– С фотошопом и я красивая, – фыркнул я, унося опустевший стакан обратно в кухню.

– Если бы на этой фотографии был фотошоп, то и я тоже получилась бы красивая. Нас здесь папа фотографировал. Мира как раз поступила на первый курс столичного журфака. Она молодец, – вернула Олеговна фоторамку на «камин». – А мне моя внешность и такая нравится. Я даже благодарна, что я лицом не вышла. Зато сразу понятно, что меня не за внешность полюбили. Как мой Витюша, например, – вздохнула она.

Подняла руку и стянула с лица маску, превратившись в совсем еще девчонку. Больше двадцати лет ей теперь точно не дашь. И как она тряпками умудряется превращать себя в сухую сорокалетнюю тётку?

– Меня на первом курсе соседка по комнате пригласила на двойное свидание. Я понимала, что она берет меня с собой только для того, чтобы на моем фоне казаться еще красивее, чем есть, но всё равно пошла с ней. Стало интересно, что за парень мечты там такой её ждёт. А потом парень её мечты выбрал меня. Представляете? – загорелись ее серые глаза, под которыми теперь не было черных следов туши. – Мой Витюша тогда выбрал меня, а теперь… – вздохнула она горестно и швырнула использованную маску для лица на обеденный стол. Подошла ко мне почти вплотную, подняла голову и заглянула пьяными глазами в мои. – Мне так не везет, потому что я некрасивая?

– Нормальная ты. Тряпки только бабкины перестань носить и очки нормальные купи.

– Мне нравится мой стиль, – повела Олеговна плечом. – Он уникальный.

Если только «уникальный» – синоним слова «стрёмный».

– Смотрю, тебе уже лучше, – заметил я. – Поеду я тогда домой. Постарайся до утра никуда не вляпаться, – попытался ее обойти, но тонкие пальчики подцепили край моей футболки и потянули обратно.

– Михаил Захарович, я знаю, что мне нужно, – прижалась она к моему торсу грудью. – Снимите футболку.

– Когда ж тебя отпустит, Маруся? – вздохнул я устало.

С трудом отцепил тонкие пальцы от края своей футболки и попытался вновь соблюсти дистанцию между нашими телами. Но хрен там. Олеговна вновь прильнула ко мне и вцепилась в футболку.

– Вы не понимаете, Михаил Захарович, мне очень нужно! – умоляюще заглянула она в мои глаза.

– Не нужно тебе это, дура, – сбросил с себя её руки. – Иди спи. Если совсем невмоготу, руками себе помоги.

– Руками не получится. Мне нужен ваш запах. Понимаете? Я хочу, чтобы вы пометили меня своими феромонами.

– Иди-ка, всё-таки, спи, Маруся. Не хватало мне еще метить училку своего сына чем попало, – положив ладони на ее узкие плечи, развернул Олеговну в сторону выхода из гостиной.

– Вы не понимаете! – снова взбрыкнула она. – Это ведь природа! Здесь всё очевидно: если Витя учует на мне запах другого самца, то в нем пробудится инстинкт собственника. Он сразу захочет вернуть меня себе в нашу съемную квартиру.

– Да хоть в хомячью клетку, – фыркнул я. – Я тебя точно метить ничем не собираюсь. Мой метчик на тебя не среагирует, даже если ты голая передо мной спляшешь.

Возможно, мои слова слишком резки и обидны для любой другой трезвой женщины, находящейся в своём уме, но Марусю они нисколько не оскорбили и не остановили.

– Я вам никогда этого не говорила, Михаил Захарович, но от вас всегда очень вкусно пахнет. Даже запах сигарет не портит вашего особого запаха.

– Ты подкатываешь ко мне, что ли? – вскинул я изумленно брови. – Неплохая попытка, Маруся, но нет.

– Вам жалко дать мне свою футболку? – вцепилась в мои плечи Олеговна. – Буквально на часок. Я пропитаюсь вашим запахом и постараюсь сохранить его до встречи с Витей.

– Так тебе футболка моя нужна? – дошло до меня, наконец. С легкой улыбкой закатил глаза, кажется, радуясь тому, что смог избежать изнасилования училкой.

– Да! – закивала Олеговна быстро. – Всего на часок. Я верну ее. Честно-честно.

