Больше всего мы с сестрой любили в доме нашей тетушки зеркало в спальне. В нем мы видели себя по-другому. Не лучше и не хуже. Мы никогда не обсуждали, чем нас притягивало зеркало, но обязательно во время наших семейных вечеров мы пробирались по очереди в спальню, прикрывали за собой дверь и вглядывались в изображение, пытаясь увидеть даже не себя, а то, что стояло за нами. Еще раз прочитать свое прошлое и, возможно, подготовиться к жизни. Лично я за этим ходила к зеркалу. «Свет мой зеркальце, скажи, а что меня ждет? Что будет дальше?» Зеркало неуклонно молчало, но давало надежду, или я сама додумывала, не знаю. Но очень может быть, что мое писательство корнями уходило в то самое зеркало: «Дальше все будет как в сказке. Зачем я тебе буду рассказывать? Пусть твоя жизнь будет полна сюрпризов».

Не наврало. Сюрпризов хоть отбавляй.

Сейчас мы уже у зеркала ничего не спрашиваем, сами можем все рассказать лучше любого зеркала. А еще, теперь мы сами выбираем ракурс и расстраиваемся, когда видим наши фотографии, снятые скрытой камерой. Это, мол, не я. Вот я же себя вижу. Стою перед зеркалом. Живот втянула, подбородок наверх, шею немного вытянула вперед. Да. Сегодня еще и все знают свою рабочую сторону. Я, во всяком случаю, знаю. У меня она левая. То есть перед камерой я должна немного свою физиономию развернуть, чтобы предстать перед миром с левой стороны. Понятное дело, про это вечно забываю и стараюсь относиться к своей внешности философски. Поэтому, когда вижу свои фотографии в сети с немного перекошенным ртом и с тремя подбородками, никогда не прошу фотографии удалить. Мне ж эти подбородки никто не пририсовывал. Это мои собственные подбородки. Что есть, то и есть. И когда я где-то выступаю, люди видят меня с разных сторон, а не только с рабочей левой, и не удается мне всю дорогу живот втягивать и позы красивые принимать. Любят меня, я так надеюсь, и, судя по всему, не за это. Еще и фотографии со мной выкладывают. И всем за это огромное спасибо.

Шестьдесят – это тот возраст, в котором самому себе признаться сложно. Но нужно. Как? Потренировавшись. И вот тут поможет зеркало. Надо встать перед ним и честно, глядя прямо себе в глаза, сказать:

– Мне шестьдесят лет.

Спокойно так. Без сожаления, без особой гордости, без надежды, что все вокруг замашут руками: «Ой, ой, а мы-то думали сорок пять!» Мы же не знаем, что они там на самом деле думали? Так что не обольщаемся. Особенно мне нравится, когда мне начинают рассказывать, что меня эта прическа молодит. Вот та старила, а эта молодит. Но я-то помню! Про ту прическу говорили то же самое.

Нужно постараться доложить себе про свой возраст очень буднично. Ну вы же не будете как-то особенно говорить: «Вы знаете, у меня на шее примостилась голова!» – просто констатация. И голова есть, и шестьдесят лет никуда не денешь.

Поверьте, очень полезно самой себе рассказать, сколько тебе шарахнуло месяц назад.

У нас внук с прекрасной памятью. Он всегда точно знает, кому и сколько лет. Если кто что забудет, он напомнит.

Мой муж свой возраст принимает тяжело. Отвечая на вопрос «Сколько лет», он говорит: «Не помню». Это, кстати, плохой сигнал, если верить психологам-исследователям. Стало быть, он свой возраст не принимает (можно подумать, кто-то его принимает). Но есть же внук Боря! Он забывать не даст. Как и наличие очень взрослого сына, которому уже исполнилось тридцать восемь лет. А сколько должно тогда быть родителям?

4. Нам не вернуть свои восемнадцать, не очень-то и хотелось

В какой-то момент я наконец-то научилась замедляться. Поняла, что жизнь несется вперед с невероятной скоростью и нужно как-то время сдерживать. Вот только как? Сложно сказать. Я привыкла нестись вперед, в унисон со временем, не сомневаясь – самое лучшее и интересное впереди. И с твердым убеждением: сейчас – это только разгон. Идем на ощупь, присматриваемся, прислушиваемся, спотыкаемся, делаем кучу ошибок, и черт с ним! Делов-то! Впереди целая жизнь. Еще все исправим, разрулим, повернем, перевернем и дальше пойдем.

