У него жуткие глаза. Серые, почти бесцветные, я никогда таких не видела. Ледяные… нет, стальные! А еще он огромный, явно проводит кучу времени в спортзале. Дэн рядом с ним смотрится мальчишкой. Темные волосы коротко подстрижены, на лице небрежная щетина.

И смотрит. Прожигает взглядом, рассматривает, как зверушку в зоопарке.

– Что вы… Кто вы такой?

Мой голос дрожит. Немудрено, от такого взгляда даже в одежде почувствуешь себя голой, а я в тонком белье и распахнутом платье.

– Как интересно… – Мужчина проходит в комнату, и я могу видеть, что происходит за его спиной.

От увиденного мне становится трудно дышать, я через силу заставляю себя втянуть воздух. Дэна держат за руки двое крепких парней в темных костюмах. Полы пиджака одного из них разошлись, и можно отчетливо увидеть кобуру.

– Значит, – незнакомец поворачивается к Денису, – решил отметить аферу с подружкой?

– Сергей Васильевич, да я не…

Я ахаю, когда один из охранников бьет Дэна под дых.

– Спокойно, малой, спокойно. Я тебя предупреждал, что бывает с теми, кто меня кидает. Предупреждал? Мне ведь не приснилось? Ну что, как отдавать будешь?

– Да я отдам, я…

Мужчина морщится.

– Что ты? Что ты, Савельев, свою мыльницу продашь? У папочки попросишь? Как ты собираешься со мной расплатиться? Думал, лоха нашел? Думал, хрен с ним, со старым козлом, миллионом больше, миллионом меньше, не заметит? Умнее надо быть, Савельев, умнее. И если уж решил воровать у того, кто сильнее, след заметай! Ладно. Давай думай головой, как будешь исправлять косяк, иначе я клянусь, тебя поутру в реке найдут, ты не представляешь, как я зол.

Он снова смотрит на меня, и я с ужасом понимаю, что в моих глазах стоят слезы.

– Да, милая, не повезло тебе с любовничком, редкостный мудак. Представляешь, на пару с одной тварью в офисе уводил бабло через липовые договоры. Красиво живет.

– Отпустите меня, пожалуйста, – очень тихо прошу я.

– Да я бы с радостью, – Сергей притворно вздыхает, – но видишь ли, милая, за косяки надо платить. Взять с этого обмудка нечего, фотики его стоят копейки, а нагрел он меня хорошо. Поэтому будет отрабатывать. Для начала полы мне в офисе мыть, а там посмотрим. Ну и сама понимаешь, плохих мальчиков лишают сладкого.

Нет, я не понимаю. Меня трясет так, как никогда в жизни. Кажется, я сейчас проснусь и с облегчением выдохну. Так бывает. Плохой сон, несколько минут смятения и облегчение.

Сергей оборачивается к Дэну, которого все еще держит охранник:

– Сотку скину за малышку. Если будешь смотреть, еще полтос.

– Дэн! – Я захлебываюсь в истерике.

Он молчит. Не смотрит на меня! Молчит, уставившись в пол!

– Не буду, – наконец произносит.

Мой мир рушится, взрывается, распадается на части и горит вместе с первой любовью и последним кусочком души.

– Дэн! Дениска! Ну не молчи! – прошу я. – Найдем где-нибудь деньги, у меня квартира есть, я…

– Ну да, конечно, – смеется Сергей. – Квартира у нее. Так я и позволил нашему Буратино чужими деньгами расплачиваться. Сам пусть отрабатывает. Никаких квартир, Савельев, слышишь? Деньгами я с тебя не возьму. На шкуре прочувствуешь, может, поумнеешь. Костян, уводи, посидите там полчасика.

Наконец у меня получается освободиться, но все, что я могу, – сесть в изголовье кровати, хоть немного прикрывшись. Одежда валяется где-то на полу, взять ее не получится.

– Отпустите, пожалуйста…

Мужчина садится рядом, матрас прогибается под его весом.

– Я никому не скажу, я…

– Помолчи, – следует отрывистый приказ.

Он задумчиво проводит пальцем по моей ключице, спускается к ложбинке. Я всхлипываю и отворачиваюсь, но от прикосновений, как и от взгляда бесцветных глаз, не спрятаться.

– Пожалуйста… – шепчу, потому что горло вдруг сдавливает невидимая рука. – Я еще никогда…

– Девственница? – удивленно поднимает брови мужчина. – И почему таким поганцам достается все самое вкусное… Не бойся, трахать не буду.

