«Были зачитаны акты экспертизы ботинок Верцени, где особое внимание уделили правому ботинку, поскольку у подсудимого дефект правой ноги и он слегка прихрамывает».

Чезаре Ломброзо потребовал, чтобы подсудимого обрили наголо для краниометрических ^[34] обмеров, но председатель суда запротестовал, поскольку тогда не все свидетели смогут его опознать. Ломброзо также приказал, чтобы обвиняемого увозили и привозили в особом закрытом транспорте под усиленным конвоем карабинеров, ибо по дороге из камеры в зал суда ему угрожала толпа.

Слушание 31 марта 1873 года. Были заслушаны свидетели, среди которых мать Марианны Верцени. По ее словам, она не сразу сообщила о факте нападения, так как была уверена, что дочь кричала от боли в животе: у той были глисты. Джакомо, очень внимательный к реакции публики, прокомментировал: «Веселье в зале».

Однако председатель суда не нашел в этом ничего смешного:

– Где это видано, чтобы глисты так царапали горло?

Свидетельница рассмеялась:

– Вы же хорошо знаете, что не годится выдумывать лишнее, – и упорно настаивала на своем: – Я сразу побежала за сажей, разболтала ее в воде с чесноком и дала выпить Марианне от боли в животе.

Затем допрашивали отца Марианны. Он утверждал, что не придал особого значения событию, поскольку не видел никакого мотива.

– Винченцо работал как зверь, – сказал он, – и ни разу никого пальцем не тронул.

И принялся рассказывать, как Верцени всю жизнь только и делал, что работал, что он происходил из семьи, которая никогда не давала ему денег и ради экономии охотно кормила бы его землей, а не полентой.

– Это люди, готовые драться за свою выгоду, они постоянно грызутся друг с другом с утра до вечера и пойдут продавать даже блошиный мех.

При этих словах зал загудел от громкого смеха. Журналист так и записал в скобках:

(Веселье в зале.)

Слушание 1 апреля 1873 года. Напряжение нарастало. Были заслушаны три женщины, на которых Верцени нападал, прежде чем перешел к убийствам: госпожа Брави, госпожа Эспозито и госпожа Превитали. Все они опознали обвиняемого. Затем дали показания свидетели Джованни Батиста Равазио, его жена Мария Лекки и восемнадцатилетний сын Джо Равазио. После них заслушали опытного специалиста по стиральным машинам, которому задавали вопросы по поводу одежды Мотта. Суд пытался разобраться, одежда была выстирана или вымокла под дождем и снегом. Джакомо то и дело зевал: процесс шел довольно скучно. Небольшое оживление наступило, только когда вызвали свидетелей, способных рассказать, как был найден труп. Он очень внимательно за ними наблюдал. Один из них оказался крестьянином весьма неотесанного вида. Другой – портным с желтовато-золотистым лицом. Показания давали и две девушки, видевшие Верцени утром в день убийства Мотта. В зале возникло напряжение, поскольку девушки его не опознали. Председатель суда вышел из себя и пригрозил, что привлечет одну из них к ответственности за дачу ложных показаний. Девушка испугалась:

– Прошу прощения, синьор председатель, я ошиблась. – И сразу же узнала Верцени.

Слушание 2 апреля 1873 года. В зал суда были вызваны эксперты. Окулист произвел офтальмологический осмотр подсудимого:

«Верцени страдает небольшим двухсторонним косоглазием и средней степенью близорукости».

Когда об этом задали вопрос профессору Квальино, он высказал несогласие, что аномалия в развитии глаз способна стать причиной или последствием отклонений от нормы в нервных центрах. Затем допросили ризничного сторожа и священника Боттануко, которые опровергли алиби Верцени: в храме его не было. Заседание несколько оживилось, когда вызвали двух бывших невест обвиняемого. Чезаре Ломброзо допрашивал Каролину Маркези:

– О чем он с тобой говорил? Верцени никогда не рассказывал тебе о каких-нибудь кровавых сценах?