Я слышала краем уха что-то про тридцать пять лет, потом про сорок. Дескать, многие девушки впадают в депрессию. Странно это все было слышать. Мне в депрессию впадать было совершенно некогда. Я в тридцать пять (почти в тридцать шесть) рожала второго сына. Ах да, вспомнила. Был один момент не очень хорошего настроения.

Ночами кормила я своего Павлика, примостившись на стуле напротив зеркального платяного шкафа, смотрела на себя и думала: «Кто это? Вот эта толстая, оплывшая тетка? Я, что ли? Неужели я теперь такой и останусь? Боже мой. А как же я на улицу-то выйду?» Но что было делать? Нужно же было идти гулять. Так что шла на улицу. Да, именно в том возрасте я поняла, что я стала старше. И мне совсем уже не двадцать пять, на которые я так долго выглядела. И есть те, кто младше, и они другие. Они моложе, возможно, красивее, и для кого-то я уже другое поколение.

Наверное, рубикон был здесь. Я достаточно поздно родила ребенка и оказалась совершенно в другой возрастной группе. На меня смотрели с недоверием, в свою тусовку не принимали. Я догнала свой возраст. Это обязательно происходит со всеми. В какой-то момент вы опять можете отъехать назад, но рано или поздно опять вернетесь в свое поколение.

Девчонки с колясками ходили по Измайловскому парку небольшими стайками, только я угрюмо брела в одиночестве и не понимала, как бы мне тоже в ту компанию влиться. И даже пыталась дружить, когда какая-нибудь мама-колясочница гулять не выходила. Но чужое место мне удавалось занять только на время ее отсутствия. Как только болящая маман появлялась, меня мягко отправляли в мое одиночество. Да, отбор осуществлялся по возрасту. Возможно, меня стеснялись, может быть, я умничала или, еще того больше, поучала. Мне это очень не нравилось, я расстраивалась, но так было.

То же самое повторялось и в детском саду, а потом в школе. Когда я приходила (а если честно, то приезжала на хорошей машине за своим сыном), мамаши переставали разговаривать между собой. Я уже не удивлялась. А чему, собственно, удивляться? О чем со мной разговаривать? Я же их старше на пятнадцать лет. Это, между прочим, поколение. Кто я для них? Старая перечница.

Сейчас я уже понимаю: не все так просто. Не только в возрасте дело, но и в моей машине, и в том, что я проживала на тот момент в коттеджном поселке. Мамочки одноклассников моего сына приходили пешком из соседней многоэтажки. Я их раздражала своим антуражем и тем, что вечно торопилась. Они же не знали, что на работу, думали, наверное, на педикюр. У меня не было времени навести мосты и рассказать: «Девчонки, через пятнадцать лет и вы, возможно, будете жить в другом доме и ездить на машине! Что у меня было в вашем возрасте? Комната в коммуналке. Нужно захотеть и много трудиться». Можно ли это объяснить? Поверят ли? Не всегда.

Помню, была у нас секретарша на работе. Молодая и очень активная Лера. Когда она к нам пришла, ей только исполнилось девятнадцать лет. На собеседовании она так про себя и рассказала: «Я Лера, мне девятнадцать лет, и я буду у вас работать секретарем». Мы с мужем тогда обалдели.

– Вообще-то вы здесь проходите собеседование. Перед вами были два кандидата, завтра еще три придут.

– Ну и что? Они просто ищут работу, а я очень хочу работать. И именно у вас.

Она была так убедительна, что мы ее сразу зачислили в штат и ни разу об этом не пожалели. Единственным недостатком Леры были каблуки, которыми она громко стучала о кафельный пол, чем мешала мужу сосредоточиться. Он ей как-то сделал замечание, и Лера научилась бегать на носочках. До сих пор не пойму, как ей это удавалось.

Как-то я собиралась в отпуск, а отпуск тот намеревалась проводить на круизном лайнере. Для нас такое было впервые. И, честно говоря, каюту мы купили без окна, можно сказать, в трюме. На что денег хватило, то и купили. Но лайнер для всех один, и мероприятия круизные тоже. Никто на капитанском вечере тебя не спросит, в трюме ты живешь или в каюте люкс. И твои чемоданы в трюм доставят точно с таким же почтением и поклонами.

В памятке к билетам стояло, сколько вечерних платьев должно у меня быть в багаже. Две недели? Значит, в пол платья два, коктейльных – четыре! И так далее.

