На долю Ти Нагарама выпало так много несчастий, что давно бы разрушило любой другой город, этот же продолжал бороться за свое существование. Первым случился потоп. Из-за столкновения миров нижний город затопило полностью, следом за ним несколько недель шли проливные дожди, и трупы, что вымаливали у воды девы реки, приходилось сжигать огнем призванным, и у тех погребальных костров люди чаще грелись, нежели скорбели. Но стоило солнцу вновь объявиться на небосводе, как в Ти Нагарам нагрянули синекожие векши с рогатыми псами. Чужаки искали пропавшего бога, и люди поначалу взялись им помогать, однако сотрудничество столь непохожих друг на друга существ продлилось недолго. Теперь уже и не вспомнить, кто первый поднял оружие, только последующие за этим войны принесли еще больше разрушений, чем потоп. И все же тот вред был поправимым, в отличие от «Стены Огня», с которой Калки вышел навстречу войску Пуластьи.

Ничего не осталось, и Дэн провел ни один ритуал поиска, только места, где когда-то давно стоял самый первый Храм Огня, никак не мог отыскать. На помощь Ильи полагаться не приходилось: брат не был творцом и пока оставался балластом, дымящим вот уже третью сигарету подряд. По губам бы ему настучать и лекцию о вреде курения провести, жаль, возраст для нравоучений не подходящий – огрызнется и пропустит все мимо ушей. К тому же, позволь себе Дэн сорваться, добром это не закончится, ведь внутри начинали закипать скудные запасы огня. Хватит ли его, чтобы сотворить задуманное?

– Присядь отдохни, – Илья постучал по рыжей земле рядом с собой.

– Я не устал.

– Все равно присядь – мешаешься.

Мешается?! Дэн развернулся, но рвущиеся наружу слова так и остались невысказанными. Брат, бледный как привидение, на него даже не смотрел, уперев подернутый белой пеленой взгляд в сторону горизонта. Из-под носа по щеке шел кровавый развод, след от которого темным пятном имелся и на рукаве толстовки. Пальцы, державшие дотлевающую сигарету, ходили ходуном.

– Илья…

– Просто уйди куда-нибудь мне за спину и ничего не делай. У тебя все равно силенок мало, а там еще ритуал вроде как.

Возразить было нечем, потому Дэн прошел к брату и уселся на землю чуть позади него. Декстер, мирно дремавший все это время, насторожился и открыл глаза. От протянутой погладить руки он не увернулся, но обратно улегся, лишь когда Дэн окончательно успокоился. Пес плевал на то, кто его создал и после оживил из камня, и за своего двуного собирался порвать глотку хоть богу, хоть дьяволу.

Ждать долго не пришлось. Илья вскоре завалился набок, а потом матерясь подскочил, прижимая к груди обожженную окурком ладонь. Обеспокоенный Дэн тут же поднялся на ноги и, подойдя к брату, взял его за запястье.

– Дай посмотреть.

– Не вздумай использовать огонь! – нехотя отпуская руку, приказал Илья.

– Не буду, – пообещал Дэн, разглядывая круглое розовое пятно на бледной коже. – Пустяк. До свадьбы заживет.

Ожидаемого вопроса «До чьей?» не последовало, только по лицу брата поползла кривая ухмылка, словно у них шансов дотянуть до завтрашнего дня не слишком много, чего уж говорить про всякие торжества. Он быстро понял, что Дэн легко считал его эмоции, и отдернув руку, поднялся.

– Видишь кустарник по центру? Нам туда. И да, я уверен, потому что отсмотрел перед этим вероятности на каждый квадратный метр поля и немножко за горизонт.

Шел он, пошатываясь, дважды споткнулся, но каким-то образом умудрялся всякий раз сохранить равновесие. И было совершенно ясно, что помочь себе Илья не позволит – не позволил бы, даже имейся у Дэна весь Изначальный Огонь в подчинении. Но разбираться в причинах не время и не место, к тому же Илья остановился и, плюхнувшись на землю, кивнул:

– От меня вперед метра полтора. Как раз хватит на ритуальный круг. Можешь приступать.

