– Бриллианты? – удивленно спрашивает подруга.

– Может быть.

– И глаза – глаза были голубыми. Как сапфиры, например. Не у него, у волка, – с усмешкой говорю я. – Но что нам даст эта информация, Алис?

– Этот клуб принадлежит брату друга Игоря. Поэтому мы туда и пошли, – признается она. – Игорь там часто бывает, и его друг тоже. Я попробую у них что-нибудь узнать. Вдруг получится? Конечно, записи с камер мне никто не покажет, но почему бы не поспрашивать, верно?

Я пожимаю плечами. Мне не верится в успех.

Сегодня она снова ночует вместе со мной, но всё спокойно. Никто не ломится в двери, не стучит в окна, не звонит в домофон. И никто не присылает новых цветов. Поклонник снова затаился. Как волк, выслеживающий добычу.

Утром мы с Алисой отправляемся на учебу. Подруга называет меня героиней – несмотря ни на что, я готова к практическим занятиям. Правда, выгляжу я как человек, который не спал двое суток подряд: помято и с кругами под глазами, которые не получается замазать.

До самого вечера мы находимся на учебе. Время от времени я переписываюсь со Стасом, который всё еще болеет. На перемене он присылает мне селфи, сделанное в кровати. Стас лежит на белой подушке, закинув одну руку за голову.

Я пытаюсь понять – есть ли в нем сходство с Поклонником, но Поклонник выше и крупнее в плечах, к тому же у них разные формы кистей и пальцев. У Стаса более худые руки и чуть менее тонкие запястья, кроме того, на предплечьях у него есть несколько маленьких родинок – если соединить их линией, то получится ромб.

А еще мне кажется, что Поклонник – брюнет.

В ответ я присылаю Стасу свое селфи – на фоне унылых стен кабинета.

«Ты грустная», – замечает он с укором.

«Тебе кажется», – отвечаю я.

«Что-то случилось?»

«Нет, всё в порядке».

– Раньше ты улыбалась, – садится рядом со мной Алиса.

– В смысле? – хмурюсь я.

– Когда переписывалась со Стасом, улыбалась. А сегодня – нет. Он тебе больше не нравится? Внутри перестало что-то взрываться?

– Ничего и не взрывалось, – отвечаю я с раздражением.

– Так-так-так, я думала, ты в него влюблена, – качает головой подруга.

– Он мне нравится, – сдержанно замечаю я. – Чтобы влюбиться, нужно еще пообщаться. Понять друг друга.

– Нет, подруга, – уверенно заявляет Алиса, – чтобы влюбиться, достаточно мгновения. Или ты понимаешь, что он – твой человек, или нет. Одно из двух.

– Я всё еще в процессе понимания, – хмыкаю я.

– Это так не работает. В процессе может прийти симпатия, уважение, дружба, в конце концов. А с любовью, о которой ты так мечтала, иначе. Внутри сразу что-то щелкает. Нет, это не значит, что ты влюбляешься с первого взгляда и кидаешься в объятия. Это значит, что твой мозг, сердце и тело его запомнили. Понимаешь, в чем фишка? – Алиса мнит себя человеком, который собаку съел на отношениях. Впрочем, она часто оказывается права. Как-то мы с девчонками смеялись и говорили, что ей лучше работать не с детками, а со взрослыми, у которых сердечные проблемы.

– Стас сразу понравился мне, – задумчиво отвечаю я, вертя в руках ручку.

– И на что ты обратила внимание, когда увидела его?

– Сначала, наверное, на волосы, – не задумываясь, отвечаю я. – Потом на глаза. На лицо. На фигуру.

– То есть, сначала ты запала на что-то внешнее? – допытывается Алиса.

– Ну да. Ведь это нормально, – удивленно отвечаю я.

– Нормально, конечно, я и не спорю. Сама люблю красавчиков, – смеется подруга. – Но когда внутри у тебя что-то вспыхивает по отношению к человеку, то это происходит не потому, что у него белые волосы и голубые глаза. Это чувство безусловное, фактически на уровне рефлексов. Ты видишь его и запоминаешь. Твой мозг запоминают твою на него реакцию. Химическую реакцию. А потом уже ты видишь и цвет волос, и цвет глаз, и фигуру, и одежду.

