– Но меня волнует один малюсенький вопросик… Всё, что здесь произошло…

Адам перебил:

– Может, это как раз тот случай, когда лучше вопросики не задавать? Даже малюсенькие. Думай, что у тебя произошло помрачение сознания. В результате чего ты видишь галлюцинации. Чтобы тебе было спокойнее, предположим, что это… ориентированный онейроид. Склонность к непроизвольному фантазированию с яркими представлениями о борьбе добра и зла. Причём такое фантазирование может сосуществовать с восприятием реального мира и ориентировкой в окружающем пространстве.

– И как это так?

– На самом деле, ты заснула в электричке и сейчас видишь сны. Или читаешь книгу, и настолько вошла в сюжет, что уже не понимаешь, где ты, а где героиня. Видишь ли, я, как твоя галлюцинация, точно не могу сказать, что с тобой происходит на самом деле.

– А как, интересно, себя чувствуют сами галлюцинации? – спросила Ева, – особенно такие… Образованные?

Адам нажал на кнопку поравнявшейся двери и подтолкнул ее в вагон. Последнее, что услышала Ева, в звуках тронувшегося поезда, это его слова:

– Галлюцинации себя чувствуют прекрасно!

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ. КУПЛЕННЫЕ ДУШИ

Глава первая. Всё начинается сегодня

Лёля соврала Аркадию. Наверное, первый раз в жизни. Всегда есть какие-то мелочи, которые мы все скрываем от близких. Иногда в целях их спокойствия, иногда – сами не знаем почему. Можно занизить перед мужем стоимость только что купленного платья, так как оно всё равно куплено окончательно и бесповоротно, а настроение у близкого человека от знания истинной цены может очень ухудшиться. В общем, исключительно из сохранения самочувствия любимого.

Или есть ещё тупой вариант вранья из серии «и почему я?». Зачем-то сказать случайному попутчику в поезде, что ты – знаменитая писательница, только пишешь под псевдонимом, а потом всю дорогу делать загадочный вид и думать: «А зачем я соврала-то?»

Но сразу стало понятно, что та ложь, которая воцарилась в эту минуту между Аркадием и Лёлей, из разряда непоправимых, смертоносных, а вовсе не таких пустяковых «непонятно почему».

Покусывая губы перед зеркалом, Лёля попыталась сделать голос как можно более непринуждённым:

– Почему ты не спрашиваешь, где я ночевала?

Она хихикнула и тут же осеклась, подумав, что получилось довольно мерзко.

– Ты разве не ревнуешь?

– А должен? – удивился Аркадий.

– Нет. Я была у Евы. У неё… Кое-что случилось, только это женские секреты.

На самом деле, Лёля немного волновалась, так как Евин телефон всё ещё был «вне зоны действия сети». Или отключен. Если подруга не появится до вечера, придётся искать эту самую гадалку, к которой она отправилась и пропала.

– Конечно, раз ей необходима твоя помощь.

Аркадий незнакомо и пытливо посмотрел на Лёлю. Зависла неловкая пауза. Правда, она быстро взяла себя в руки и практически бесстрастно ответила «Да уж, Еве не позавидуешь…», но пауза так и осталась висеть между ними, постепенно заполняясь ложью.

Лёля собиралась растворить ложь в поцелуе, но Аркадий смотрел на неё выжидающе, и она оставила эту мысль. Просто сказала: «Тогда – до вечера», и с противно бьющимся сердцем закрыла входную дверь. С другой стороны, там остались Аркадий и Пончик, её маленькая семья, бесхитростная и уютная, а Лёля зашагала, раздираемая внутренними рыданиями, в дождь и ложь, сгибаясь под зависшей паузой. И почему-то казалось, что это не она их сейчас, а они её предали. Потому что остались такими же, а Лёля в одночасье изменилась.

Хорошо, что она не видела, как встряхивается от хлопка двери Пончик, до этого мирно спящий в кресле, потягивается и запрыгивает на колени Аркадию. И не слышала, как Аркадий, рассеянно гладящий кота, произносит:

– Кажется, брат Пончик, нас действительно собираются бросить.