Свидетельница ответила:

– Нет, он никогда таких гадостей не рассказывал. Говорили всегда об обычных вещах, например о деревне, о полях.

Ломброзо пожелал узнать, не случались ли у Верцени резкие перепады настроения. Каролина помотала головой:

– Нет, он всегда пребывал в одном настроении.

Она никогда не слышала, чтобы он жаловался на кого-нибудь или осуждал. Единственным его недостатком было то, что Верцени никогда не дарил подарков.

– Всего только один раз он преподнес мне коробку конфет, – сказала Каролина Маркези, – но я ни разу не оставалась с ним наедине.

Верцени подходил к ней во время праздников у фонтана, чтобы напиться и освежиться, но вокруг всегда было полно людей. Никаких странностей в его поведении Каролина не замечала. Анжелу Таска, следующую его невесту, допрашивали по поводу опоздания Верцени в день убийства Паньочелли. Ее буквально атаковали вопросами председатель суда, эксперты и адвокаты защиты. Но свидетельница, – «которая не обнаруживала особого ума», как уточнил Джакомо, – упорно отрицала, что у Верцени характер «странный, извращенный и дерзкий (в смысле нахальства и наглости)». Из этой пустоголовой девицы ничего нельзя было выудить. Все просто замучились. Слушание закрыли.

Слушание 3 апреля 1873 года. Качча с довольным видом огляделся вокруг.

«Зал, как обычно, переполнен зрителями, среди которых немало женщин», – записал Джакомо. Директор сообщил, что люди буквально вырывают газету друг у друга из рук и пришлось напечатать еще один тираж.

Председатель суда дал согласие на запрос защиты зачитать медицинское заключение инспекции клиники для душевнобольных в Астино относительно свидетельницы Марии Превитали. Она недавно выписалась из клиники, и доктора дали точную картину ее заболевания: свидетельница абсолютно не заслуживает доверия. Ломброзо был очень доволен, и адвокаты защиты пожимали ему руки.

Слушание 4 апреля 1873 года. Джакомо обернулся и попытался сосчитать зрителей по головам, но публика все время передвигалась. Зал был битком набит, как в театре на премьере.

«Зал, как обычно, переполнен», – записал он.

Сначала заслушали учителя школы Боттануко, потом двух членов городской управы и нескольких друзей Верцени. Ломброзо отчаянно пытался доказать, что в семье имелись случаи умопомешательства, возможно связанные с пеллагрой, но ему никого не удалось убедить. О таких случаях не было известно. Затем давали показания сокамерники Верцени. Давиде Полли утверждал, что Винченцо как-то сказал ему, будто лучший из способов овладеть женщиной – это схватить ее за горло, и что у него возбуждение наступает, даже если он просто слышит женский голос. Остальные двое не помнили никаких слов о «нездоровых наклонностях». Затем пригласили тюремного надзирателя. Он подтвердил, что при звуках женского голоса Верцени действительно возбуждался, а перед разговором с адвокатом или следователем его била дрожь. Но больше он ничего не добавил.

Слушание 5 апреля 1873 года. «Зал, как всегда, переполнен, и в публике преобладают гражданские лица», отмечает журналист. Джакомо Качча – счастливый человек. Ему наконец-то прибавили жалованье. К тому же директор наговорил кучу комплиментов. Об этом судебном процессе гудит весь Бергамо. Но отвлекаться нельзя, надо все записывать, и как можно подробнее.

Дальше давал показания надзиратель тюрьмы Сант’Агата. Он дежурил по ночам и утверждал, что ночью Верцени спокойно спал. Однако признавал, что иногда ловил на себе его взгляд «разъяренного зверя». Затем заслушали экспертов, но Джакомо уже устал. Ему мало удавалось поспать в эти дни, да еще невеста жаловалась, что теперь они почти не видятся из-за этого процесса. Пока говорили эксперты, Качча писал ей письмо. Защита добилась разрешения обрить обвиняемого наголо, чтобы произвести краниометрические измерения.

