Осматриваю задохлика. Попутно он рассказывает, что они с Микой – такая кликуха была у того, упокоенного, забрались вчера вечером в поликлинику, так как поняли, что в поликлинике людей нет. Мика обещал, что они тут наберут всего полны руки. Внизу и впрямь были две сумки с лекарствами, но нужных Мика там не нашел, и потому они пошли на второй этаж – шмонать по кабинетам. В одном нашли женскую сумочку с кошельком, мобилу, еще разные вещи. А во втором, как только они зажгли свет, Мику сцапала страшная тетка. Тут еще и мужичок появился – вот Сыкатый (это погоняло нашего найденыша) и кинулся бежать, потому как и тетка, и мужик были очень жуткие и Мику стали грызть зубами, а Мика вырывался и орал. Сыкатый спрятался в кабинете, а Мика потом перестал орать, а Сыкатый высунулся, увидел дядьку и тетку в коридоре и сидел – боялся. Утром решил вылезти в окно, но там внизу тоже такие же страшные стоят и ходят. Услышал нас и стрельбу – решил, что менты пришли из-за выбитого окна, решил сдаться. Дело знакомое: заберут в детдом, накормят-напоят, помоют, отоспится – и опять даст тягу. Такая вот свободная личность.

Покусы на пацане я нашел. Не те, правда. Вшивый он. И гниды в волосах. Подарок судьбы, одним словом. А так, в целом – токсикоман, судя по серой коже, курит, конечно, определенно социально запущен. В общем – фрукт еще тот. По виду ему лет 12, но такие растут плохо, так что может быть и 14 – 15 лет. Спрашиваю. Оказывается, 14.

Саша самоотверженно наблюдает за тылом. Ильяс держит под прицелом все впереди. Николаич, Дарья и Андрей смотрят на меня. Излагаю ситуацию. От себя добавляю, что у Макаренко беспризорники при нормальном воспитании становились дельными людьми. Сейчас прогноз куда хуже – те беспризорники не нюхали клей, происходили от нормальных родителей, пропавших в Гражданскую войну, а не от пьяной хрони.

– А вшивость его сложно лечить?

– Это-то как раз просто. Полчаса в кабинете у дерматолога – и чистый.

– Значит, проблема вся в том, чего он сам хочет?

– Точно. Токсикоман безголовый нам не нужен. У них, если печень раньше не накроется, дорога одна: либо спиваются, либо наркоманят, но это самые долгоживущие и удачливые.

Николаич задумывается.

– Слушай. Как там тебя, по человечески-то звать?

– Сыкатый!

– Я не про погоняло твое. Имя – как тебя звали по-людски?

– Ээээ…Демидов Сергей.

– Ну так вот, Демидов Сергей, ситуация простая. У нас в команде – люди. Я каждому доверяю. А ты пока – уж извини – крыса подвальная. Я тебя не виню. Каждый живет, как умеет. Но мне крыса в отряде не нужна. Совсем. Если ты будешь стараться стать человеком – мы тебя возьмем с собой. Но тебе придется много что делать, чего ты раньше не делал, и наоборот – прекратить полностью многие свои привычки. Если тебе это влом – без вопросов. Мы – туда, а ты отсюда. Дорога нами расчищена. И лучше не обманывай ни себя, ни нас. Сейчас время такое, что если ты скрысишь и из-за этого погибнут хорошие люди – извини, я тебя пристрелю. Или он пристрелит. Или – он. Вот такие дела. У нас в команде ни хрена свободы нет. Кайфа нет и скучно, хотя до черта всякой работы. Потому прикинь – тут неподалеку канцтовары. «Момента» – хоть залейся. Так что думай. Захочешь остаться – мы скоро обратно пойдем. Подберем на обратном пути, посиди в кабинете. Захочешь слинять – путь свободен. «Момент» – рядом. В кабинеты токо не суйся – тут таких дядек-теток много сидит.

Оставив пацана думать, продвигаемся до двери в лабораторию – благо, тут она, в торце коридора. Ключ, который дал Сан Саныч, мягко щелкает в скважине. Но когда мы закрываем дверь и нам навстречу выходит Валентина Ивановна, Николаич просит Андрея присмотреть за беспризорником. В общем-то я с ним согласен: беспризорщина тупа и жестока в основной своей массе, и этот пацан может легко наделать пакостей – от просто насрать в коридоре в пику нам – скучным мудакам, до более серьезных пакостей – например, убегая из поликлиники, пооткрывать двери тех кабинетов, где сейчас тупо стоят зомбаки. С тем же успехом может и остаться и потом оказаться нормальным… Ну, почти нормальным: печенка-то у него посажена все равно, да и по мозгам «Момент» и прочие растворители как кувалдой бьют.

