– С пальцами проблем не будет, – заявил Элькан, глядя на планшет. – С плечом придется повозиться. Исправить, конечно, исправим, но не без труда. Латеральный и задний пучки дельтовидной мышцы придется удалить и заменить новой тканью. Консервативными методами не исправишь, там живого места не осталось. Круглые мышцы можно попробовать спасти с помощью трансплантатов, но, возможно, и их понадобится заменить. А что касается костей… Видите, вокруг плечевого сустава образовалась полость? Кости не встали на место и постоянно трутся друг о дружку. Придется установить вместо них керамические. Или даже адамантовые, как в вашей другой руке. – Он указал на изображения на дисплее. – Операция будет долгая, а восстановление – еще дольше, даже с инъекциями беты.

– А руку целиком вы можете заменить? – спросил я, вцепляясь пальцами в левую руку.

Элькан удивленно моргнул темными, почти птичьими глазами-бусинами.

– В этом нет необходимости. На регенерацию одних лишь пальцев понадобится пара недель. На всю руку уйдет месяц!

– А если напечатать кости?

– Как в вашей левой руке? – Элькан причмокнул губами. – Можно, но не быстро. В долгосрочной перспективе результат, скорее всего, будет лучше, но вам придется потратить годы на привыкание и тренировку нейронных связей.

– Я помню, – сказал я, не отпуская левую руку.

– И все равно я считаю, что нужды нет. Основные повреждения приходятся на область суставной впадины. Тут заменой одной руки не ограничишься; придется все плечо и даже ребра менять… Милорд, вам хочется пролежать год в резервуаре с бетой, не приходя в сознание? На полное восстановление вряд ли уйдет меньше времени.

Я ответил, что понимаю.

– Пальцами можем заняться хоть завтра. Регенерация будет болезненной. Помните ваш переходный возраст? – попытался пошутить он и улыбнулся, но вышло не слишком успокаивающе. – Вот, примерно то же самое, только хуже. Пальцы будут расти как… ветви дерева? Кости будут болеть, но с помощью коррекционных пластырей вы сможете выполнять простые действия. Мне нужно будет постоянно следить за ходом восстановления, но это не беда, я живу недалеко.

Он убрал планшет и закрыл чемоданчик с медицинскими инструментами, кивнув помощнику:

– Завтра привезу нужное оборудование. А что касается плеча…

– Придется подождать, пока не закончим с допросами, – перебила его одна из схоластов, пожилая женщина с тонкими губами и хмурым лицом.

Элькан устало поднялся. Он был очень низкого роста, и наши глаза оказались примерно на одном уровне, хотя я сидел. Доктор тяжело вздохнул.

– Пальцы! – воскликнул он и похлопал меня по плечу. – Пальцы мы вам быстро сделаем, вот увидите! Шрамы тоже уберем. Трансплантаты поставим.

Он дотронулся до моей щеки там, где остались следы когтей Дораяики.

Я убрал его руку:

– Это не трогайте.

Мысль об искусственном лице почему-то вызывала больше отвращения, чем планы по замене мышц или пальцев. Даже больше, чем мысли об искусственных костях в левой руке.

Сам не знаю почему.

Кхарн Сагара сделал мне новую руку за считаные дни, не выращивая новых костей. Адамантовый корпус в моей левой руке, куда был спрятан новый костный мозг, не только дал мне способность блокировать даже высшую материю, но и серьезно ускорил восстановительный процесс. Новые ткани были мягкими и недоразвитыми, но со временем благодаря физиотерапии моя левая рука сравнялась с правой.

Метод Элькана подразумевал выращивание новых костей, а они росли крайне медленно. Рост был болезненным и сопровождался неприятнейшим запахом. Шина и коррекционные пластыри, наклеенные на правую руку, напоминали устройство, с помощью которого Тор Альма и младшие лекари отца в детстве лечили мне перелом. Это чудовищное приспособление из нержавеющей стали удерживало сустав неподвижно и не позволяло сгибать запястье. Тыльную сторону ладони пронизывали тонкие, как волоски, гибкие стеклянные иглы, стимулируя нервы, снижая боль и вызывая онемение тех участков, где наиболее важно было сохранить рост новых тканей.

