В тех случаях, когда имеющийся русский перевод, на мой взгляд, неточно передавал детали или акценты оригинального текста Роулинг, я переводила отрывок сама. Эти случаи оговорены в примечаниях.

Цитаты из других текстов Роулинг («Фантастические твари и где они обитают», интервью) приводятся в моем переводе.

В передаче имен героев, названий, терминов из романов Роулинг я в основном следую вышеперечисленным переводам и русскоязычной традиции в целом. Однако позволяю себе отступить от этого правила в нескольких случаях, где мне кажется необходимой более точная передача звучания или смысла имени/фамилии/прозвища.

Перечислю их:

«Вольдеморт» вместо более распространенного «Волан-де-Морт» и «Том Риддл» вместо более распространенного «Реддл».

Буквы «АН» в русском варианте псевдонима Вольдеморта и Е вместо И появились ради сохранения анаграммы: «Tom Marvolo Riddle ⇒ I am Lord Voldemort» (в русском переводе: «Том Нарволо Реддл = лорд Волан-де-Морт»). Однако Джон Грейнджер не обсуждает эту анаграмму, зато подробно обсуждает значение как настоящего имени Тома, так и его псевдонима.

Фамилия «Riddle» означает «загадка» (Вольдеморт – человек-загадка); при ее передаче как «Реддл» этот смысл теряется. В псевдониме «Voldemort» западный читатель различает «смерть» (mort) и «волю»/«желание» или, возможно, «полет» (vol). При передаче псевдонима на русский как «Вольдеморт» «воля» сохраняется; при передаче как «Волан-де-Морт» она теряется, зато появляются совершенно ненужные здесь ассоциации с бадминтоном.

«Червехвост» (прозвище Питера Петтигрю) вместо более распространенного «Хвост».

По-английски Питер – Wormtail. Это именно крысиный хвост, похожий на червяка, вызывающий ассоциации с чем-то ползучим и склизким. По-английски это прозвище имеет выраженную негативную коннотацию, на которую указывает Грейнджер. При передаче «Wormtail» как «Хвост» негативный оттенок полностью утрачивается.

Виктор Крум вместо Крам.

Виктор – болгарин, и в его фамилии содержится отсылка к легендарному царю Болгарии Круму. Сами болгары легко считывают эту отсылку, и в переводе «Гарри Поттера» на болгарский Виктор назван именно Крумом. Хотя Грейнджер не рассматривает личность и значение имени Виктора, мне показалось правильным исправить эту очевидную ошибку.

Введение

Представьте себе: тихим прохладным вечером вы гуляете с собакой по парку. Вдруг, совсем как в кино, с небес опускается летающая тарелка и плавно приземляется на пустое футбольное поле за складским зданием. Зеленый человечек спрыгивает с металлического трапа и направляется к вам. Вы с собакой чуть ли не зеваете от скуки – уже сколько раз вы такое видели по телевизору!

Человечек вам не угрожает, не говорит «отведите меня к вашему правителю». Как и следовало ожидать, этот брат-близнец Добби всего лишь жаждет поговорить с вами о Гарри Поттере. Неудивительно – все вокруг этого хотят!

За десять лет, прошедшие от публикации «Гарри Поттера и философского камня» в 1997 году до «Гарри Поттера и Даров Смерти» в конце 2007 года, семь романов Дж. К. Роулинг о Гарри Поттере были проданы тиражами более 375 миллионов экземпляров и переведены более чем на шестьдесят языков. Каждый из первых пяти фильмов о Гарри Поттере бил рекорды продаж, а в целом к началу 2008 года эта серия, превзойдя серию о Джеймсе Бонде (двадцать один фильм) и о Звездных Войнах (шесть фильмов), сделалась самой успешной франшизой всех времен и народов. Как любой благоразумный путешественник, инопланетянин позаботился заранее навести справки о планете, куда собрался в отпуск; и, держу пари, все межпланетные туристические справочники этого года советуют туристам на Земле разговаривать с местными о Гарри Поттере. Что еще здесь найдется такого, о чем знают все – и все интересуются?