– Не вернешь сама – стяну силой. И не заблюй, – закинул руки за голову и за ворот стянул с себя футболку. – Держи.

Футболка в моей вытянутой руке оказалась невостребованной. Олеговна зависла на моем торсе и с каждым, разглядываемым ею сантиметре моей кожи, её глаза становились всё шире и шире.

– Маруся, запах самца, – пощёлкал пальцами перед её лицом. – Бери, пока дают.

– Это у вас от чего? – спросила она, коснувшись подушечками пальцев старого уродливого шрама на моих ребрах справа.

Непроизвольно вздрогнул и слегка отпрянул.

– Это, Маруся, не твоё дело.

– А это? – коснулась она другого шрама значительно меньше с левой стороны живота.

– А это пуля, Маруся.

– В вас стреляли? – вскинула она на меня испуганный взгляд. В серых глаза внезапно образовались озёра слёз.

Твою-то мать! Опять сейчас реветь будет…

– Нет. Я просто упал на пулю.

– Больно было? – спросила Олеговна, кончиком указательного пальца, очерчивая края шрама.

– Щекотно, – отнял ее руку от своего торса и вложил в ладонь футболку. – Надевай, пока не передумал.

– Мне только на часок, – напомнила она зачем-то.

И, вместо того, чтобы уйти в свою комнату или еще куда-нибудь, чтобы спрятаться и переодеться, Маруся повернулась ко мне спиной, положила футболку на спинку дивана и сняла с себя халат, оставшись абсолютно голой.

Глядя несколько секунд на ее проступающие через тонкую светлую кожу позвонки, ждал, что она одумается, взвизгнет как поросенок и умчится в комнату, но этого не произошло. Кажется, она настолько была в угаре от действия алкоголя, что даже не сообразила, что осталась без одежды в квартире с, по сути, посторонним и неизвестным ей мужчиной.

Ветка сакуры, блин, – тощая, пьяная и совершенно без башки.

Пришлось отвернуться самому, пока Маруся искала вход в мою футболку.

Снова наполнил себе стакан водой. В этот раз до половины – пить особо не хотелось, как, впрочем, и пялиться на недокормленную Марусю.

Машинально открыл холодильник и проверил его содержимое. Холодильник наполнен богаче, чем мой. А еще говорят, что у учителей зарплата маленькая. Только почему при таком многообразии и обилии продуктов, она тощая как её безголовый Кондратий? Булимия, наверное. В унитаз она выворачивалась отменно.

– Мм, как вкусно пахнет! – протянула блаженная за моей спиной. – Витя точно с ума сойдёт.

Слегка повернул голову, чтобы краем глаза разглядеть, оделась ли она.

К счастью, моя футболка закрыла ей всё почти до коленей.

– Угу, – повел я бровью и захлопнул холодильник. – Особенно, когда узнает, что под этой футболкой ты без трусов.

– Вы подглядывали?! – выпучила Маруся возмущенно глаза. – Как вам не стыдно?! Вы же взрослый человек!

– Это не я тут перед тобой светанул тощей копилкой. Так что засунь свои возмущения обратно туда, откуда они вылетели.

– Вы всё видели, да? – значительно успокоилась Маруся и, будто бы, постыдилась даже.

– Я не смотрел.

– Я вам не нравлюсь, да? Совсем?

Не диалог, а пляски на минном поле.

– Скажем так, Маруся, ты не в моем вкусе. Я предпочитаю женщин попышнее, помясистей, а ты… – бегло оглядел ее с босых ног до головы с влажными после душа волосами. – … Не моё. У меня большие руки, и если я захочу взять тебя за сиську, то у меня может сработать рефлекс сцарапывания прыщей. Вряд ли ты это оценишь.

– Вы сцарапываете у себя прыщи? – брезгливо поморщилась Маруся, кажется, вообще, не поняв, что я ей только что сказал. Потому что, если бы поняла, то точно обиделась. – Фу! А знаете, что я еще не люблю в мужчинах?

– Страшно представить, – бросил я равнодушно. Посмотрел на наручные часы, чтобы засечь час, после которого мне можно будет сдернуть с нее свою футболку и уехать домой.

– Ненавижу, когда мужчина грызёт свои ногти. И знаете, делает это так… – перебрала она тонкими пальцами, как щупальцами в воздухе, явно подбирая слова. – … с аппетитом. Аж ноготь на свету блестит оттого, какой он обсосанный.

