Сан Саныч подтянул жеваную и грязную штанину – да, за икру его тяпнули основательно, повязка здорово набухла от крови; глубокая рана, значит – кровит сильно…

– В общем, ситуация такая. Дрянь эта передается с укусом. Воздушно-капельным путем, похоже, не передается, да и не дышат мертвяки и не чихают. Убитые или смертельно раненые обращаются минут через 5 – 10. Но тут возможно, что на холоде и подольше будут обращаться: могу судить только по своим наблюдениям, а у нас в поликлинике жарко.

Тяжелораненые – было трое таких – протянули полчаса – час. Раны смертельными не были. Кровотечение остановили, в общем, состояние было стабильным.

Легкораненые – не знаю. Некоторые умерли уже через три – четыре часа. Также не знаю, есть ли шанс на выздоровление. Пока – надеюсь, что есть. (Сан Саныч криво и жалко ухмыльнулся.) Но самочувствие у меня омерзительное – хуже, чем при тяжелом гриппе. Если начну помирать – никакой реанимации: оттащите в ближайший кабинет и заприте. Зомби туповаты – даже за ручку дверь открыть не могут. Но это вам и без меня есть кому рассказать, а сейчас о том, что важно.

Первое – Валентина Ивановна Кабанова сейчас работает в лаборатории. Ключи у нее есть, телефонная связь есть, туалет есть и еда с питьем – благо, буфет в том же флигеле. По ее просьбе, Зарицкая сбегала в зоомагазин за углом, скупила все клетки и всех грызунов.

Сейчас Валентина пытается узнать о новой напасти, что возможно. По ее словам, ей еще на ночь работы. Теперь забота о ней – на вас. Она вас учила и вы ей, в общем, обязаны. Обещайте, что примете все меры по обеспечению ее безопасности!

– Обещаю, конечно. А…

– Некогда, слушайте – вопросы потом. Теперь второе. Я собрал все стоящие медикаменты из нашего аптечного киоска. Не так чтобы особенное, но не забудьте сумки – они у входа во флигель. Вот дубликат ключа. Номер телефона лаборатории у вас есть.

Третье. Вы ведь живете в центре? (Я кивнул). Так вот, я не рекомендую туда возвращаться. Общественным транспортом не пользуйтесь. Особенно – метро. Лучше поймайте частника и отправляйтесь ко мне домой. Сына и жену я предупредил. Адрес – вот. Родителей тоже заберите из центра. Брат ваш вряд ли в скором времени выберется из Петергофа. Если все пойдет по оптимистичному сценарию, будет введен карантин, чрезвычайное положение с комендантским часом, патрулирование улиц, и особо опасаться за целость имущества не придется. Если же все пойдет так, как я подозреваю, – в центре будет сложнее выжить. Там тесно, а вот зомби будет много. В спальном районе удрать от зомби куда проще. Только лестничные площадки разве что… Места у нас хватит, худо-бедно есть ружье, и вдвоем с моим сыном вы уже сможете изобразить хотя бы пародию на парный патруль.

Четвертое – тут все мои лекции по гражданской обороне, правилах эвакуации, немного по выживанию, и еще я тут накидал некоторые свои соображения. Чем черт не шутит – вдруг и пригодятся. Тех зомби, кого удалось обезвредить, я затащил в кабинеты без оборудования. Кабинеты помечены – маркером написал, что внутри зомби. Это на случай, если потом приедете за оборудованием. Что еще? А… Вспомнил! Идемте!

Дыша, как загнанная лошадь, Сан Саныч поплелся по лестнице. Свернул к закутку, где обычно хранился всякий «очень нужный хлам». Там же была конура три на три метра почему-то с мощной, обитой жестью дверью. Хранились там несколько старых, еще советских, ящиков с противогазами (давно списанными) и старый телевизор. Щелкнув замком, Сан Саныч опасливо приоткрыл дверь. Глянул в щелку и открыл пошире. На полу конуры довольно активно зашевелились лежавшие там тела – пятеро, в бывших еще утром белыми халатах. Я узнал Постникову – по ее телосложению, которого на троих хватило бы с избытком, и Васильченко – несмотря на то, что головы у всех лежащих были туго, в кокон, обмотаны скотчем. Приглядевшись, убедился в том, что все пятеро увязаны очень плотно: простынями, скотчем, бинтами и прочим – видно, тем, что под руку подвернулось.

