– Нет. – Я затараторила, чтобы выговориться до того, как остальные вернутся. – Когда мы поехали в Прагу, во мне кипела ярость. Я не показывала этого, потому что это касалось только Дхана и никого иного.

Я глубоко вдохнула ночной воздух, воспоминания сжали мою грудь.

Гаэль, должно быть, почувствовала, что назревает история, поэтому долила содержимое бутылки в наши стаканы, откинулась на спинку кресла и стала слушать.

– Вы с Симоной свободно говорите по-французски, поэтому вы не ходили на занятия. Между собой мы впятером говорили только по-английски. Вы, наверное, не помните, каким плохим был французский Дхана, но могу поклясться: он был ужасен. После того, как он провалил экзамены за первый курс, он обязательно должен был сдать первый семестр второго курса, иначе его бы отчислили. Он попросил меня позаниматься с ним. Дхан был плохим учеником, и я была разочарована его индифферентным подходом. Честно говоря, он видел во мне заучку и решил, что мне нужно слегка расслабиться. Если бы дело было только в этом, в разнице между нашими подходами к учебе и образованию, это не имело бы особого значения. Я знаю, что я заучка, и могу жить с этим.

Я заметила небольшую кучку обрывков, растущую рядом с моим бокалом. Пальцы рвали одну из салфеток, принесенных с пляжа.

– Девочки-заучки – как черепашки. В конце концов они добираются до финиша, – сказала Гаэль.

Попытка была слабая, но шла от сердца. Я улыбнулась.

– Я не думаю, что кто-то еще знал подробности. В конце концов, мы говорим о делах четырехлетней давности. Месье Роша отклонил мою работу по французскому. Он мог бы завалить меня в том семестре, но дал возможность сдать что-то еще до конца года. Вот почему мне приходилось тратить каждую свободную минуту рождественских праздников, переводя совершенно новый текст. За два дня до того, как мы вылетели в Прагу, я отправила ему факсом свою работу. Он принял ее и поставил мне четверку. Эта единственная ошибка снизила все мои средние показатели.

Гаэль так энергично замотала головой, что ее серьги задергались, как щенячьи хвостики.

– Да ладно! Роша не принял твою работу? Я уверена, что запомнила бы. Ты была его любимицей, ярким примером идеального переводчика. Что, черт возьми, ты сделала не так?

Я посмотрела на залитую лунным светом воду. С пляжа до нас донесся взрыв смеха.

– Ничего. Ничего я не сделала не так. Кто-то другой отправил ровно ту же работу за три дня до этого. Меня обвинили в плагиате, и я получила бы двойку, если бы не отправила другой оригинальный текст до конца года.

Мое лицо вспыхнуло от вновь пережитого смущения. Я повернулась к ней, ожидая, что она поймет.

Пазл наконец сошелся.

– Черт побери! Дхан украл твою работу?

– Да. Дхан украл мою работу. Это было несложно. Он знал расписание моих лекций и время, когда я была в библиотеке или у Мики. Всё, что ему нужно было сделать, – это позвонить в дверь и сказать, что он пришел ко мне. Кто-то из моих соседей впустил его. Он дословно скопировал мою работу с ошибками, которые я исправила в окончательном варианте.

– И ты не сказала об этом месье Роша? Он знал, какой ленивой сволочью мог быть Дхан. Все мы знали. Но переписать твою работу и подставить тебя? Это бессовестно.

– Хочешь чаю? Или еще вина? – Я пошла на кухню, не дожидаясь ответа и чувствуя острую потребность подвигаться, походить и снять напряжение. Открытых винных бутылок больше не было, но у нас была бутылка портвейна. Я заварила мятный чай и наполнила два ликерных бокала рубиновым портвейном. Он выглядел даже не рубиновым, вишнево-красным или алым, а был красно-черным, как венозная кровь.

– Вот так. Чай и портвейн вместо вина. Нет, я не сказала Роша, хотя он дал мне возможность объясниться. Сначала я пошла искать Дхана, чтобы посмотреть ему в глаза и заставить признаться, но он уже уехал домой на Рождество. Он не оставил мне выбора, кроме как переделать работу. Я была так зла и обижена! Клянусь, я могла бы убить его.

