Он долго бродил по улицам, а потом заперся в своем кабинете. За эти часы вся жизнь пронеслась перед его затуманенными от слез глазами. Внезапная смерть матери, трусость отца, который одурманивал себя алкоголем и работой, а потом вообще его бросил, оставил бабушке с дедушкой, Капитану и Мадо, по которым он скучал больше, чем осмеливался себе признаться, и… Жюстин. Как она? Ему захотелось ей позвонить, но он отказался от этой затеи. К чему?

Он зашел в кабинет Бертрана, чтобы найти там выпивку, плюхнулся на кожаный диванчик директора и глотнул прямо из горла. Потом еще и еще. Жидкость обжигала горло, но не успокаивала.

Виски ударило ему в голову. Он начал рыться в ящиках стола Бертрана. Там он и нашел револьвер.

Он глубоко вздохнул, приставил дуло к виску, закрыл глаза и начал считать:

– Один, два…

Deal!^[1]

Те месяцы, какие нам осталось жить, важнее всех прожитых годов.

Лев Толстой

– Слушайте, Фуэнг, я не сомневаюсь, что у вас вкуснейшие оладьи, но сейчас я не могу их попробовать, я не в лучшей форме!

– Да уж, я вижу, но все же ты жив!

Мало просто онемел от удивления после этой реплики. Фуэнг прекрасно говорила по-французски, хоть и с сильным азиатским акцентом, фамильярно тыкала ему и вела себя чрезвычайно самоуверенно.

– Вы говорите по-французски?

– Да, я уже много лет учусь, – глаза старухи блестели, когда она это говорила. – Сложный язык, совсем не похожий на тайский, спасибо, что позволил мне попрактиковаться сегодня. Как я могу тебя отблагодарить?

– Ничего не нужно. К тому же я сейчас очень занят, мне не до болтовни…

– Да, не сомневаюсь, что у тебя есть дела поважнее, чем болтовня с уборщицей, – улыбнулась старушка.

Мало показалось, что он слышит иронию в словах пожилой дамы, но, с другой стороны, говорила она доброжелательно и искренне. Молодой человек отпил воды из пластиковой бутылки, стоявшей на столе, и попробовал одну из оладий, которые старушка приготовила. Карамельная глазурь с теплым кокосовым молоком смягчила горечь вечера. Семечко лотоса хрустнуло на зубах, проросло в его сердце.

Фуэнг напряженно ждала вердикта.

– Очень вкусно, действительно!

– Вторая окажется еще вкуснее, вот увидишь.

Она помолчала, потом продолжила:

– Я заметила, что тебе не по душе мои кокосики. Каждый вечер я находила их в твоей мусорной корзине.

– Значит, это вы оставляли недоеденный обед?

– Нет, я готовила их специально для тебя! Я оставляю оладьи на столе у каждого из сотрудников. Похоже, только тебе они не нравятся!

Она указала пальцем на угощение, словно побуждая его попробовать еще одну оладью. Мало повиновался.

– Закрой глаза и сосредоточься на вкусе и ощущениях.

Сладковатый аромат будто оседал на его пробуждающихся вкусовых рецепторах. Запахи смешивались друг с другом, вызывали сложные эмоции, проступавшие в его сердце каплями удовольствия. На какую-то секунду Мало показалось, что он чувствует радость. Он удивленно открыл глаза и увидел, что Фуэнг улыбается.

– Ты на сто процентов уверен, что надеяться не на что?

Потом она закрыла глаза и замолчала. Мало вдруг вспомнил, почему он здесь. Он представил, как его мозги разлетаются по стенам кабинета, и ужас охватил его. Сумел бы он это сделать? Покончить с жизнью… а что потом? Слова врача звучали у него в голове: «Тут ничего не сделаешь», «максимум несколько недель». Какое будущее его ожидает? Он будет страдать, чувствовать боль? Он не был уверен, что ему хочется это узнать.

– Да, почти на сто процентов, – наконец пробормотал он.

– Почти – это не на сто процентов, какая-то часть тебя еще верит, что все обойдется.

Старушка продолжила, не дожидаясь ответа:

– Сколько ты зарабатываешь в день?

– Что?

Она спокойно повторила вопрос. Мало ожидал всего чего угодно, только не такой темы.