Валентина явно очень рада. Наверно, все-таки побаивалась, что может остаться тут, как Сан Саныч. Приглашает отобедать – она еще и еды наготовила. Оказывается, хитрый Николаич проверил мои слова – тем более, что сделать это было просто: номер телефона лаборатории имелся в «желтых страницах». За ночь они несколько раз переговаривались.

Правда, он не спрашивал ее, каковы результаты экспериментов, а она говорила о чем угодно, но не о том, что получается. Ну, разумно.

Буфет через дверь от лаборатории. Четыре столика и стойка с салатами. Отмечаю, что практически все продукты уже упакованы. Нам подаются как раз салаты, разогретая пицца и тушеная говядина. Очень к месту. Чай, кофе, соки в пакетах. Пирожки с грибами и лимоном.

– Доктор, сходите к Андрею – что там с этим шакаленком? Либо лечим-кормим, либо вон его отсюда.

Цепляю со стойки открытый пакет яблочного сока, пару пластиковых стаканчиков и двигаю к Андрею. Тот, как заядлая сплетница, внимательно смотрит в замочную скважину.

– Ну, что нового? Соку хочешь?

– Пацан обшмонал трупы и ушел в кабинет. Давай сок!

Андрей оборачивается, и его натурально перекашивает от отвращения. Нюхаю сок – нормальный яблочный, пахнет вкусно, да и марка не из дешевых. Но Андрей смотрит на меня с таким омерзением, словно я ему поднес к лицу полуразложившуюся крысу в опарышах.

– Да сколько же можно! Это кто, Ильяс или Николаич никак не угомонится?

– Андрей, ни сном, ни духом! Ей богу! Честно! Что случилось-то? Нормальный сок, мне нравится больше, чем апельсиновый.

Подозрительно смотрит, вздыхает.

– Ладно, убери это к черту. Что Николаич?

– Спрашиваем найденыша, что решил. Поступаем соответственно.

– Ясно. Ну, пошли.

Торопливо выхлебываю оба стаканчика, ставлю пакет в сторонку и, как провинившийся школьник, догоняю Андрея.

Заходим в кабинет. Демидов Сергей, крыса подвальная, разлегся на груде бумажек, вывернутых из шкафа. Грамотно – не на холодном же полу лежать, а бумага – отличный теплоизолятор.

– Ну, осквернитель гробниц, чего решил?

– Тык чо, с вами иду. Тут делать нефиг.

– Условия понятны? Делаешь, что велят, взамен учим уму-разуму, кормим, поим. Начнешь хамить, крысятничать, пакостить или опять нюхать – скатертью по жопе. Если по твоей глупости кто из команды погибнет – станешь тоже страшным дядькой. Понятно?

– Понятно. А как же права ребенка?

– У ребенка права: есть, пить, спать, выполнять поставленные старшими товарищами задачи и быть полезным и послушным. Курить, нюхать, воровать, бездельничать – таких прав у ребенка нет.

– Чо, и курнуть уже нельзя?

– Ты, задохлик, по твоему возрасту должен быть на десять сантиметров выше. На пяток кило мяса больше. На четыре класса умнее. Детдома и всякие там заботы о бедных пьющих и гулящих сиротах – считай, в прошлом. Это уже кончилось, если ты не заметил, – встреваю я.

– Мы тебя упрашивать не будем – некогда. Итак – подписываешься?

– Где?

– Везде. Условия наши приняты?

– Ну, приняты…

– Тогда двинули приводить тебя в порядок.

– Это еще как?

– Вшивая гопота нам даром ни к чему.

Через кабинет – у дерматолога – как раз был шкафчик с образцами препаратов от педикулеза. Делали его меньше года назад, так что все свежее еще. Малатион во флаконе. Самое то. А потом я найденыша еще шампунем с педилином обработаю. (Гм, а вроде ж это одно и то же, токо названия разные?) Надо еще потом вычесывать дохлых насекомых и гнид – ну, это сам, не маленький.

Смоченным тампоном протираю грязную волосню. Похоже, что он недавно был в детдоме – волосы короткие достаточно. Уже легче. Так, намазали, теперь подождать чуток. Да, а вот его шмотки надо бы выкинуть. А во что его одеть? В шкафу висят халаты, сменная обувь. Ладно, пока обойдется халатом. А там одеть найдется во что.

