Привычка подобна розе, и когда она расцветает, можно увидеть, как каждый лепесток раскрывает свой собственный узор, в котором внутри больших привычек прячутся малые. На одном лепестке – точные указания, как изобразить улыбку, изящно махнуть рукой и пожать плечами. На другом, пышном и цвета кармина, – множество слов и порывов, воскрешающих живую натуру Хиш, позволяющих ей изящно проскальзывать сквозь любые комнаты, сколько бы оценивающих глаз за ней ни следило. И разве она не держалась изо всех сил за стебель этой розы?

Хиш чувствовала под собой успокаивающее тепло шкуры мерина. Прячась под ветвями дерева от внезапного ливня, она видела сквозь косые струи дождя троих мужчин, стоявших возле базальтового надгробия посреди поляны, в окружении склепов и могил, которые дождь поливал так отчаянно, будто стремился их все утопить.

С двоими из братьев Хиш Тулла уже познала плотское наслаждение, но третий, даже если бы ей сейчас этого захотелось, оставался для нее недосягаем, поскольку скоро должен был жениться. Похоже, для Андариста любовь была чем-то редким и достаточно ценным, так что, положив ее к ногам одной женщины, он теперь ни на кого больше не посмотрит, даже взгляда не отведет от своей избранницы. Ветреная самовлюбленная дочка Джайна Энеса не ценила своего счастья, в чем Хиш не сомневалась, поскольку во многом видела в Энесдии себя. Лишь недавно ставшая женщиной, та жаждала любви, опьяненная ее властью, – но вот сколько пройдет времени, прежде чем она начнет грызть удила?

Хиш Тулла была сама себе госпожой и владычицей своей Обители. У нее не было мужа, и она совершенно не стремилась завести семью. Теперь от ее былой привычки остались лишь высохшие, почти почерневшие лепестки и шипастый стебель, потемневший и густо покрывшийся чем-то вроде багряного воска. Они служили ей вместо старого друга, которому можно было довериться, который все понимал и никогда не пытался спорить. Когда Хиш проходила через ту или иную комнату, ее больше не волновало, что, как им казалось, видели те, кто следили за ней взглядом, – незамужнюю женщину, которая выглядит старше своих лет, покрытую шрамами безумную рабыню плотских утех, вновь вернувшуюся с небес на землю, хотя все еще готовую пококетничать и ослепительно улыбнуться.

Дождь закончился, завеса льющейся с неба воды внезапно опала, и вновь вспыхнуло яркое солнце. Вода все еще стекала с листьев и черных ветвей, капая на провощенный плащ подобно слезам. Прищелкнув языком, Хиш Тулла тронула коня с места. Под копытами влажно захрустели камни, и трое братьев повернулись на звук.

Пурейки приехали по южной дороге, не обращая внимания на ливень, и Хиш поняла, что они не заметили ее, когда привязали лошадей перед склепом, спешились и подошли к лишенной каких-либо надписей плите, закрывавшей могилу. В этом склепе, в выдолбленном стволе чернодрева, обрело вечный покой тело их отца Нимандера. С его смерти прошло всего два года, так что память об утрате была еще свежа.

Глядя на братьев, Хиш поняла, что нарушила их уединение. Женщине показалось, что все трое взирают на нее неодобрительно и даже, пожалуй, слегка встревоженно. Подняв руку в перчатке, она подъехала ближе. И пояснила:

– Я пряталась от дождя, когда появились вы. Прошу прощения за вторжение, оно не было намеренным. Это произошло случайно.

Сильхас Гиблый, несколько лет назад бывший в течение пары месяцев предметом страстного обожания Хиш, прежде чем потерять к ней интерес, заговорил первым:

– Госпожа Хиш, мы знали, что не одни, но тень под деревом скрывала тебя. Как ты заметила, встреча наша случайна, но не сомневайся: мы всегда тебе рады.

Как правило, ее бывшие любовники были безупречно вежливы, вероятно, потому, что она никогда не пыталась никого из них удержать. Разбитому сердцу хватало сил лишь на то, чтобы уползти прочь со слабой улыбкой и полными слез глазами. Хиш подозревала, что за их учтивыми словами кроется жалость.

– Спасибо, – ответила она. – Я хотела только поздороваться. А теперь я поеду дальше и оставлю вас наедине с воспоминаниями.