О Гарри Поттере и его друзьях я впервые услышал в 2000 году. На тот момент у меня было семеро детей, от года до одиннадцати лет, старшие находились на домашнем обучении, и о юном волшебнике в школе волшебства я ничего и слышать не хотел. По рассказам одного коллеги (литературному вкусу которого, впрочем, доверять не стоило), у меня сложилось впечатление, что эти книги – какой-то серийный шлак, вроде «Мурашек» Р. Л. Стайна^[15]. Как заправский сноб, первый роман о Поттере в бумажной обложке я открыл только ради того, чтобы объяснить старшей дочери, почему не стоит читать подобную чушь.

Теперь она называет это «моментом истины». За один вечер я превратился из человека, которому такого «и даром не надо, и с приплатой не надо», в новообращенного, который читал эти книги вслух младшим детям и подолгу обсуждал их со старшими. Помню себя в эту первую неделю восторга, когда еще один коллега сказал мне: мол, «как правило», христиане к этим книгам относятся с презрением. «Вот так номер!» – подумал я.

Ваша любимая сцена?

Однако вернемся к зеленому человечку в парке.

Могу поспорить, первый вопрос, который рекомендует задать его гид по планете Земля: «Какая сцена в этих книгах вам больше всего понравилась?» Почему он хочет это узнать? Ну, помимо того, что это отличное начало беседы, возможно, наш друг из космоса, в отличие от земных ученых, хочет увезти с собой на планету Ксенон какие-то полезные сведения. Его интересуют ответы на самый важный вопрос – единственный вопрос о Гарри Поттере, действительно стоящий ответа. Он хочет знать, что сделало эти книги «настольными» для детей, родителей, бабушек и дедушек на каждом континенте и архипелаге планеты.

Итак, почему стар и млад любят Гарри Поттера? Вопрос важный – а ответ может оказаться очень неожиданным. Прежде чем я им поделюсь, позвольте разъяснить кое-что, сказанное ранее.

Я уже сказал, что безмерно изумился, услышав, что христианам Гарри Поттер не по душе. Возможно, вы помните: в 2000 году некоторые христиане по-настоящему сжигали эти книги – или, как минимум, требовали, чтобы их изъяли из публичных и школьных библиотек, существующих на наши налоги. Почему же меня это так удивило? Да потому что причина, по которой мне так понравились книги о Гарри Поттере, по которой я начал читать их собственным детям, заключалась в их традиционно духовном, даже христианском содержании – на мой взгляд, совершенно очевидном.

Я так заинтересовался этой темой, что прочел об этом цикл лекций на собраниях общества К.С. Льюиса и в местной библиотеке. Как-то незаметно идеи, дрейфующие у меня в голове, приняли форму книги. А дальше произошло превращение не хуже, чем у Уолтера Митти^[16]: из преподавателя латыни я преобразился в эксперта по Гарри Поттеру, к которому обращаются за комментариями журналисты.

Как Гарри околдовывает мир?

Рано или поздно (скорее, рано) те, кто пишет интеллектуальную историю популярной культуры, соберут воедино господствующие в обществе идеи о «Гарри Поттере». Картина, скорее всего, окажется примерно такой, как описывает Дж. Б.С. Халдейн: «Теории проходят через четыре стадии принятия: 1) это бессмысленная чушь; 2) взгляд любопытный, но уж очень нестандартный; 3) может, это и верно, но кого это интересует? – и 4) я всегда это утверждал»^[17]. Историки популярной культуры, исследуя то, как люди понимают «Гарри Поттера», обнаружат такую смену взглядов: 1) книги антихристианские, даже демонические; 2) антихристианские в том смысле, что воспитывают интерес к оккультизму; 3) не имеющие отношения к христианству, просто сказка про волшебников; 4) глубоко христианские, как сказочные повести К.С. Льюиса («Я всегда это утверждал»).