Мне бы хотелось иметь возможность увидеть, как из обрубков вырастают пальцы, но они были скрыты пластиковой заглушкой. Не оставалось ничего иного, как вдыхать отвратительный запах и стараться не обращать внимания на тупую боль по всей руке до плеча и на слабую пульсацию крови в новых сосудах.

– Доктор Элькан сказал, что мне придется ходить с этим полтора месяца, – поморщившись, приподнял я повязку-рукавицу. – Затем он примется за плечо. Оказывается, операционная анестезия может помешать действию медикаментов, благодаря которым растут пальцы. И поэтому все нужно делать по порядку.

Опустив правую руку, я крепко сжал левой маленький металлический цилиндр, с которым играл, чтобы не зашипеть от боли.

– Они имеют право допрашивать тебя, пока ты под препаратами? – спросила Валка, сложив в стопку бумаги на столе и откинувшись в кресле. – В такой ситуации показания вряд ли можно считать достоверными.

– Все предосторожности соблюдены, – сухо ответил я и прикрыл глаза. – Мне не дают ничего, что может влиять на ясность ума.

По правде говоря, мне даже сильных обезболивающих не давали, только легкие противовоспалительные препараты.

– Как любезно с их стороны! – воскликнула Валка и презрительно фыркнула.

Ее рабочий кабинет занимал весь четвертый – верхний – этаж восточного крыла. Окнами он выходил на главный двор, который тянулся на северо-восток до стены и аллеи деревьев, окружавшей территорию старого аббатства. Вдали дымили трубы деревенских домов Фонса. Сананну из этого окна было не видать; город и его верфи находились на юге, вниз по склону, на равнине.

Зато сэра Гектора Оливу было прекрасно видно.

Молодой рыцарь стоял на лужайке и постреливал в тюк сена, купленный в деревне. Мы наконец узнали о содержимом его второго футляра – плоского и длинного.

– Он еще там? – вытянула шею Валка.

– С самого утра, – ответил я, крутя рабочей рукой цилиндр.

Несмотря на небольшой размер – всего два дюйма в длину и три четверти в диаметре, – цилиндр был весьма увесистым.

Олива натянул тетиву старинного лука и легко выпустил стрелу. Пролетев беззвучно, она ударила точно в центр мишени, расположенной в полусотне ярдов.

– Он же не думает всерьез применять лук в бою? – спросила Валка, выпорхнув из кресла и присоединившись ко мне у окна.

Я снова покрутил цилиндр, прокатив его между пальцами, как какой-нибудь плагиарий – монету.

– У всех свои увлечения, – бросил я.

Увлекшись наблюдением за Оливой, я случайно задел правой рукой подоконник и застонал от боли, выронил цилиндр.

Не успел нагнуться, как Валка подняла его.

– Осторожнее, варвар! Ты уже не мальчик!

– Помоложе некоторых! – парировал я и протянул руку за цилиндром.

Насупившись, Валка покачала его на ладони.

– Это же резервуар для высшей материи, оставшийся от меча того убийцы?

– Он самый, – ответил я, нетерпеливым жестом требуя его обратно. – Думаю найти мастера, чтобы сделать новую рукоять. Что я за рыцарь без меча?

Старый резервуар валялся в умывальнике Джинан рядом с филактерией Валки, оставленный там как будто божественной рукой.

– Но мало где это умеют, – добавил я. – На Элосе, Фэе… в Джадде…

Зажав цилиндр двумя пальцами, Валка подняла его к свету. Покрытие было титановым, без каких-либо отметин и отверстий, если не считать клапана на торце и клейма мастера, старинной греческой буквы Ф. Внутри в инертном состоянии находилось около фунта высшей материи. Сколько времени должны были работать ускорители частиц, чтобы произвести столько редкого вещества? Несколько лет? Десятилетий? Невозможно было предугадать, когда и как часто будут появляться на свет редчайшие пентакварковые барионы. Чтобы сделать меч, их нужны были триллионы. Барионы собирались в причудливые атомы, затем атомы связывались в одну жидкую молекулу, из которой формировался клинок, способный разрубить почти что угодно. Мощностей всех фабрик на Элосе и Фэе хватало, чтобы производить от силы полдюжины таких молекул в год, а то и вдвое меньше.