Дэн и приступил, вычерчивая круг за кругом, посыпая каждый своим ингредиентом. Затем выжег по центру руну, на которую уселся и принялся читать молитвы на мертвом языке истинно бессмертных, стараясь не отвлекаться на новую сигарету в руке брата. Читал долго, почти начал заговариваться, когда наконец добрался до последней. Дальше смешал свою кровь со слезами псов и выплеснул получившуюся смесь перед собой, активируя круг. Мир перед глазами начал медленно таять, и тогда Илья позвал:

– Дэн, как вернешься, мне надо будет сказать тебе кое-что важное. Ты выслушай меня до конца, ладно?

Что-то не то звучало в его тоне, отчего захотелось встать и расспросить прямо сейчас. Но ритуал невозможно было прервать, и вскоре Дэн превратился в безмолвного наблюдателя в голове Калки Вишнуяшаса.

Пели надасварами, гремели дхолаки. Девушки в алых гагра-чоли лепестками пламени кружились вокруг праздничного костра в центре площади, голыми пятками выбивая по камню дробь в такт музыки. Вокруг танцующих собрался народ, и все от высокопоставленной химеры до простолюдина были готовы подхватить гимн Агни, как только главная жрица реки начнет песнь. Шесть осеней назад эта честь принадлежала Ями, единственной из братьев и сестер Калки благословенной огнем и водой. Тогда она казалась недоступным огненным цветком, гордая и красивая, вызывающая у дев зависть, у мужчин желание. Но спустя луну рыжий Виджай подал ей руку, и она покорно сделала с ним три шага вокруг священного пламени в Храме Огня, вверяя супругу свою жизнь, отдаваясь его воле. Только столкнулись две реки, и вместо долгожданных детей Ями несла в мир смерть, порой искусней и жестче, нежели многие из мужчин-химер. Она и сейчас хмурилась, глядя на танец в честь вернувшихся с победой воинов – Ями знала цену этой победы, как и то, что война будет бесконечной, если они не найдут способ запечатать Врата навсегда.

Сестра почувствовала, что на нее смотрят, и Калки поспешил отвернуться, чтобы не встречаться с ней взглядом. Заранее знал, что прочтет по прямой глаза в глаза, как знал и то, что Ями не преминет сказать при личной встрече, которая не может не состояться. Она попросит воззвать к Агни, чтобы тот помог с их проблемой. Ей было невдомек, что Калки нечем расплачиваться со ставшим вдруг жадным богом. Вряд ли хозяин Изначального Пламени захочет забрать Кирана, рожденного исключительно по его велению, им же одаренного сверх меры что красотой, что внутренним огнем. Других сыновей у него не осталось…

Чанда, самый младший из пяти, утонул во время столкновения двух рек. Падмавати, возлюбленная жена Калки, три дня и три ночи умоляла реку вернуть ей сына, а потом столько же рыдала у его тела. И пока родители предавались горю, Сурадж, второй из их детей, лишившийся ноги во время потопа, не смог смириться со своим увечьем и предпочел смерть. Для них соорудили один костер на двоих, и Калки лично поддерживал огонь, моля богов сохранить жизни оставшимся его детям.

Боги были заняты собственными проблемами и мольбам не вняли. Нишант, четвертый сын, стал первой жертвой, павшей от рук векш, и последовавшая за этим короткая битва показала, насколько воины Ти Нагарама не готовы к войне с чужаками. Им едва удалось прогнать векш из города, благо последних было не так много. На очередной погребальной церемонии люди перешептывались, глядя на своего вождя – они боялись, что раз Калки не смог защитить своего ребенка от оружия векш, то и их детей никто не защитит. Калки и сам думал об этом, и мрачные думы те не дали ему вовремя заметить, как помутившийся от потерь разум Падмавати толкнул ее к погребальному костру Нишанта. Священный Огонь не делает поблажек, и прах возлюбленной жены перемешался с прахом любимого сына, и сердце сжималось от невыносимой боли.

В этот раз Агни отозвался сразу, пообещав преградить чужакам путь к Ти Нагараму. Он пожертвовал телом, что легло стеной Изначального Пламени между мирами, навсегда разделяя их. У той вечности оказался короткий срок, и богиня векш сотворила из тела своего Врата, через которые войска чужаков заполонили Землю, стремясь истребить племя людское. И снова Калки собрал воинов и повел их в неравный бой вновь и вновь терпеть поражение. Нельзя сказать, что векши сражались без чести, только имели они магию водную и тени черные, поражающие не тело, но разум. Одна из таких угодила в старшего сына Калки – Рамеша, он ополчился против своих же товарищей, многих из них убив, в том числе младшего брата Ананду. Рамеш убил бы больше, если бы Калки лично не вышел к сыну и не призвал против него Священный Огонь. Он слышал, как умирающий Рамеш шепчет слова благодарности, но еще громче шипела тень, неспособная более нести в этот мир смерть.