Лёля подумала, что «не позавидуешь» сейчас точно описывало именно её ситуацию, а вовсе не Евы. Ночью позвонила какая-то очевидно пьяная тётка, назвала по имени, сильно ругалась неприличными словами и требовала немедленно сегодня встретиться. Лёля ничего не поняла, но у неё засосало под ложечкой от этого, в общем-то, непристойного звонка. Ясно стало только, что все разлетается к чертям собачьим, раз по ночам ей начали звонить психи, словно на Лёле появилось клеймо «Можно все».

Но она была не из тех, кто прячется от возникших странных ситуаций. Лёля предпочитала странные ситуации превращать в ясные и понятные. Поэтому ровно в указанное время Лёля сидела за столиком кафе, название которого она уловила из ночного разговора и ждала непонятно кого.

Она уже прослушала очередную порцию криминала о том, как «неизвестный совершил налёт на один из банков и вынес оттуда миллион рублей», когда напротив неё, блестя золотом и переливаясь бриллиантами, тяжело дыша, плюхнулась толстая тётка, одетая очень дорого и накрашенная сверх всякой меры.

– Ну, соперница, дай-ка на тебя посмотреть, – произнесла визави, когда Лёля удивлённо подняла не неё глаза.

– Вы о чём? – Лёля, действительно, ещё ничего не понимала.

– О ком, – пронзительно и громко зашлась смехом тётка, – любопытно мне стало, кто нашего мальчика подобрал, когда я ему ногой под зад дала.

– Какого мальчика? Почему под зад?

– Да Клодика нашего, кого ж ещё… – Тётка наклонилась к ней через стол и даже как-то доверительно сообщила Лёле, – Потому что много о себе понимать стал. Оборзел, говоря по-русски. Ну, теперь ты будешь его кормить-обувать, по бьенналям итальянским возить?

– Вы ошибаетесь, – прошептала Лёля, холодея от предчувствия чего-то неправильно-мерзкого.

– Вот ещё, чтобы я, да ошибалась?! – Тётка опять заржала на все кафе, и Лёля опустила глаза на белую салфетку, потому что немногочисленные посетители уже начали оборачиваться на их живописный дуэт. Тётка, отсмеявшись, продолжала.

– Хочешь совет? Бесплатный, я сегодня добрая. Гуляю я сегодня. А вот ты зря вмешалась. Не хочу сказать, что в идиллию, до идиллии нашим отношениям, как до Москвы раком, а вот против Библии не попрешь.

– Вы вообще в своем уме? – пролепетала Лёля, утратившая на мгновение всю свою уверенность перед этим хамским напором. – Какая Библия? При чем тут Библия?

Она чувствовала, что щёки заливаются краской, а в ушах словно бился тревожный колокол.

– А такая, что первой женщиной, как ни крути, всё равно была Лилит. Сечёшь? Лилит, то есть я – Лилия. А ты даже и не Ева. Ведь ты не Ева?

– Нет, – Лёля продолжала хватать воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. – Я – Ольга. Но и Клод, он не Адам…

– Так я и думала! – расплывшаяся Лилит довольно откинулась на спинку кресла.

– Вы думали, что Клод – не Адам? – Лёля уже почти ничего не соображала.

– Нет, думала, что ты даже не Ева. А Ольга ты, или Шмольга, поверь, мне без разницы.

Наверное, нужно было встать и уйти. Но сил оставалось только на то, чтобы спросить:

– Почему вы так со мной разговариваете?

– Я со всеми так разговариваю. Это право, которое я сама себе взяла. Не нравится, не слушай.

– Мне не нравится. И я не хочу вас слушать.

Лёля попыталась встать, но ноги сделались противно ватными и не держали. Эта Лилит и в самом деле обладала какой-то суперсилой: выводить людей из равновесия.

– Хочешь, – кивнула Лилит. – Тебе интересно. И, наверное, немного больно. Или не немного.

– Мне совсем не больно, – возразила Лёля в жалкой попытке сохранить достоинство.

– У тебя лицо все шрамами пошло, – хмыкнула бывшая подруга Клода. – Как у куклы Евы.

– Какой куклы? При чем здесь кукла?