Как ни растет сейчас повсеместно убеждение в глубинно-христианском содержании «Гарри Поттера» – настолько, что в недавнем документальном фильме о ее книгах Дж. К. Роулинг пришлось пространно опровергать мысль, будто она пишет с целью кого-то обратить в христианство^[18], – стоит вспомнить: всего каких-то пять лет назад христианские критики ее книг сумели убедить большинство людей (и, кажется, всех журналистов) в том, что в «Гарри Поттере» можно найти очень многое, но только не христианство, и что эти книги опасно давать детям.

Как они могли так ошибиться? И почему читатели им поверили?

Ответ на вопрос «Почему стар и млад любят Гарри Поттера?» решает и эти вопросы: ведь, разобравшись в этом, мы не сможем более так заблуждаться относительно Гарри и его автора. Ответ очень прост, хоть его часто и понимают неверно. Читатели любят «Гарри Поттера» из-за духовного смысла и христианского содержания этих книг.

Прежде чем перейти к тому, как это понимать, позвольте мне объяснить, как это понимать не надо.

Прежде всего: это не значит, что романы о Гарри Поттере написаны исключительно для христиан, с мыслью о христианах и тем более с единственной целью просветить и обратить в христианство неверующих. Ничто из этого не верно, и ничто не имеет отношения к важному вопросу: почему мы любим «Гарри Поттера»?

«Гарри Поттер» – это не «Оставленные»^[19] и даже не «Хроники Нарнии»: в этих книгах не пересказывается напрямую христианское вероучение, они не зовут в церковь.

Даже сейчас, когда Дж. К. Роулинг открыто обсуждает цитаты из Писания в «Дарах Смерти», сомневаюсь, что ее читатели – особенно читатели-нехристиане – в США, Великобритании и по всему миру согласятся, что любят ее книги из-за их христианского смысла. На мой взгляд, едва ли хоть у кого-то из читателей, взрослых или детей, приключения Гарри Поттера, от первого до последнего, ассоциируются с традиционными христианскими образами.

Так как же люди могут любить эти книги из-за их христианского содержания, если сами его не распознают, не понимают и автор вовсе не ставил своей целью проповедь?

Ответ на этот вопрос достаточно прост, однако потребует нескольких вступительных замечаний; собственно, его детальному объяснению и посвящена эта книга. И у религии, и у литературы долгая история, но почти никто из нас, даже из выпускников Итона, не изучал в школе их взаимоотношения. Так что для начала послушаем экспертов.

Начнем с Мирчи Элиаде, профессора Чикагского университета. В своей книге «Сакральное и мирское» Элиаде объяснял, что «нерелигиозный человек в чистом виде представляет довольно редкий феномен даже в обмирщенных современных обществах»^[20].

Смысл этого замечания очень прост. Человек сотворен как духовное существо – неважно, верите ли вы, что он создан эволюционной случайностью или руками Бога. По самой его природе человеку неуютно в чисто светском мире, в котором не остается места для нашей способности воспринимать реальность, «насыщенную бытием». Хотя школы, суды, законодатели табуируют использование «слова на Б» в образовании, государственных учреждениях и в любом публичном дискурсе, не считая выборов президента, но люди продолжают жить мифом, религией, духовностью – просто потому, что все это в нас встроено.

Светские культуры модерна и постмодерна, изгоняющие сакральное из публичного пространства, идут против течения. Пусть наш мир резко отличается от традиционных цивилизаций, сосредоточенных на Боге, – он все еще полон религиозных элементов. Как писал Элиаде: «Понадобилась бы целая отдельная книга, чтобы описать мифы современного человека, скрытую мифологию в милых его сердцу зрелищах, в книгах, что он читает»^[21].

Уже чтение как таковое выполняет важную религиозную или мифическую функцию:

Даже чтение выполняет мифологическую функцию… прежде всего потому, что, подобно мифу, позволяет человеку «выйти из Времени»… «Убиваем» ли мы время, читая детективный роман, погружаемся ли в иные временные измерения, представленные в любом романе, мы благодаря чтению вырываемся из нашего собственного течения времени, переносимся в другие ритмы, переживаем другую «историю»^[22].