Сильно воняло – видимо, разлитым второпях ацетоном.

– Зачем это вы меня сюда привели, Сан Саныч?

– Вам стоит посмотреть на них поближе. Я чуть в штаны не наложил, когда впервые увидел. И растерялся. Вам это нельзя себе позволить – цена ошибки большая слишком.

А обездвижил я их и обезопасил от души. Убедитесь, что у них упала температура тела, нет пульса, дыхания и – главное – гляньте им в глаза. Это – важно.

Через минуту, выполнив все, что он велел, я почувствовал, что взмок как мышь. И действительно: взгляд у обращенных был… Не описать… Ненависть в чистом виде, не живая ненависть, инфернальная какая-то. И даже не ненависть, просто такое чужое… Черт, не описать… Голливуд бы дорого дал, чтоб такое воспроизвести. Да хрена такое изобразишь… Мороз по коже… Ловлю себя на том, что оцепенел, с трудом стряхиваю это мерзкое состояние.

В остальном – трупы как трупы. Кожа грязно-воскового бело-зеленоватого цвета. Затеки складок кожи на уши, как обычно у покойников – когда лицо обмякает, и обвисают ткани. Холодные, комнатной температуры.

Не дышат, сердца не бьются.

Только вот двигаются и стараются освободиться.

Действительно, впору в штаны класть…

Когда мы выходим за дверь, и замок щелкает, я чувствую, словно гора с плеч… И – выходил я спиной вперед, вертя головой на 360 градусов…

– Это вы правильно головой вертите – замечает Сан Саныч. – Теперь так всегда делать придется. Привыкайте.

Возвращаемся в кабинет начмеда. Сан Саныч с оханьем плюхается на диванчик. Переводит дух. Ему заметно хуже. Пот с него градом катит. И одышка.

– Теперь спрашивайте, что хотели.

– Почему вы считаете, что дела пойдут по худшему сценарию?

– Не только начмед звонила. Я тоже звонил. Считаю, что ситуация катастрофична и меняется в худшую сторону стремительно: один мертвяк – и поликлиники нет.

И с десяток инфицированных разбежались. Придут домой, врежут дуба – и обернутся… Здравствуйте, девушки!

В ФСБ вежливо проигнорировали. В Смольном попросили не хулиганить. А в нашем отделении милиции, наоборот: у них с ночи лиса полярная пришла. В Комитете здравоохренения никого из начальства нет, и никто ничего не знает и знать не хочет. Из соседей только стоматологи отозвались – их главный прибегал, смотрел. В райздрав я все доложил, но не уверен, что восприняли правильно. И все.

Тут надо очень жестко и круто действовать. Не вязать, как мы тут корячились, а вышибать мозги. Мне пришлось топором пожарным махать. Пациентам по головам стучать – знаете, не сразу получилось. Так вот – они вроде бы не чувствуют боль. Могут на сломанной ноге ковылять. Дыра в грудной клетке совершенно им не мешает. Выпущенные кишки – совершенно не влияют. А вот при разрушении головного мозга – упокаиваются окончательно. Нет, вы так не смотрите – топор я вам не дам. Он весь в кровище, а я не знаю, когда у их крови контагиозность истекает. Это вам завтра, скорее, Валентина скажет.

Сан Саныч говорит торопясь – видно, что старается успеть сказать как можно больше. А речь стала невнятной, заметно невнятной. Нет, понять можно без проблем, но еще когда я пришел – дикция у него была отличной. А сейчас уже мямлит.

– Если обращаются все покойники, то считайте сами – за день помирает пара сотен петербуржских жителей. А что такое геометрическая прогрессия – сами знаете. Ну, притча про султана, захотевшего вознаградить изобретателя шахмат: на первую клеточку одну монетку, на другую – две, и так далее… А тут еще, похоже, что те же крысы и хомяки заражаются на раз – Валя мне звонила… Сколько в Питере дохнет крыс в день? Будут ли они нападать? А собаки? Кошки?