Гаэль уставилась на меня с возмущенным выражением лица.

– Дхан, должно быть, знал, что ставит тебя в безвыходное положение. Либо ты приняла бы на себя удар, либо разоблачила бы его как плагиатора. Он понадеялся на твою честь и порядочность, чтобы спасти свою шкуру. Что за черт, Ловиса! Нельзя плохо говорить о мертвых, но сделать такое дерьмо!

У меня не было ответа, и я глотнула портвейн.

– Значит, когда мы встретились в Праге, вы впервые увиделись с тех пор, как ты узнала, что он сделал?

Портвейн был сладким и густым по сравнению с вином, но его вполне можно было пить. Я закрыла глаза, представляя ту сцену. Мы фотографировали, идя по Карлову мосту в Праге, и заметили, что оторвались от остальных. Это был подходящий момент, чтобы припереть его к стенке.

– Он рассмеялся, Гаэль. Он правда рассмеялся. Он сказал, что знает, что это, цитирую, «немного дерзко», но у меня настолько хорошие оценки, что одна проваленная работа не особо повредит. Я попыталась объяснить, какое влияние это могло бы оказать на мою карьеру, если бы я не провела Рождество сидя над новым переводом. Он поаплодировал мне и сказал, что не сомневался, что я что-нибудь придумаю. Ему было всё равно. Пока его задница была прикрыта, я могла идти к черту.

Мой голос немного сорвался, и я пожалела, что порвала ту салфетку.

Мы долго сидели в тишине, глядя на море, но мыслями оставаясь в прошлом. Голоса приближались вместе с хихиканьем и пением.

– Похоже, они допили вино, – улыбнулась я.

Гаэль дотянулась до моей руки.

– Спасибо, что доверилась мне. Сожалею, что тебе пришлось пройти через такой дерьмовый опыт. Твой психолог прав. Ты должна простить его, но, будь я на твоем месте, мне бы понадобилось на это очень много времени. Ты хороший человек, Ловиса.

Но хорошей я не была.

Кларк, 2005

В 2005-м у нас был совершенно другой праздник, потому что я был организатором и мы собирались в Берлин. Я ждал этого намного сильнее, чем путешествия в Кефалонию. Проблем с языком не было – я говорил по-немецки уверенно, если не со стопроцентной точностью. Особенно меня радовало, что ожидался городской молодежный отдых в оживленном месте, а не очередной пенсионерский тур на какой-то остров. Конечно, Дхан мертв. Но мы-то нет. Мы живы, мы собираемся вступить в новые двадцать четыре месяца, полные возможностей. Новый год должен быть возможностью для надежды и оптимизма, для того, чтобы отпустить прошлое. И если это включает в себя ночные клубы, танцы, выпивку и, возможно, наркотики, тем лучше.

Вторая вещь, которую я ввел в тот год, – правило «плюс один». Если бы мы сосредоточились только на нас пятерых и на пропавшем шестом, мы бы никогда не сдвинулись с мертвой точки. Я предложил позвать других важных для нас людей, главным образом потому, что хотел выжать из общения с Хуанитой всю радость до последней капли. Такие женщины, как она, никогда не задерживаются надолго. Сначала они с тобой повсюду, вы чувствуете сильные эмоции и страсть. Потом им становится скучно, и они переходят к следующему приключению, даже не оглядываясь. Вот почему на этот раз я хотел включить в компанию незнакомцев. На мое предложение никто не откликнулся. Я думал было, что идея не прокатила, но в итоге Гаэль пригласила свою сестру. Да! Есть динамика – и всё меняется.