– Это неважно, – сказал он.

Какая-то неловкая создавалась ситуация. Он понимал, что, даже если эта старушка проработает всю жизнь в поте лица, она не заработает столько, чтобы покрыть хотя бы один его гонорар. Ему не хотелось обижать ее.

– Наоборот, это очень важно. Давай, скажи мне! Сегодня мы говорим друг другу правду, не тратим время на ерунду! Business is business^[2].

Что это за существо? Полуангел-полудемон? Сначала накормила его чудо-оладьями, а теперь расспрашивает про деньги!

У него вдруг сильно разболелась голова.

– Так сколько? – не отставала пожилая дама.

– Три тысячи евро в день, – бросил Мало, надеясь положить конец этому абсурдному разговору.

Сама напросилась, теперь, наверное, отстанет от него.

– А сколько это в батах?

Шутка явно затянулась. Мало был больше не в силах сдерживаться, он жестко и грубовато одернул женщину.

– Знаете что, довольно! У меня был тяжелый день, и вам давно пора домой. Спасибо, конечно, за оладьи, но я хочу остаться один.

Фуэнг как будто что-то считала на пальцах. Она бормотала на тайском, и Мало вдруг понял, что она переводит ту сумму, которую он только что назвал, в местную валюту!

– Можешь отложить самоубийство на тридцать дней? Я за них заплачу!

– Вы окончательно рехнулись?

– А ты должен был умереть уже четверть часа назад. Так что прояви хоть немного уважения. Думаю, ты можешь позволить себе отсрочку в тридцать дней, раз уж подождал пятнадцать минут? И все благодаря мне. Так что я имею преимущественное право на покупку.

Юридические и бухгалтерские термины в устах Фуэнг поразили Мало.

– Несомненно, имеете, – невольно улыбнулся он.

– Вы разве не так обычно разговариваете, когда ведете дела? Так, значит, процент не больше десяти и выплатить его надо будет в конце месяца, через сорок пять дней. Правильно?

Фуэнг протянула ему руку, чтобы он пожал ее в знак заключения сделки. Мало встревожено огляделся, ему вдруг показалось, что в одном из углов кабинета спрятана скрытая камера. Он растерянно улыбнулся, его впечатлила деловая хватка этой вроде бы обычной старушки.

– Это шутка, вы меня разыгрываете?

– Ни в коем случае, это честное предложение. И ты, и я – мы оба в выигрыше.

Мало молчал, пораженный ее дерзостью и безрассудством. В этой старушке было нечто неуловимо очаровательное. Властность, с которой она повелевала, как ему поступить, покоряла его, хоть и была непривычна, даже немного успокаивала в этот жуткий вечер.

– А какая вам выгода выкупать тридцать дней моей жизни?

– Это я скажу, когда придет время.

– Неужели вы думаете, что я соглашусь на договор, условий которого полностью не знаю!

– А что ты теряешь?

– Свободу действий.

– Видели мы, куда привела тебя эта свобода, – усмехнулась Фуэнг.

Она вновь заговорила серьезно.

– Объясню яснее, малыш. То, что ты хочешь уйти из жизни, отказаться от нее, означает, что ты страдаешь, чувствуешь себя отвергнутым. Поверь моему опыту, я кое-что знаю об этом, я, можно сказать, стала экспертом в этом вопросе. Кажется, я догадываюсь, как тебя исцелить. И чтобы это получилось, мне необходимо тридцать дней.

– Удивительное самомнение! Вы ничего не знаете ни обо мне, ни о моей жизни. Свалились непонятно откуда и утверждаете, что можете меня исцелить?! Да, я в тупике, но это не значит, что я поверю первой попавшейся шарлатанке! Я не кретин!

– Диагноз поставить я пока не могу, еще недостаточно тебя изучила.

Мало возразил, растерявшись:

– И какая для меня выгода в том, что вы оплатите мне эти тридцать дней? Мне эти деньги не пригодятся, я все равно умру.

Он опустил глаза.

– Я даже не знаю, буду ли я жив через месяц.

– Малыш, когда клиент подписывает контракт, ты ведь не спрашиваешь, к чему это тебе, ты объясняешь ему, в чем его выгода. Так ведь?