– И что в этом плохого? – криво ухмыльнулся я. Внутренний пацан так и хотел засунуть палец в рот и хорошенько наслюнявить. До блеска на свету. – Зато сразу понятно, что палец чистый.

– Но это мерзко! Меня один раз даже вырвало, когда водитель автобуса всю дорогу мусолил большой палец своей грязной руки, а потом этим же пальцем отсчитывал мне сдачу.

– И куда тебя стошнило? Прямо на водилу? – оказывается, с ней может быть интересно разговаривать, когда она не кричит на меня за то, какой я плохой отец или не ноет из-за своего пресвятого Витюши.

– Нет, конечно! – возмутилась Маруся. – В лоточек с мелочью.

– Какая прелесть, – допил остаток воды и поставил стакан на столешницу.

– А давайте потанцуем, – снова засияло веснушчатое лицо.

– Маруся, – вздохнул я, качнув головой. – Что насчет того, чтобы прижать свой зад на ближайший час и никуда не рыпаться?

– Но я не хочу прижимать свой зад. Говорят, если много сидеть, то может появиться геморрой.

– М. Так вот, что я насидел себе в том баре. Ну, давай, танцуй.

– Я одна не умею. Я с вами хочу.

Резко рванув ко мне, Маруся так махнула руками, что сшибла со столешницы стакан, который вдребезги разбился у наших ног.

– Куда, блять?! – до того, как Олеговна сделала еще шаг, подхватил ее на руки и понёс к дивану, переступая через осколки. Уложил на диван, укрыл пледом почти до самых ушей и строго приказал. – Лежи здесь, и больше никаких танцев.

– Но мне скучно.

– В пупке поковыряйся, скатай себе друга из того, что там найдешь. В общем, делай всё, что хочешь, но ближайший час с дивана ни ногой, иначе точно голову свою бестолковую расхерачишь.

– Вот и я для всех как катышек пупочный, – опечалилась шальная императрица, снова пустив сопливую слезу. – Все вспоминают обо мне только когда им скучно. Никому я по-настоящему не нужна. Совсем никому.

Миша, познай дзен. Познай этот ебучий дзен и не ляпни чего лишнего! Тут каждое сказанное тобой слово может и будет использовано против тебя.

– Мне нужна, – ляпнул я с небольшим дополнением. – Ты мне нужна сидящая здесь и никуда не рыпающаяся.

– Нужна? Вам? Правда? – из больших серых глаз потекли крупные капли слёз. – Мне так никто и никогда не говорил.

Ебучий дзен меня покинул и пришиб нахрен Марусю, когда она бросилась ко мне на шею, и, честное слово, лучше бы придушила, чем начала целовать.

Еще никогда и ни одна женщина не пыталась засунуть свой язык в мой рот настолько настойчиво и открыто. Помимо обслюнявленной Марусей бороды мокрым у меня был даже нос.

– Маруся, чтоб тебя! – рявкнул я на девушку, отчего она замерла лишь на секунду, а затем предприняла новую попытку забраться мне в рот. – Хватит, я сказал!

Пришлось грубо схватить ее за плечи, оторвать от себя, запихнуть ее же язык обратно в ее дурную башку и усадить задницей на диван.

– Какого хрена ты делаешь? – резким движением руки тыльной стороной ладони отёр свой подбородок.

– Я… – посмотрела на меня Маруся огромными, как её внезапный порыв, глазами. – Я не знаю. Я думала, так правильно.

– Правильно что? Прыгать на каждого, кто тебе доброе слово скажет? У тебя язык при свете дня за зубы, наверное, вообще не возвращается, если ты каждого так вылизываешь?

– Я ни с кем, кроме Вити никогда не целовалась, – ответила Маруся приглушенно, опустила глаза и снова пустила слезу. В этот раз делала она это совершенно беззвучно. Лишь узкие плечи дрожали.

– Дура, – качнул я снисходительно головой. Накинул на ее ноги плед и вернулся в кухонную зону, где кое-как нашёл веник и совок.

Собрав осколки стакана, вернулся к дивану, на котором уже лежала Маруся, но всё так же продолжала тихо плакать, культурно утирая уголком пледа сопли.

– Подержите меня за руку, Михаил Захарович.