Сложно описать чувство облегчения, смешанного с липким страхом. Я и не думала, что сердце способно выдерживать такие эмоциональные всплески. В один момент я до смерти напугана, во второй вспыхивает надежда.

– Но не значит, что быстро отпущу.

– Ч-что…

– Хочу посмотреть, что получают другие. Всего лишь посмотреть… к счастью для тебя. Хорошая цена за скидку.

– Плевать мне на его скидку! Это насилие! Я напишу на вас заявление…

Он морщится, словно я – первоклашка, ляпнувшая несусветную глупость.

– Ну напиши. Так и напиши: пришел незнакомый мужик, когда я трахалась с мошенником, посмотрел на меня голую, облапал, потом ушел. Сказал же, трахать не буду. Но я тут, видишь ли, из-за твоего любовничка кучу времени просрал, так что хоть какая-то компенсация мне положена. Да и вам обоим урок. Ему – что не хрен воровать, а тебе – не хрен давать кому ни попадя.

Я пытаюсь сказать, что он совершенно не то обо мне думает, что я не шлюха и мы с Дэном давно встречаемся. Но не могу вымолвить ни слова.

Медленно доходит, что это не сон и не шутка, но я лишь трачу последние силы на бесплодные попытки вырваться. А он протягивает руку, обхватывает ладонью грудь, зажимает сосок между пальцами и сдавливает. Я дергаюсь, но второй рукой он притягивает меня к себе, не оставляя никаких шансов на побег.

Мы очень близко. Я чувствую, как бьется его сердце. Ровно и размеренно. Совсем не так истерично и рвано, как мое.

От него приятно пахнет. Свежий, совсем не резкий, в отличие от большинства мужских парфюмов, запах. Я навсегда его запомню. Теперь мои кошмары будут пахнуть так, как он.

И говорить его голосом.

Бархатистым, низким, равнодушным.

– Вот тебе, девочка, урок. Десять минут назад ты думала, что занимаешься сексом с любимым мужчиной. А теперь он продал тебя, лишь бы спасти свою жопу. Все еще нравится? Все еще хочешь с ним переспать?

Он ждет ответ. Стальной хваткой прижимая меня к себе, ждет, когда я пересилю сковавший тело ужас и покачаю головой.

– Будь на моем месте кто-то чуть менее беспринципный, ты бы уже пошла по кругу. В следующий раз думай, с кем спишь.

В следующий момент я пугаюсь сама себя. Того, что вдруг вместо молчаливого согласия и мольбы всех богов на свете о том, чтобы он ушел, как обещал, не тронув меня, я нахожу в себе силы огрызнуться:

– На мужчинах не написано, что они сволочи.

– Что ж, тебе повезло. Ты встретила сразу двух за один вечер. Достаточно, чтобы научиться.

Он резко разжимает руки, и я даже не сразу понимаю, что свободна. Отшатываюсь к спинке кровати, хватаю покрывало и натягиваю до самого носа, пытаясь скрыться от пронзающего насквозь внимательного взгляда серых глаз.

А затем мужчина уходит. Я слышу его тяжелые шаги, скрип двери. Остаюсь в комнате совершенно одна.

Сколько я сижу, выравнивая дыхание и останавливая слезы? Не знаю. Отрешенно слушаю голоса, доносящиеся из гостиной, но не разбираю слов. Потом хлопает дверь.

Этот звук приводит меня в чувство, я подскакиваю и судорожно начинаю одеваться. Почему-то кажется, что, если Дэн увидит меня в таком состоянии, случится что-то необратимое.

Но разве оно уже не случилось?

Дрожащими руками я застегиваю платье, собираю волосы в хвост. Мне надо умыться, но ванная слишком далеко.

Бежать! Как можно дальше и скорее! Оказаться далеко-далеко, в безопасности и тепле.

– Жень…

Денис стоит в проходе. Губа разбита, под глазом зреет синяк. Ему, похоже, досталось больше. Эта мысль неожиданно веселит. Нервное, наверное.

– Не надо! – Я поражаюсь тому, как звенит голос.

Он без слов пропускает меня к выходу. Даже в глаза не смотрит.

А мне хочется плакать, потому что его я представляла, когда думала о счастливом будущем. О нем думала, как об отце моих детей. Им жила!