– У меня в детстве кукла была. Как раз Евой её и звали. Как папину новую жену. Очень на тебя похожа. Или ты на неё, потому что, выходит, моя кукла тебя старше. Суть в том, что глазки у неё такие же были – бесхитростные, безмозглые, широко открытые. Очень красивая кукла, папа, когда от нас уходил, подарил мне. А я на отца рассердилась и его же бритвой ей лицо покромсала. У неё красоту перекосило, а глаза все такие же бестолковые остались. Я ей лицо бритвой кромсаю, а она на меня доверчиво и тупо смотрит….. Ева её звали, я говорила?

– И что с куклой? – пробормотала Лёля.

– Да ничего. Я её под кровать спрятала, чтобы она там жила. Ненавидела и жалела, прямо плакала от того, как мне её жалко было. Ни видеть, ни выбросить не могла. Ночью в холодном поту просыпалась от того, что она под кроватью у меня живет. Психолог мне все объяснил потом про мою жизнь. И про самый страшный детский страх: изуродованная мной кукла под моей же кроватью. Жизнь, как бесконечная месть. Такой, знаешь ли, замкнутый круг.

– Зачем вы мне это рассказываете?

– Мы же получаемся почти родственники, – хмыкнула Лилит. – А про такое близким людям нужно знать. Может, у меня после этого инси… анце… исидента сдвиг в психике случился?

– Вы и Клоду? Рассказали?

– Ещё нет. Но обязательно расскажу. Только знаешь, красотуля моя. Вот я тут всяческие глупости болтаю, наблюдаю за тобой и уже понимаю: не потянешь ты его. Да и зачем тебе это нужно? Запросы у него растут, а вот привлекательность.… Не молодеет Клодик, не молодеет.… Когда надоест, свистни мне, тебе по старой памяти кое-что подгоню. Красавчик, модель…

Лилит сощурилась, как кот, вспоминающий сметану. Только что не облизнулась.

– К тому времени этот модельчик мне насточертеет уже. И он гораздо интереснее Клода. В некотором смысле….

Тётка похабно подмигнула растерянной Лёле, так же шумно отдуваясь, вылезла из-за стола, развернулась и покинула кафе. Лёля попыталась сделать приличное лицо, незаметно поглядывая по сторонам. Но было уже поздно, и она отстранила от себя меню, печально подумав: «Аппетит испортила».

Звонок мобильного вывел её из ступора. Номер был незнакомый, но услышал бодрое «привет», Лёля радостно выдохнула:

– Ева! Ну, наконец-то! Ты где пропадала?

***

Начальник Евы очень походил на полярного медведя. К кристально белым волосам и ресницам, большому росту и весу (бабушка Евы сказала бы уважительно: «корпулентный мужчина»), он носил светлые пушистые свитера с объёмными воротниками под самое горло. Такой вот твой лучший друг – большой белый медведь. Но это впечатление было обманчиво. Константин Александрович вполне способен обеспечить своим подчинённым как не очень удачный, так и совершенно паршивый день. О том, что начинался паршивый день, Ева поняла, едва переступив порог не сильно любимого заведения.

Единственное, что примиряло с надвигающейся действительностью: Ева прекрасно выспалась в электричке. Как села, так сразу и заснула. Сладко и крепко спала до самой Яруги.

В помещении теснилось много людей, гораздо больше, чем обычно. Служащие, курьеры, водители отдела маркетинга, вооружённые цветными маркерами, старательно пыхтели над стопками бумаг.

– Быстро включайся, – рявкнул начальник на Еву.

Он прохаживался по офису, как учитель, наблюдающий в классе за учениками, которые пишут диктант. Прошмыгнув на место рядом с рослой коллегой Эллой, Ева схватила пачку листовок с отпечатанными объявлениями и тихо прошептала:

– Что случилось в Датском королевстве?

Рослая коллега Элла еле заметно улыбнулась, оценив шутку, и пояснила:

– Милочка текст флаера набрала, отправили, чтобы сделать листовки, в типографию. Вчера тысячу штук получили, а там огромными буквами «придлагаем» через «и». Вот сидим теперь, вручную исправляем. Решили, что так дешевле будет, чем снова тираж в типографии заказывать.

– Однако! – Ева оглядела стопки флайеров.

– Ну да, – кивнула Элла, и прыснула, – исправляй весело, с выдумкой и огоньком. Чтобы казалось, так и задумано.