Слушание 7 апреля 1873 года. Обритый наголо Верцени выглядел довольно жалко. Он слушал внимательно, в глазах читалась тревога. От имени экспертов выступал один из представителей обвинения, доктор Манцини. В руках тот держал заключение о ментальном состоянии обвиняемого. Его доклад был долгим, но заключение – коротким и ясным. Верцени вменяем и хладнокровен и заслуживает смертной казни.

Слушание 9 апреля 1873 года. Напряжение в зале все возрастало. Слово предоставили представителям защиты. Джакомо огляделся кругом, и у него создалось впечатление, что все затаили дыхание.

Первым выступил Гриффини, затем настала очередь Ломброзо. С одной стороны, они согласны с коллегой и не опровергают психологического исследования экспертов обвинения. Но они просят признать смягчающие вину обстоятельства. По мнению Ломброзо, Верцени полностью «ответствен за свои действия в начальной фазе, но не ответствен в фазе бредовой». Защите так и не удалось доказать, что именно пеллагра сыграла какую-то роль в безумии обвиняемого. Экспертам защиты заявили отвод. Суд удалился на совещание. В четыре часа пополудни 9 апреля 1873 года приговор был готов. Это оказалось выстраданное решение, которого достигли с перевесом всего в один голос после долгих и горячих споров. Когда суд присяжных вошел в зал, все безмолвно поднялись и был слышен только стук отодвигаемых стульев. Джакомо ожидал вердикта, закусив губу. В глубине души ему было жаль обвиняемого, хотя тот и убивал женщин самым жестоким образом. Верцени стоял, низко опустив голову, и был виден только его гладко выбритый череп.

В глазах людей читалась ярость похлеще, чем ярость убийцы: все ждали смертного приговора. Чезаре Ломброзо заглянул в лица присяжным, стараясь угадать, каково будет их решение. По рядам прокатился шум, все разом заговорили. Тогда председатель суда попросил тишины. Джакомо затаил дыхание. Процесс, изменивший его жизнь, подошел к концу. Он еще не знал, что сразу уедет в Милан и напишет много важных и значительных статей, но только не о крестьянах, которые расчленяют женщин.

«Суд присяжных, согласно вердикту господ судей, произнесенному под присягой, настоящим приговаривает подсудимого Винченцо Верцени к пожизненным каторжным работам».

25 декабря

К тишине праздничного дня прибавилась тишина, принесенная снегом. По улицам проезжали редкие машины, а пешеходов вообще не было видно. Безана и Пьятти слышали собственные шаги по тротуару.

– Вот, это и есть церковь Драгоценной Крови, – сказала Илария.

– Удачнее названия не придумаешь, – буркнул Безана.

Они осмотрели современный, лишенный украшений фасад. За воротами виднелось старое, странное здание с высокими сводами и решетками на окнах: бывшее психиатрическое отделение тюремной больницы.

Безана и Пьятти вошли в церковь. Рождественская месса уже кончилась, и в темном нефе было пусто. На алтаре стояло бронзовое распятие. Ангелы на нем казались взбешенными демонами, а Христос – кричащей жертвой, которая металась, чтобы избежать мучений.

– Какое тревожное место, – испуганно произнесла Илария, подойдя поближе к Безане.

И сразу отпрыгнула назад, потому что на пороге часовни внезапно возник одетый в черное молодой полноватый священник. Его длинные волосы были разделены пробором, над верхней губой топорщились маленькие усики, а легкое косоглазие придавало взгляду свирепое выражение.

– Следующая служба начнется в семь, – сказал он.

Безана объяснил, что они пришли, чтобы взглянуть на бывшую тюремную психиатрическую больницу, потому что хотят написать книгу о Винченцо Верцени.

– Здание почти целиком перестроено, остались только колонны и своды. Да еще высокие окна. Но проходите, пожалуйста.

Священник повел их через часовню и, пока они шли по длинному и мрачному коридору, где, наверное, стояло много кроватей, начал объяснять:

– По приказу австрийского императора Иосифа II ^[35]