– Шмотки свои вшивые кидай в угол.

– Это еще зачем?

– Затем – делай, что говорят.

– Э, я вам Машкой быть не подписывался!

– Ты что, нахал, считаешь, что твои тощие грязные мощи зажгут в нас похоть? Не надейся, поросенок. Не на тех напал. Кидай свои шмотки в угол. Вот на тебе полотенце – я его смесью спирта и фурацилина намочил – оботрись, сними верхний слой грязи. Чучкан!

– Я ж замерзну. На улице-то не май месяц!

– Знаешь, ты за свои тряпки как баба цепляешься. Кончай дурковать!

В бровях и ресницах вшей у него нет. Под мышками – тоже. На всякий случай даю ему тампон, чтоб обтер свою жидкую волосню, где она есть. Потом обтираем тощее и грязное тело свертком из мокрого полотенца. Ну, мытьем это не назовешь. Но хоть почище на килограмм стал. Теперь выдаю ему халат, зеленые операционные портки, которые носил дерматолог, и лапти его же – великоваты, но годятся.

– Куда я таким чучелом пойду, – бунчит пацан, пока я наматываю ему на голову косынку – малатион должен поконтактировать с вошками подольше.

– Я так полагаю, что жрать. Наверху уже накрыто, и стоит поторопиться.

Упоминание о жратве окрыляет беспризорника. Уже не споря, бодро двигает с нами в буфет. Конечно – ел-то он, самое позднее, вчера вечером.

– Садись, питайся, – встречает его Дарья Ивановна. Похоже, она решила взять над беспризорником шефство. Остальные довольно оживленно разговаривают с Валентиной, которая рассказывает о том, что получилось в ходе экспериментов. При этом она перелистывает две толстые общие тетради – довольно густо исчерканные и исписанные.

Лихо же она поработала. По ее словам, получается следующее, если изложить человеческим языком, а не научным, результаты суточной работы с полусотней крыс, хомяков и мышей:

1. Любой укус – смертелен для млекопитающих.

2. Кровь зомби перестает быть заразной через час – полтора.

3. Смерть наступает в зависимости от тяжести ранения: тяжелая рана – быстрая смерть, легкая рана – жертва еще поживет. Около суток.

4. Обернувшиеся животные едят только мясо. Остальная ранее привычная пища – игнорируется.

5. Самое предпочитаемое для обращенных – мясо животных своего же вида, которые не обратились еще. При этом крыса-зомби и хомяк-зомби, нажравшись соответственного мяса, увеличились в размерах – причем заметно, и стали активнее. Валентине показалось, что они и поумнели, в то время как у остальных зомби интеллект резко снизился.

6. Друг друга зомби не едят. Но в случае, если кого-то из них упокоят, через 15 – 20 минут начинают лопать с аппетитом.

7. На третьем месте по предпочитаемости стоит любое другое мясо. При предложении животным-зомби мяса необращенных особей, упокоенных обращенных и говядины все вначале кидались на свежее и «свое». Потом на обращенное-упокоенное, и только в случае отсутствия первых двух сортов начинали жрать говядину.

8. Зомби, не получившие никакой еды, очевидно ощущали ее близость и проявляли активность в течение 12 – 18 часов, после чего «устали» и впали в спячку, оставшись в тех же позах, что и были.

9. При создании шума рядом ожили снова. Причем переход к активности у разных особей был разным – от 1 до 26 секунд. Наибольшую задержку показали те, которые находились в более холодном месте – у раскрытого окна.

10. Отсюда следует очевидный вывод: чем теплее, тем зомби активнее. Поэтому, вероятно, их поведение соответствует поведению холоднокровных.

11. Еще очевидный вывод: чем сытее зомби, там они активнее. Чем лучше подходит им потребляемое ими мясо, чем оно более «свойское» – тем зомби умнее и активнее. Вероятно, и опаснее.

12. Помещенные в морозилку холодильника зомби замерзли без проявления антифризности, причем быстро. Оттаяв, показали, что замерзание ни в чем им не повредило. Значит, какая-то антифризность в их биохимии присутствует, и биохимия их организма резко отличается от человеческой.

13. Помещенные в воду зомби проявили практически панические реакции и всячески старались удрать подальше от воды. Чем вызвано – неясно. В клетке старались держаться подальше от емкости с водой. Зомби, сутки насильно удерживаемый в воде, внешне никаких изменений не имел, но передвигался странно и при первой же возможности покинул воду.