Фуэнг определенно оказалась прекрасным бизнес-стратегом. Чтобы расставить все точки над «и», она выпрямилась и заявила:

– Но тебе я все объясню: в лучшем случае ты исцелишься, в худшем – будешь уверен на сто процентов!

Каким образом эта старушка собирается лечить его, она ведь даже не представляет, чем он болен, и она явно не врач? Мало не сомневался, что она не сможет ему помочь. Он бы многое отдал, чтобы положить конец этому фарсу. И все же, когда она снова протянула ему руку, чтобы скрепить сделку, он машинально пожал ее.

– Теперь все твои дни принадлежат мне! Начинаем с сегодняшнего.

– С сегодняшнего дня? – переспросил Мало.

– Да, даю тебе немного времени, чтобы привести свои дела в порядок.

– Каким образом?

– Не знаю. Ты завершил здесь свою миссию, сказал коллегам то, что хотел?

– Нет, даже и не пытался.

– Значит, попытайся сейчас.

– Что вы хотите, что мне им сказать?

– То, что у тебя на сердце. Ты уже три месяца наблюдаешь за ситуацией, которая тебя не устраивает. Пришло время заявить об этом.

– Мне не за это платят.

– Теперь за это. Давай, ты ничем не рискуешь. Ты все равно скоро перейдешь в мир иной. Вот увидишь, тебе сразу полегчает.

Фуэнг схватила револьвер, который все еще лежал на столе.

– Я верну его тебе, когда закончится срок нашего договора.

Она улыбнулась, заметив, что оружие на предохранителе.

– Еще придется научить тебя, как им пользоваться.

Чрезвычайная ситуация

Когда мы с полным осознанием прикасаемся к своему страданию, мы трансформируем его.

Тит Нат Хан

Весь следующий день Мало провел, заново переживая этот вечер, который мог стать для него трагическим и последним, если бы не старушка, внезапно вмешавшаяся в ход событий. Он сидел в своем кабинете и обдумывал ее слова. Завершить свою миссию… Сказать, что у меня на сердце… О чем она хотела, чтобы он говорил? О своих коллегах? Он едва их знал. О боссе? Об этом пьянице? Могла она говорить о тех, кто разочаровал и сильно ранил его, о тех призраках, что годами преследовали его, о предателях, фальшивых друзьях, о Бенжамине, Жюстине или, что еще ужаснее, о его трусливом папаше? Чем больше он вспоминал о своих ранах, тем невыносимее казалась ему жизнь. Он пожалел, что отдал старухе револьвер. Он чувствовал себя таким одиноким, брошенным, что с удовольствием спустил бы курок и покончил бы со всем этим.

Когда он шел через опустевший офис, из кабинета Бертрана донесся женский крик. Он узнал голос Мари-Одиль, менеджера по подбору персонала. Он резко открыл дверь и увидел, что она пытается высвободиться из крепких объятий мужчины.

– Отпустите ее немедленно! – вмешался Мало.

Бертран обернулся и удивленно посмотрел на него мутным взглядом алкоголика. Мало почувствовал, что в нем нарастает гнев, отодвигая на задний план болезненные страдания. Его рука сжалась в кулак и будто налилась силой. И он выплеснул накопившуюся за много лет ярость прямо в лицо этому пятидесятилетнему увальню, который рухнул на землю.

В этот момент в кабинет ворвался Матьё и встал перед Мари-Одиль, загородив ее своим телом. Мало прислонился к стене и соскользнул на пол рядом с Бертраном. В голове звенело, будто он врезал сам себе. Он похлопал босса по щекам.

– Просыпайтесь, старина, просыпайтесь!

Через какое-то время – казалось, что прошла вечность, – Бертран заворчал, потом застонал, ощупал сломанный нос.

– Я отвезу его в больницу, а вы позаботьтесь о Мари-Одиль, – приказал Мало Матьё, потом повернулся к женщине. – С вами все в порядке?

Мари-Одиль кивнула, опустив глаза, и пробормотала «спасибо» дрожащими губами. Мало потащил Бертрана, еле державшегося на ногах, к своей машине.

– Почему вы ударили меня?

– Вы больны, Бертран, – холодно проговорил Мало.

Босс устало прислонил отяжелевшую голову к окну машины и вытер тыльной стороной ладони окровавленный нос.