– Госпожа Хиш Тулла, – сказал Аномандер, – ты ошиблась насчет наших намерений. Нам не нужно надгробие, чтобы сохранить память о любимом отце. На самом деле нас привело сюда любопытство.

– Любопытство, – согласился Сильхас Гиблый, – и решимость.

– Господа, – нахмурилась Хиш, – боюсь, я вас не понимаю.

Она увидела, как Андарист отвел взгляд, будто пытаясь сделать вид, что он тут ни при чем. Хиш знала, что он вовсе не намерен проявить к ней неуважение, но, с другой стороны, у этого мужчины не имелось причин ее жалеть, так что вежливость мало его заботила.

Даже когда братья стояли рядом, каждый из них в каком-то смысле держался особняком. Все трое были высокого роста, и в каждом чувствовалось нечто притягательное и уязвимое. Весь мир мог бы лежать у их ног, но при этом им были чужды гордыня и высокомерие.

Сильхас Гиблый, белокожий и красноглазый, махнул рукой с длинными пальцами в сторону базальтовой плиты.

– По распоряжению нашего отца, – пояснил он, – высеченные на его могильном камне слова скрыты на другой стороне надгробия, внутри. Они предназначались лишь ему одному, хотя покойный уже более не в силах ни увидеть их, ни осознать.

– Весьма… необычно.

Аномандер, загорелое лицо которого походило цветом на бледное золото, улыбнулся:

– Госпожа, ты по-прежнему удивительно добра и нежна, несмотря на прошедшие годы.

Хиш поразили эти слова, произнесенные, как ей показалось, неподдельно искренним тоном. Женщина испытующе взглянула на бывшего любовника, но не увидела в его глазах никакой иронии или насмешки. Аномандер был ее первым мужчиной. Тогда они были совсем юными. Она вспомнила те времена: смущенный смех и нежности, невинность и неуверенность.

«Почему все закончилось? Ах да, он ушел на войну».

– Нам пришла в голову мысль поднять этот камень, – сказал Сильхас.

Андарист повернулся к брату и уточнил:

– Не нам, а тебе, Сильхас. Потому что тебе вечно хочется все знать. Но надпись в любом случае сделана на языке азатанаев. Для тебя эти слова ничего не будут значить, и это правильно. Они никогда не предназначались нам, а на укус наших глаз ответят лишь горьким проклятием.

Сильхас Гиблый негромко рассмеялся:

– Это все предрассудки, Андарист. Хотя я вполне тебя понимаю. – Не обращая больше внимания на брата, он продолжил: – Госпожа Хиш, отсюда мы поедем на место строительства нового дома Андариста. Там нас ждет азатанайский каменщик с каминной плитой, которую Аномандер заказал в качестве свадебного подарка. – Он снова махнул рукой, в той же беззаботной манере, как и годы назад. – Собственно, мы лишь слегка отклонились от пути, под воздействием порыва. Может, поднимем камень, а может, и нет.

С точки зрения Хиш, порывистость не была свойственна Сильхасу, да и вообще, если уж на то пошло, никому из трех братьев. Если их отец решил подарить эти слова тьме, то сделал это в честь женщины, которой он служил всю свою жизнь. Хиш снова посмотрела в глаза Аномандеру:

– Вскрыв гробницу, вы все вдохнете дыхание мертвеца, и это правда, а не предрассудок. Что последует потом, проклятие или болезнь, ведомо лишь провидцам. – Она взяла поводья. – Прошу вас, воздержитесь ненадолго от своей затеи, чтобы я успела покинуть это место.

– Ты едешь в Харканас? – спросил Сильхас.

– Да.

Если он надеялся услышать более подробные объяснения, то просчитался. Хиш тронула коня, направляя его по дороге, которая вела через вершину холма. Гробницы со всех сторон древнего кладбища, казалось, присели в ожидании нового дождя; многие из них были покрыты мхом, яркая зелень которого била в глаза.

Чувствуя устремленные ей вслед взгляды, Хиш Тулла подумала: интересно, какими словами эти трое обмениваются сейчас, после того как встреча с ней пробудила у Аномандера и Сильхаса старые воспоминания, полные если не сожаления, то горечи? Удивленными или ироническими? Хотя, наверное, братья просто рассмеются, отбрасывая прочь замешательство, и постараются забыть о том, что было много лет назад.