Следующие молитвы он читал не за упокой, а взывал к богу, требуя отмщения, но Агни ничего не мог поделать с Вратами, хоть и желал помочь опекаемым людям. И предложил тогда Калки сердце свое взамен силы божественной – оно лишь болело и тем отвлекало от битвы, разум же требовал отмщения за смерти детей, хотя бы отмщения Пуластье, вождю векш, что натравил свою тень на Рамеша. Калки знал, что бог Огня никогда не потворствует глупцам, потому ожидал отказа, но Агни неожиданно согласился. Странное условие он поставил, но Калки не раздумывая принял его. Бог велел взять в супруги деву Пуниту, дочь Ратана, правителя соседнего с Ти Нагарамом города, который пришел на помощь в последней битве, облив противника маслом, которое подожгли огненные стрелы, и этот удар оказался весьма эффективным. Ратан и сам намекал, что союзникам стоит породниться, дабы объединить не только намерение изгнать чужаков, но и семьи. Так почему нет?

В назначенный день и час принял Калки из рук Раната ладонь Пуниты, сделал с ней три шага вокруг Священного Огня и трижды возлежал на брачном ложе, пока в ответ на ее молитву река не принесла весть, что Пунита ожидает дитя. На следующий день Агни забрал израненное потерями сердце Калки, взамен наградив его Искрой своего божественного Пламени, и теперь Калки мог призывать Изначальный Огонь, который обжигал сильнее Огня Священного. Избранные воины Ти Нагарама тоже получили по маленькой искорке, а с ней и благословение реки, чтобы дар Агни не сжег храбрецов. Однако более других одарил бог Огня ребенка, которого носила Пунита, и река не поскупилась. Ратан был счастлив, как будто это могущество ожидало его сына, а вовсе не внука. Калки же владело безразличие, он хотел лишь поскорее отомстить Пуластье, закрыть Врата и уйти в круг, догоняя возлюбленную Падмавати и их сыновей.

Но минуло уже пять осеней, Пуластья оставался живым, а Врата открытыми. И мальчишка, что жался сейчас к Калки, пока они смотрели на ритуальный танец, с каждым годом раздражал все сильнее, как и его мать. Жаль, что на празднества, даже если их не посещал Ратан, он был вынужден приходить вместе с навязанной семьей, укрепляя перед жителями Ти Нагарама право Кирана однажды занять его место и стать новым вождем. Наверняка так было лучше для всех, но слишком яркими оставались воспоминания о Рамеше и его братьях, обучаемых самим Калки, дабы лучший из них ему наследовал. И пусть Киран оказался смышленым не по годам, учить его Калки не собирался.

Песнь закончилась, в дхолаки ударили в последний раз, и толпа разразилась восторженным гулом. Вскоре жители стали по очереди подходить сначала к Калки, благодаря его за мир и сохраненный урожай, затем к юной деве реки за благословением. Он выслушивал их с добродушной улыбкой и учтиво кивал, стараясь не морщиться, всякий раз, когда они обещали помолиться богам за Кирана. Последними подошли Виджай с Ями, и Калки с удовольствием передал сына сестре, радуясь, что притворяться заботливым отцом сегодня больше не нужно, как и заниматься делами города или войной. Завтра. Завтра приедет Ратан, и они снова будут обсуждать поход за Врата, сегодня же можно притвориться, что он идет поговорить с Агни, проведя ночь в Храме Огня, погрузившись в грезы о прошлом.

Ратан задерживался. Ни он, ни его воины не удостоились благословения Огня и Воды и были вынуждены пользоваться лошадьми да буйволами, и разлившаяся река стала для них непреодолимым препятствием. Из-за этого и Калки пришлось задержаться дома дольше, чем планировалось. Поначалу он собирался отправить за союзниками кого-нибудь из химер, потом осознал, что демонстрация силы может показаться неуважением, и решил подождать.