Не смог, не стал, не защитил… все равно бы, конечно, не справился, но я бы знала, что он пытался! Знала, что хотел, знала, что не желал мне зла. Его «не буду» – приговор куда более жуткий, чем то, что сделал Сергей.

– Женьк, ну их трое против одного…

– Замолчи! – рычу, и слезы все-таки оставляют две новые дорожки на высохших щеках.

Он протягивает мне контейнер с фруктами, все так же отводя глаза. Мне хочется швырнуть ему этот контейнер в лицо, расцарапать его, кричать, драться, заглушить как-то опустошающее ощущение предательства! Но я представляю, как сонная Элька спросит: «А что ты мне принесла?», и заставляю себя взять фрукты.

Это унизительно. Больно.

Но ради племяшки приходится как-то держаться.

Глава вторая

– Ну вот, – говорю я, – теперь ты – котенок.

– Р-р-р-р! – кривляется чудесная девчушка и морщит нарисованный носик. – Я тигр-р-р-ь!

– Она только «Р» выговаривать научилась, – поясняет мама. – Хвастается.

Отдает мне деньги и вручает дочке большой ком сладкой ваты. Я бы тоже не отказалась от сладкой ваты, хотя, пожалуй, мороженого хочется больше. Но в парке оно жутко дорогое, а оставить инвентарь и уйти в супермаркет я не могу. До конца смены еще два часа. Потом быстро убрать складные столик и два стула в подсобку, собрать краски и все инструменты и бежать за Элькой в садик. Дома поделать с племяшкой задания, а вечером сесть за заказ, потому что время поджимает, я и так пропустила три дня из-за температуры, и это больно ударило по кошельку.

Я рисую в парке четыре дня в неделю: с четверга по воскресенье. Плачу восемь тысяч в месяц за место и очень им дорожу. Его выбила Марина – дочь соседки. За такое проходное вообще платят двенадцать, но мне сделали скидку, уж очень начальнице понравились мои работы.

– Скажу сразу, – вздохнула она, – свободы творчества здесь нет, но ты выставь картины на продажу и как примеры. Но чаще всего заказывают портреты и аквагрим. За них и платят.

– Мне подходит, – улыбнулась я. – Рисовать для души я могу дома, а если за портреты платят, то буду работать. Не волнуйтесь, я умею ладить с людьми.

Да… умею, это точно. Только не разбираюсь в них.

Заработок сезонный, но зато можно откладывать. В хороший солнечный выходной можно заработать тысяч десять. На самом деле я благодарю бога за возможность найти эту работу, потому что с ее появлением мы с Элькой стали лучше питаться и смогли одеться к зиме.

Ну и, конечно, я откладывала. Сначала, получив за неделю половину оклада оператора на почте, я растерялась. Никогда не видела таких денег, даже мелькнула мысль купить что-нибудь дорогое, для души. Или какую-нибудь модную классную игрушку для Эли. Но я быстро взяла себя в руки, ограничилась ананасом и куклой, а остальное отложила на черный день. Придет осень, за ней зима, и до весны с заработком будет похуже. Может, будут заказывать курсовые, а вдруг нет?

Я рисую не одна, на линии вдоль главной аллеи еще три художника. Один делает шаржи, второй портреты, а третий расписывает желающих хной и индийскими узорами. В перерыв мы часто ходим друг к другу поболтать, так что на олимпийке у меня болтается значок с забавной мордой-шаржем, а все руки покрыты оранжево-коричневыми завитками и узорами.

Одна из мам, оставляя мне ребенка на портрет, живо интересуется мехенди и спешит к мастеру, получая заверение, что никуда от меня ребенок не денется.

Пусть это немного не то, о чем я мечтала, но все же работа, связанная с рисованием. А значит, я получаю от нее удовольствие и отдыхаю душой.

Я так погружаюсь в рисунок, что не замечаю происходящего вокруг. Лишь краем глаза вижу, как кто-то ходит вдоль ряда моих картин, останавливаясь у каждой на несколько минут. Мне хочется рассмотреть этого человека, прочитать в его глазах мнение о моем творчестве, но нужно рисовать и присматривать за девочкой.

Мне вдруг становится страшно. Или волнительно? Человек все не уходит, стоит. Ждет, когда я закончу?

Наконец портрет готов, я получаю деньги и убираю их в карман. Счастливые мама с дочкой уходят развлекаться дальше, а я вытираю кисть и поднимаю голову.

Сердце останавливается, когда встречаюсь взглядом с бесцветными глазами.