А потом, скорее всего, Сильхас напряжет мышцы, поднимая надгробный камень, и взглянет на скрытые слова, высеченные на пыльном черном базальте. Естественно, он не сумеет их прочесть, но, возможно, опознает пару знаков и уловит часть послания его отца Матери-Тьме, будто случайный фрагмент не предназначенного для чужих ушей разговора.

Вместе с дыханием мертвеца появится чувство вины, горькое и затхлое, вкус которого ощутят все трое, и Андарист придет в ярость – ибо ему вовсе не хочется нести нечто подобное в новый дом для себя и молодой жены. И он имеет полное право быть суеверным: любые важные перемены в жизни всегда сопровождаются знамениями.

Горький и затхлый запах – запах вины. Собственно, мало чем отличающийся от запаха мертвой розы.

– У меня до сих пор сердце кровью наливается, стоит лишь мне ее увидеть, – пробормотал Аномандер.

– Только сердце, братец?

– Сильхас, ты вообще слушаешь, что я говорю? Я всегда тщательно подбираю слова. Хотя, может, ты имеешь в виду себя?

– Да, пожалуй. Признаюсь, в моих глазах Хиш и поныне прекрасна, и если я вожделею ее и поныне, то не стыжусь в этом признаться. Думаю, даже сейчас мы лишь летим, кружась, за ней следом, будто листья с упавшего дерева.

Андарист молча слушал их, не имея возможности поделиться какими бы то ни было нежными воспоминаниями о выехавшей из тени дерева прекрасной женщине. И все же он решил заговорить с братьями: может, удастся отвлечь Сильхаса от задуманного и разубедить его.

– Брат, – сказал он, повернувшись к Сильхасу, – а почему у вас с Хиш все закончилось?

Покрытое каплями дождя белое лицо Сильхаса Гиблого напоминало высеченную из алебастра статую.

– Я и сам хотел бы это знать, Андарист, – вздохнул он. – Думаю, я просто понял, что эта женщина слишком… эфемерна. Будто туманное облачко, которое не ухватить. Сколько бы внимания она мне ни уделяла, все время казалось, словно бы чего-то не хватает. – Он покачал головой и беспомощно пожал плечами. – Хиш Тулла неуловима, подобно сновидению.

– И видимо, она таковой и осталась? – предположил Андарист. – Хиш ведь так и не вышла замуж.

– Полагаю, все ее ухажеры сдались, – ответил Сильхас. – Рядом с ней каждый слишком отчетливо видит собственные изъяны и, устыдившись, уходит, чтобы больше не возвращаться.

– Возможно, ты и прав, – задумчиво проговорил Аномандер.

– Похоже, эта женщина нисколько не страдает от одиночества, – заметил Сильхас, – и все так же уделяет немало внимания изяществу и совершенству. Когда Хиш является вдруг, изысканная и отстраненная, будто произведение искусства, у любого мужчины вполне может возникнуть желание сблизиться с ней, пытаясь найти ошибки творца, но… Вот парадокс: чем ближе ты оказываешься, тем все более туманным и расплывчатым становится ее образ перед твоими глазами.

Андарист заметил, что Аномандер не сводит взгляда с Сильхаса, но когда тот заговорил, стало ясно, что мысли его идут в ином направлении, нежели те, которые снедали сейчас Сильхаса.

– Брат, ты видишь в Хиш Тулле потенциального союзника?

– Если честно, то даже не знаю, – протянул Сильхас. – Похоже, она само воплощение нейтралитета.

– Да, – согласился Аномандер. – Что ж, подумаем об этом позже. А пока скажи: что ты решил насчет надгробного камня?

Закрыв глаза, Андарист ждал ответа брата.

Сильхас отозвался не сразу.

– Вижу, снова собирается дождь, а у нас впереди еще лига пути. В долине будет грязно и скользко. Так что предлагаю пока отложить этот вопрос. Успокойся, Андарист. Я не стану делать ничего такого, что угрожало бы твоему будущему, и хотя сам я не верю в предзнаменования и прочее, однако не хочу понапрасну огорчать тебя. Так что, прошу прощения за эту шутку, не будем зря беспокоить хромого пса.

– Спасибо, – поблагодарил Андарист, взглянув на Сильхаса, чьи глаза были полны тепла. – И я не держу на тебя зла за твои шутки, как бы они ни действовали мне на нервы и сколь бы надменными ни казались.

Улыбка Сильхаса стала шире, и он рассмеялся:

– Тогда веди нас. Твои братья хотят встретиться с прославленным каменщиком и по достоинству оценить его дар.