Зачем я поделилась этой информацией с Лерой, я не знаю. Но почувствовала, как сразу загрустила наша всегда положительно настроенная секретарша.

– А вот почему вы едете, а я нет?

– То есть? – Я даже опешила. Она, что ли, с нами собирается? Тогда в качестве кого? При муже-директоре волей-неволей начнут всякие мысли в голову приходить.

– Я про то, что вы вот по Средиземному морю будете ездить на большом корабле, а я по Клязьме на веслах.

– А ты в курсе, сколько мне лет?

– И что?

– А ничего. В девятнадцать лет я тоже на Селигере по ночам у палатки песни пела. Между прочим, неплохое было время.

– Ну сейчас вы же на Селигер не едете?

Я отложила свои дела и решила объяснить. Это моя позиция, и я верю, что она правильная. Удалось ли мне донести до Леры свою мысль? Не знаю. Может быть, потом она и вспомнила наш разговор.

– Не нужно иметь в восемнадцать то, что ты сам можешь заработать только к сорока. Прими это как аксиому. Можно, безусловно, получить все и в восемнадцать. Как? Выйти замуж, получить наследство. Но поверь, деньги, которые тебе просто так на блюдечке принесут, никакого счастья и удовольствия не доставят.

– Еще как доставят! Зачем мне шикарный купальник на дряблом теле? Дорогой купальник должен облегать молодое и красивое тело. И наслаждаться жизнью нужно в молодости, а не тогда, когда тебе ничего уже не захочется.

Лера вдруг горько расплакалась. Я ее тогда не осуждала. Вспоминала, как сама ругалась с родителями из-за джинсов, которые мне, понятное дело, не покупали. Кто ж купит джинсы за сто восемьдесят рублей, когда зарплата сто? Родители мне терпеливо объясняли, что главное быть хорошей девочкой. Другие смотрят не на джинсы, а на то, сколько ты книжек прочитала, а я плакала и тянула: «Хочу!!!»

Вот и Лере просто очень хотелось. Сейчас! Красивый купальник, яхту в море, шампанское с брызгами. Да, мы все мечтаем про алые паруса, всем хочется сказки, и невозможно в молодости объяснить, что в жизни все дается вовремя. А еще нужно заслужить. Только в этом случае у тебя будет шанс этими дарами жизни правильно воспользоваться. Получить все и сразу в молодости и прожить счастливую жизнь шансов гораздо меньше.

Да, и, кстати, про дряблую кожу. Нет, я ни в коем случае не приняла это на свой счет. Но само выражение запомнила. Из разряда, как мы выглядим со стороны. И поняла, что меня слова Леры задели. Я хочу остаться точно такой же или почти. Все мы хотим. Как это сделать? Тогда я еще не знала. Но точно поняла. Делать что-то нужно.

Встречи на спортивных тропинках

Любовь всем возрастам покорна

Иду. Дышу. Очень важно дышать правильно и хотя бы на какое-то время про это подумать. Вдох на два шага, выдох на четыре. Иду и дышу. Дышать правильно получается недолго, но уже что-то. Завтра будет лучше. Чем дольше хожу, тем мне все больше нравится дышать глубоко и размеренно. Я всем своим телом чувствую, как свежий воздух наполняет мои легкие и организм просыпается.

Вижу, как впереди открывается калитка в заборе. Выходит всклокоченный парень лет семнадцати в трусах, за ним такая же нечесаная девица. Волосы до плеч спутанные, кофта надета наизнанку. Он, не глядя, дает ей компьютерную сумку, она, также не глядя, ее берет, с усилием набрасывает на плечо и, не оглядываясь, идет вперед. Он также без всяких признаков сожаления, быстро исчезает за калиткой.

Я иду следом. Немного замедляю темп. Ходьба ходьбой, но интересно же, куда девица направляется? Автобусы еще не ходят. И жалко мне ее. Голова низко опущена, бредет все медленнее, а за углом и вообще останавливается. Приваливается к соседнему забору и смотрит в небо. Это хорошо, что в небо. Не плачет, не смотрит в землю. В небо – это хорошо, значит, есть надежда. Но я все равно пытаюсь поймать ее взгляд. Если нужна моя помощь, я остановлюсь. Она мой взгляд ловит, кивает, мол, все хорошо, и достает из сумки сигареты. И я понимаю, что девчонка живет здесь же, в соседнем доме. Они так быстро растут и меняются, что сразу и не узнать. И вот что это было? Первая любовь? Или просто доказывают себе и родителям, что стали взрослыми и имеют право?