Я снова вспоминаю эпизод в ванной комнате, в клубе, и со злостью понимаю, что по отношению к Поклоннику так и было. Сначала вспышка притяжения, потом всё остальное. Но не признаюсь. Даже сама себе. Для этого мне нужно время.

Алиса права – я слишком упрямая.

Домой я возвращаюсь поздно – мы с девчонками готовим групповой проект, и я пытаюсь выложиться на все сто. Мы занимаемся в гостях у одной из них, Светы, – она живет в центре, неподалеку от университета, и домой уезжаем часов в одиннадцать. Алиса, как всегда, готова ночевать со мной, но я говорю, что всё в порядке. Мой страх постепенно исчезает. Ну, а Демон – Демон всегда со мной.

По дороге я разговариваю по телефону. Сначала с мамой, которая приедет через две недели. Потом – со Стасом.

– Я скучаю по тебе, – говорит он и кашляет. – Как только поправлюсь, встретимся, хорошо?

– Конечно, – отвечаю я. – Ты будешь продолжать учить меня кататься.

– Вообще, я хотел предложить тебе сходить в кино. Хочешь?

– Хочу. А на какой фильм?

– На какой ты скажешь, Ангелина. Слово моей девушки – закон.

– Я твоя девушка? – спрашиваю я неожиданно для самой себя.

– А ты не согласна ею быть? – после заминки уточняет Стас.

Мне кажется, он расстроен. И я чувствую себя подлой предательницей. Меня тянуло к другому. Я хотела поцеловать другого. Я даже просила его сделать это, хотя я даже его не знаю!

– Согласна, – отвечаю я. – Теперь ты – мой официальный парень.

– Да, – смеется Стас. Кажется, он встает и идет куда-то. И я слышу шум волн.

– Что это? – удивленно спрашиваю я.

– Телевизор, – отмахивается Стас. Шум волн моментально пропадает.

– Выздоравливай скорее, – прошу я. – Я тоже скучаю.

Мы прощаемся – мне настойчиво названивает Алиса.

– Что такое? – говорю я, отвечая на звонок.– Читай мои сообщения! – шепотом велит подруга и отключается.

От нее приходит десяток сообщений, и я узнаю то, о чем даже не мечтала узнать. Однако мой телефон не вовремя разряжается – нужно заменить аккумулятор.

***

В просторной и светлой художественной мастерской сотни картин. Они висят на стенах в тонких красивых рамах, стоят на выбеленном дубовом паркете, прислонившись к кипенно-белым стенам, украшают собой мольберты, лежат на мягком сливочном диване. Большие картины, маленькие, квадратные, прямоугольные – они всюду. Это их безмолвное царство.

Хозяин мастерской работает в технике масляной живописи, поэтому в работе у него сразу несколько картин. Они кажутся яркими и в то же время нежными, своеобразными, хотя опытный глаз тотчас заметит подражание прерафаэлитам. Тут есть портреты – преимущественно красивых спящих девушек, несколько пейзажей, но больше всего картин с изображением евангельских сюжетов. Особенно много ангелов – в светлых одеждах, с сияющими крыльями, протянутыми руками, похожих друг на друга, как братья. Их лица печальны, но света, падающего в мастерскую из больших окон, так много, что кажется, будто эта печаль растворяется в свете и глаза ангелов лучисты и наполнены солнцем.

А еще тут много цветов в вазах. Все до единого срезаны.

По широкой деревянной лестнице, ведущей на второй уровень, в зону отдыха, спускается молодой мужчина лет двадцати семи в длинном халате, запахивая его на ходу. Он среднего роста, достаточно хрупок, с острыми плечами и мягкой поступью. У него светлые, почти льняные волосы, собранные в короткий хвост, и светлые глаза,на солнце кажущиеся бледно-васильковыми. Лицо у него тонкое, одухотворенное, даже мечтательное. И сразу понятно, что мастерская принадлежит ему, а сам он – художник.

Он спускается на нижний уровень, проходит мимо двух стеклянных столов, на которых стоят краски, банки с кистями, бутылки с маслами и растворителями. Подходит к третьему – к функциональному столу-мольберту, на котором лежат листы с набросками и высится недописанная картина. Художник задумчиво смотрит на холст, потирая подбородок, – что-то ему не нравится.

