающееся. К счастью, вовремя спохватилась, разжала пальцы, и оно снова ввинтилось в землю. С тех пор ничего растущего из земли она даже не пыталась сорвать, повезло ей.

А мне, значит, не повезло…

От боли я закачался, начал падать, Пепел рванулся, чтобы подхватить меня, но тут мой деревянный родственничек, не открывая глаз, с силой взмахнул пуповиной, как лассо, захлестнул петлю вокруг красной кишки и дернул с такой силой, что впившиеся в мою ногу челюсти разжались. Гриб-людоед отлетел в сторону, шмякнулся о ствол ближайшего дерева и разлетелся кровавыми кляксами.

– Не думай, что я тебя спас потому, что простил, – хохотнул деревянный братец. – Ты мне еще пригодишься… если выживешь, конечно. Корень жрущего гриба сплетается с корнями Древа зла, и аппетит у него непомерный.

Я едва слышал его слова, едва понимал их. Ногу жгло как огнем, и эта боль вытягивала из меня все силы. Показалось, будто нога болтается в кроссовке и резинка спортивных штанов ослабела, штаны поползли вниз. Я вдруг понял: совсем недавно что-то подобное испытывал и недочел… а значит, меня ждет та же участь, что и его! Не важно, что деревяшка оторвала от меня белоголовую кишку. Это только продлит агонию. Может быть, жрущий гриб расправился бы со мной быстрей, а так я буду гореть на медленном огне, я уже сейчас горю…

– Александр-р, – рявкнул Пепел, подскочив ко мне, – вытащи у меня из головы эту стрелку и приложи к своей ране. – Он поднял лапу и показал на штырек, торчащий у него изо лба. – Только потом не забудь воткнуть ее на прежнее место, иначе… иначе я сдохну. А если оживу, то еще пригожусь вам с Коринкой.

Меня трясло, руки дрожали, то жарило огнем, то обдувал ледяной ветер, я не чувствовал пальцев, но все-таки умудрился, зацепившись ногтями, выдернуть из головы Пепла то, что старуха назвала громовой стрелкой… Вообще, мне показалось, что это был просто осколок кремня. Хотя я был в таком состоянии, что мне все что угодно могло показаться.

Как только стрелка оказалась у меня в руках, Пепел рухнул наземь и остался лежать недвижим. Можно было подумать, что я вынул батарейку из какого-то гаджета. Однако мои пальцы ослабели, и я выронил стрелку в траву.

Деревянный братец натурально покатился со смеху! Ну да, он катался вокруг меня и ржал, ржал, и его довольное кудахтанье отдавалось в моей голове как удары молотом.

– Такой удачи я даже не ожидал! – визжал он, и визг его врезался мне в мозг словно сверло дрели.

Какая боль… какой кошмар…

Но куда кошмарней было то, что в глазах все расплывалось, пальцы потеряли чувствительность, и я не мог ни разглядеть спасительную стрелку, ни нащупать ее в траве.

Я понимал, что это конец, финал, финиш, капец и самый толстый песец из всех песцов на свете, что мы погибли, и я, и Пепел, что он пожертвовал собой ради меня, но напрасно! Все зря… все зря…

Вдруг сквозь гудение, которое возникло в моей голове, прорвался тихий шепот, но слов я не мог понять. А через мгновение с трудом разглядел тонкую руку, которая протягивала мне что-то каменное, ограненное.

Мозг мой еще не вполне отключился, и я смог сообразить: кто-то нашел стрелку в траве и подал ее мне! Думать не было ни сил, ни времени, поэтому я просто прижал эту штуку к своей ране. Мгновенно стало легче. Силы возвращались стремительно, все у меня внутри и в голове становилось на свои места, я смог свободно дышать, вернулось зрение, слух, и до меня донесся голос:

– Миламиламиламила…

Я оглянулся – да так и сел, где стоял.

Девчонка лет пятнадцати, вроде Коринки. Глаза голубые, длинная русая коса. Одета в ночную рубашку в цветочек, поверх накинут байковый цветастый халат (такие рубашки и халаты обычно в больницах выдают) – само собой, без пуговиц. На ногах кожаные домашние тапочки. Девчонка была неживая, призрачная, я это сразу понял, потому что ее одежда не могла бы сохраниться такой чистой за те шестнадцать лет, которые она здесь провела. Одежда тоже была призрачная. Она навсегда осталась такой, какой была перед смертью…

Я знал, кто она: почтальон сказал, будто у шофера «газели», у того самого, который опустил письмо чуть раньше меня, в Ведеме умерла дочь. Ей было тогда пятнадцать лет, и звали ее Людмила Смирнова.

Я сам видел ее имя на конверте.

Людмила, Люда, Мила… Как только я взглянул на качели, на которых Коринка видела ее тень, бормочущую «Миламиламиламила», сразу догадался, кто это.

Я стоял и пялился на нее как дурак, и мысли у меня были дурацкие. Но я лучше промолчу. Сейчас не время.

Неестественно бледное, словно из воска вылепленное лицо Милы выражало страшное беспокойство, глаза смотрели на что-то, зажатое в моей руке, и она твердила жалобно, словно вот-вот заплачет:

– Миламиламиламила… – И уже совсем с отчаянием: – Миламиламиламила!!!

Я посмотрел на свои пальцы, судорожно сжимающие какой-то остро заточенный черный камень, чем-то напоминающий острие стрелы, и подскочил от ужаса. Болван! Я совсем забыл про Пепла! У меня в руках не просто камень – а камень, от которого зависит его жизнь!

Кинулся к неподвижному псу, приподнял его голову. Она повисла безжизненно, глаза закатились и подернулись мутной пленкой. Я про всех девчонок на свете забыл. Пепел умер! Я его погубил… нет, не может быть! Боль в груди, там, где трепыхалось от ужаса сердце, была такой, что мои мучения после укуса жрущего гриба показались пустяковиной. Я словно бы сам умер, глядя на безжизненное обугленное тело.

– Пепел, не умирай! – заорал я и с силой воткнул стрелку ему в лоб.

По его телу прошла судорога… несколько секунд пса била мелкая дрожь… потом она утихла, Пепел потянулся, открыл глаза, поднял голову, уставился на меня и проворчал:

– Что-то я заспался. А ты как? Покажи-ка свою нижнюю левую лапу.

Я закатал штанину. От укуса не осталось и следа! Но это ладно, а даже подумать о том, что я чуть не потерял заветную стрелку, было страшно. А что это за камень, кстати? Все-таки, пожалуй, кремень, я правильно сначала подумал. Коринка говорила, что в тоннелях «Пети Сентюр» находили кремневое месторождение, только небольшое, и потому его забросили.

– Повезло вам, – разочарованно проскрежетал мой деревянный братец. – Вовремя эта плакса прибежала. Навела порядочек.

– Какая плакса? – удивился Пепел.

Деревяшка свалилась на траву и начала дрыгать ногами.

– Твой пес ее не видит! Не видит! – заорала восторженно.

– Что, правда не видишь? – изумился я.

– Кого я не вижу? – насторожился Пепел.

– Ну, ту девочку, которая качалась на качелях и говорила «Миламиламиламила…».

– Тебя что, жрущий гриб отравил? – забеспокоился Пепел. – Какая еще девочка?! Коринка ведь рассказывала, что там была только тень.

– Миламиламиламила! – протараторила Мила в эту минуту, и можно было догадаться, что она смеется.