– Говоришь, он был джаддианцем? – спросила Валка.

– Убийца? – Я оглянулся на Гектора, который побежал к мишени по прямой, на ходу вынимая стрелы из колчана и стреляя. – Да. Маэсколом.

– Но это не джаддианский алфавит, – сказала Валка, поковыряв букву Ф блестящим ногтем.

– Нет. Это буква фи. – Я забрал у нее резервуар и провел пальцем по клейму. – Означает, что меч произведен на Фэе. Все имперские клинки делают на Фэе или Элосе, поэтому на клейме ставят либо фи, либо лямбду. У джаддианцев другие маркировки.

– А почему на Элосе ставят лямбду, а не эпсилон? – удивленно спросила Валка.

Я развел руками.

– Выходит, это имперское оружие? – уточнила она и после моего кивка добавила: – Почему маэскол сражался имперским мечом? Как-то подозрительно.

Я вновь лишь развел руками. Жест вышел асимметричным, учитывая состояние моей правой руки.

– Наверное, кто-то из «Львов» дал. Например, принц Рикард. Или принц Филипп. Или даже сам лорд Бурбон.

Мысль об Августине Бурбоне заставила меня испытать боль, что была сильнее боли в костях, и я отвернулся от окна и света.

Валка села обратно в кресло. Вокруг нее, на стенах и над лакированным столом висели распечатанные фотографии.

– Вряд ли принцы! Они же не рыцари. Разве такие мечи не полагаются только рыцарям?

– Бурбон тоже не был рыцарем, – ответил я. – Более того, рыцарем нужно быть, чтобы получить право носить такой меч публично.

Я сам носил меч сэра Олорина не один десяток лет до того, как император посвятил меня в рыцари, но делал это почти исключительно за пределами Империи. Был такой меч и у Бассандера Лина, которому до сих пор не даровали рыцарского титула, хотя он того заслуживал. Только рыцарь мог заказать такой меч, а потом отдать его кому угодно.

Я рассказал об этом Валке.

– Интересно, для кого тот меч изготовили, – задумалась она.

– Уверен, что он принадлежал Бурбону. Лорд заставил Браанока подбросить нож-ракету. Подговорил принцев – хотя, возможно, это сделала императрица. У нее тоже мог заваляться такой меч.

Я положил цилиндр на ладонь, ощущая его зловещую тяжесть, холод и плотность, и спросил:

– Но неужели они настолько глупы, чтобы вооружать убийцу собственными клинками?

– Вряд ли, – согласилась Валка; никто бы не допустил такую оплошность. – Тогда откуда он взял этот меч?

– Бурбон? – Я с прищуром посмотрел на Валку, понимая, к чему она клонит, и помотал головой. – Не шути так.

– Его отец был бунтовщиком. Был ли он рыцарем?

– Не знаю.

– Предположим, что был. Значит, это мог быть меч Гибсона.

– Этого мы никогда не узнаем, – сказал я, сжав пальцы на цилиндре.

– Я говорю: «предположим», – не унималась Валка. – Это вполне вероятно. А если так… – улыбнулась она, и ее глаза загорелись, как звезды. – Возможно, это судьба.

– Судьба…

Я взвесил резервуар на ладони, повернулся к окну, посмотрел на сэра Гектора. Молодой коммандер вытаскивал из мишени стрелы для последующих упражнений.

Валка снова подошла и облокотилась на подоконник.

– У тебя не жизнь, а сказка, – тихо произнесла она.

– Разве что страшная, – возразил я и приблизил цилиндр к свету, осматривая его, как ювелир оценивает только что ограненный алмаз.

Меч Гибсона. Это было возможно. Если у Филиппа Бурбона было такое оружие, ему пришлось сдать его перед ссылкой на Белушу, оставить сыну. Таким образом, на память о темном прошлом семьи у Августина мог оказаться старинный меч, опознать который не смог бы ни один ныне живущий мастер. Не считая клейма, на резервуаре не было отличительных знаков. Ни серийного номера, ни даты изготовления. Бурбон мог изменить меч до неузнаваемости, превратить в совершенно другое оружие.

А когда происхождение оружия невозможно отследить, оно становится идеальным инструментом для убийцы.

Меч Гибсона…