Правда, это была единственная новость, которая меня порадовала, хоть это и нелепо звучит. Я боялся, что это – например, генетическое оружие. И что мы тут будем вымирать, а потом придут свеженькие европейские цивилизаторы и дезинфицируют пространство, наконец-то. А похоже, что всем будет капут…

Короче, войск на улице нет. И в ближайшие дни – не будет. А когда соберутся – будет поздно. Совсем поздно. Но вы постарайтесь выжить. Я сейчас прилягу, устал я… А вы через полчасика позвоните – у Валентины уже будут первые результаты. В регистратуре телефон – обзвоните всех, кто вам дорог, предупреждайте. Не бойтесь показаться смешным. На это – плевать…

Сан Саныч мешком валится плашмя. Переводит дух… Бормочет:

– Куртка у вас легковата… Возьмите вон ватник – от сторожей взял. Он чистый… Ну, идите…

Беру ватник, встаю. Он приоткрывает глаза. Смотрим друг на друга.

– Думаете, я геройствую? Нет, я посмотрел – от этой заразы умирают тихо и спокойно. Без агонии. А так – страшно, конечно. Но куда ж деваться… Сам родился, сам и помру.

Бумаженции мои не забудьте! Вот, на столе рядом с вами.

А ведь и впрямь, чуть не забыл. Беру пару допотопных папок с ботиночными шнурками.

– До свидания, Сан Саныч! Спасибо. За все.

– Нет уж – скорее, прощайте. Новому свиданию со мной, боюсь, вы рады не будете. А бить по голове хороших знакомых и коллег… У меня, например, не получилось. Всё. Ступайте.

И я ступаю. Прикрываю дверь. Щелкает замочек. Действительно – всё.

Теперь звонить… Кому? Олька в Хибинах со своими балбесами. Связи с ними нет. Значит, по порядку – с буквы «А» в записной книжке… Нет, сначала все же родичи и други. И подруги…

Через полчаса на пальце мозоль. Набираю номер лаборатории. Гудки. Наконец, трубку берут.

– Да?

– Валентина Ивановна, это я. Сан Саныч просил за вами присмотреть. Позволю себе заметить, что в вашем положении неосторожно так поступать… Вы же сейчас не только за себя отвечаете, но и за своего ребенка.

– Именно потому я тут и сижу с мышами. Я должна знать, что нам угрожает, тогда и ребенка смогу защитить внятно. Как Сан Саныч?

– Плох.

– Понятно. Очень жаль. Я вас хочу попросить сделать одну вещь – он не успел.

– Слушаю?

– Зайдите, пожалуйста, в детский садик, что у нас напротив. Предупредите.

– Лучше я им позвоню.

– Нет. Я им звонила, но они, видимо, все на прогулке – я вижу детишек за забором.

Честно говоря, я еще не всем отзвонился. Но тут детишки. Ладно, минута делов. Это быстро.

Ключ торчит в замке. С той стороны входа – никого. Видимо, не принятые еще посетители нашей поликлиники поумнели. Ну и славно. Запираю дверь и мелкой трусцой обхожу здание. Теперь обогнуть голые кусты – а там и вход.

Черт! Я чуть не пролопушил критически – в последний момент боковым зрением увидел движение и рефлекторно дернулся. Чистенько одетый старичок – без верхней одежды и в наших синих бахилах – промазал ручками на сантиметры. Я его не заметил – пенсионеры одеваются неброско, он как – то в кустах да на фоне забора замаскировался.

Дергаю в сторону от входа. Не нужно его туда вести. Я вот сейчас через забор – прыг!

А тебе, дедок, – шиш!

С «через забор прыг» получилось позорище – я завис. Некоторое время сучил ножками, стараясь зацепиться за гладкий бетон, потом меня прошиб ужас оттого, что подоспевший дедок вцепится мне в ногу, я перевалился через забор и совсем не так, как полагал: шмякнулся на землю, аж дыхание перехватило. Чисто тесто. Тесто мягким местом…

Теперь быстро найти воспитательницу, вход заблокировать, потом разговаривать. Не видно воспиталки, весталки-воспиталки… А детишки рядом – вон копошатся, поросята.

– Дети! А где ваша воспитательница? – самым добрым своим голосом спрашиваю у крошек. Одно чадо в ярчайшем желтом комбинезончике поворачивается. Я еще продолжаю идти к детям, когда второй раз за эту пару минут меня прошибает ужас.

То есть я вижу, но разум отказывается правильно оценить виденное. Милые дети жрут что-то. Судя по шерсти – обычную кошку. Серенькую полосатую котейку. И я их заинтересовал явно сильнее, чем котярка. Потому как они довольно шустро кидаются ко мне. Нежить чертова! В ярких комбинезончиках, с оплывшими грязными личиками…