Слушайте, Берлин – это нечто! В отдаче этого места есть анархический оттенок, ощущение, что может случиться что угодно. Неудивительно, думаю, для города, который был разделен и воссоединился вновь. Через шестнадцать лет после падения стены остались физические следы ее присутствия. Но что насчет людей? Любимые, друзья и соседи годами были оторваны друг от друга, пока однажды ночью преграда не была уничтожена. Как адаптироваться к таким глобальным переменам? После того, как первый восторг угас, адаптация вряд ли проходила легко. Люди меняются в разлуке, справляясь с изменившимися обстоятельствами, привыкая к свободе или ее отсутствию. Когда люди развиваются с разной скоростью, внезапное объединение должно стать шоком для обеих сторон. Думаю, некоторые задавались вопросом, разумно ли ожидать, что две страны станут единой за одну ночь. Воссоединения не всегда приносят радость.

Мы избегали туристических достопримечательностей и болтались в причудливых маленьких художественных галереях и барах с живой музыкой. Сестра Гаэль, Орла, была настоящим глотком свежего воздуха, она всегда предлагала обходной путь, чтобы посмотреть граффити, работы уличных артистов или поэтический баттл. Мы ели в «Биркеллере» и ходили по ночным клубам до трех часов ночи, а потом брели домой и покупали пончики. Хуанита танцевала так круто и с таким энтузиазмом, что гипнотизировала всех, кого встречала. Два новых лица в нашей группе сработали как приправа в супе. Всемером даже лучше, чем впятером.

В канун Нового года мы вместе готовили ужин в снятой мной огромной квартире. Затем мы вышли на улицу и желали всем Guten Rutsch в Новый год. Мы отсчитывали секунды до полуночи и танцевали на одной из площадей. Потом мы разошлись. Тусовщики – я, Хуанита, Мика и Орла – хотели пойти в клуб. Девочки не были в восторге от этой идеи, а я не был в настроении их уговаривать. Пытаться осчастливить всех – дело неблагодарное. Кислое выражение лица Симоны в последние два дня практически вывело меня из себя. Несколько раз я спрашивал себя, почему мы, кучка неудачников, снова занимаемся этим, в то время как я мог бы быть совершенно счастлив и без них.

Я имею в виду, что люди растут. Нам было около 20, когда мы встретились, и за эти три года, да, наша связь стала крепче, чем у многих. Я полагаю, что если бы Дхан не умер той ночью, наши пути постепенно разошлись бы. Это совершенно естественно, понимаете? Возможно, мы бы встречались время от времени, промежутки между встречами становились бы длиннее, качество этих встреч ухудшалось бы, пока физическая связь просто бы не иссякла. Мы всё еще могли бы следить за жизнью друг друга через отфильтрованную версию, представленную в социальных сетях. Никакого чувства вины за испарившуюся дружбу. Просто иллюзия близости, обеспеченная расстоянием. Кто бы на такое не согласился?

Может, кто-то бы и не согласился. Ловиса – наша «мамочка», поддерживающая наши пятисторонние отношения, как искусственное легкое. Дни рождения, успехи, переезды, неудачи и любовные дела – всё это заслуживает напоминания или сообщения. Без нее наша связь зачахла бы и умерла, как свежесрезанные цветы на кладбище.

Как у всех мам, у нее есть свой любимчик. Никто не будет отрицать, что это Симона. Любимое дитя зарабатывает свое место добродушным обаянием или беспомощностью. Симона использует последнее. Вечно неуверенная, сбитая с толку, раздражительная и уязвимая, Симона использует любые уловки, чтобы заставить нас всех броситься ей на помощь. На это клюют все, кроме меня. Даже Гаэль снисходит к ее выходкам, но я думаю, что она видит всё насквозь. Почему Симона, местная жительница, не смогла справиться ни с одним практическим действием, необходимым для поступления в университет, так, чтобы кто-то из нас не вел ее за руку?

Женщина она красивая, это правда. Все оборачиваются, когда она входит в комнату. Но она как питайя. Привлекательна снаружи, вроде бы полезная, но внутри всё безвкусно. Может быть, даже немного кислит при втором укусе. Симона манипулирует и хитрит, настраивает людей друг против друга. Классическое поведение младших братьев и сестер, по словам Гаэль, а уж она-то знает. Если этого сдерживающего фактора недостаточно, я должен предупредить вас, друзья мои, что Симона относится к худшему типу европейских снобов.