На нем изображена хрупкая обнаженная девушка. Она сидит на кровати, застеленной белой шелковой простыней, и прикрывается одеялом – сначала кажется, будто бы ее застали без одежды и она стыдливо пытается спрятать себя за куском материи. Но если присмотреться, можно понять, что в этой работе слишком много скрытого эротизма. Кошачья грация, призывный взгляд, лукавая полуулыбка.

Девушка не прикрывает себя, напротив,она раскрывает одеяло, и художник словно застал ее за этим моментом и запечатлел.

Он внимательно смотрит на картину.

Длинные карамельно-русые волосы, хрупкий овал лица, карие глаза с золотистыми крапинами, обрамленные длинными ресницами, аккуратный носик, полные губы. Она естественна и прекрасна.

Это Ангелина.

– Нужно еще поработать над тобой, – сам себе говорит художник. – Ты должна снова мне попозировать. И только попробуй сказать, что устала.

На его лице появляется довольная улыбка. Он говорил не сам с собой. Он говорил с ней.

– Сегодня нужно много успеть, – ласково сообщает картине художник. И, что-то насвистывая, направляется к арке, ведущей из мастерской в другое помещение. На несколько секунд он останавливается у лестницы – под ней находятся стеллажи. На одних стоят книги по изобразительному искусству и живописи на разных языках, на других – статуэтки, а на каких-то – фотографии в деревянных рамах.

Он берет одну из фотографий и протирает стекло рукавом. Со старого бледного снимка на него смотрит мальчик с льняными волосами лет двенадцати, который обнимает за плечи свою смеющуюся сестренку.

Художник улыбается воспоминаниям, ставит рамку на место и заворачивает за угол.

Оттуда он возвращается не один, а с темноволосой девушкой в алом платье. Тащит ее тело за ногу, оставляя на паркете кровавый след.

Всё так же что-то напевая, художник с трудом укладывает неподвижное окостеневшее тело на один из диванов, втыкает в волосы лилию и начинает рисовать.

Солнце на улице скрывается за тучи. В мастерской тотчас темнеет.

На самом деле глаза ангелов на картинах полны скорби – нужно лишь присмотреться к ним получше.

Глава 2

Выйдя из метро, я иду по знакомым улицам, желая поскорее добраться до дома. На душе неспокойно – мысли похожи на обрывки черных нитей; где-то каркает ворон, словно предупреждая.

Я твержу себе, что должна перестать бояться, иначе я просто стану безумной. И, стараясь быть смелой, иду вперед, глядя на свою тень и думая о том, что прислала мне Алиса.

Неподалеку от дома, в пустынном безлюдном месте, меня вдруг останавливают.

– Девушка, – слышу я вкрадчивый мужской голос и тотчас ускоряю шаг. Но мне преграждают путь.

Их трое.

Обычные парни в обычной одежде. Ничего примечательного.

Только улыбки у них необычные – они глумливо скалятся, глядя на меня, и я сразу понимаю, что дело плохо.

Парни обступают меня с трех сторон, отрезая путь к бегству, и я беспомощно оглядываюсь – вокруг никого нет. Я в ловушке, которая внезапно захлопнулась. Но пытаюсь выбраться из нее: достаю свой канцелярский нож-скальпель для резки бумаги. Видя его, они весело хохочут.

– Милая, это что у тебя в руке? Что за игрушка? – спрашивает один из них, загорелый, улыбчивый и с потухшими глазами. Такие глаза с невидимыми шрамами, словно забывшие, что такое свет, меня всегда пугали. Я безошибочно находила таких людей в толпе. И чувствовала их желание причинять боль.

– Что Вам нужно? – спрашиваю я дрожащим голосом.

– А как ты думаешь? – сплевывает второй – глаза у него чуть живее, но лицо жесткое и злое.

– Без понятия, – говорю я, всё еще стараясь быть смелой. – Могу я пройти?

Они снова хохочут, и Демон – вместе с ними. Весело, заливисто. Он чувствует беду. Это подпитывает его.

– Какая ты недогадливая. Покажи-ка, что у тебя в рюкзачке.