Тогда общим советом было решено отправиться на поиски пищи, а вести отряд поручили Диане – только ее безупречный нос мог привести их к лучшей еде в околотке.

– Пиффа севафимов! – пробормотал Лес с набитым ртом, прикрывая красные глаза. – Фтоб я фдох.

Спустя полчаса они уже сидели за выскобленным столом в трактире «Поющий осел» и им уже принесли на трех подносах больше еды, чем они когда-либо видели за раз. Первым делом каждый сунул по куску хлеба в каждый карман мундира, а Илай – по два.

Чего там только не было: и пироги с грибами, луком и красной рыбой, и кабанятина на кости, и цыпленок, запеченный прямо в цельной тыкве с крупными зубчиками чеснока и заботливо укрытый слоем плавленого козьего сыра, и множество прочей снеди. Ели ли они раньше печеную тыкву, пироги или мясо? Еще бы! Но кухонные служители и чернавки ни разу не приближались к тому сочному совершенству, что взрывалось теперь на языке и требовало срочно запить пряной шипучей медовухой, а после снова заесть, и снова… Илай быстро потерял счет тем глоткам.

Но не все позволили себе просто радоваться первому дню службы:

– Три пятых доли всех мирских преступлений совершается в подпитии! – пробурчала Норма, отставляя кружку.

– А мы и не в подпитии, – ухмыльнулся Лес, легонько ткнув ее пальцем в лоб. Руки у него были тоже перебинтованы ради сохранности суставов. – Вы, молодняк, только исследуете мир, что был скрыт от вас высокими монастырскими стенами…

– Что, снова расскажешь про тот случай с забродившим молоком? – миролюбиво похлопал его по плечу Илай. – Ненамного больше нашего ты видел.

– Ты просто не знаешь, как сложно доить самку степного кошкана! Ладно, я хоть выезжал за те стены, – хмыкнул Лестер, но выделываться прекратил. – Норма, ну не будь ты такой… Нормой. Выпей со всеми!

Диана, вместо того чтобы поддержать или поставить братьев на место, допила из оловянной кружки, грохнула ее о стол, гулко рыгнула и постучала себя кулаком в грудь.

– Слишком много пузырь… ков, – заявила она.

Норма подняла надкушенный пирожок, как наставник указку, явно собираясь изречь очередной факт из своей любимой статистики, но тут их внимание привлек шум у стойки, за которой трактирщик переставлял с места на место кружки и обмахивал все вокруг сальной тряпкой. Кадеты обернулись.

– Да мне бы только кружечку чего для сугреву! – подвывал ужасно оборванный, почти голый для зимнего дня тощий мужчина. – Кружечку одну, мил человек!

– Какой я тебе мил человек, погань, – цедил сквозь зубы трактирщик, чтобы не услышал никто из посетителей. Но только слух гемма обойти не так просто, даже в переполненном заведении. Стоит только сосредоточиться и… – Проваливай, покуда взашей не выперли. Здесь только приличные люди обретаются, не еретики клейменые.

Илай навострил уши. Им, разумеется, рассказывали и про еретиков. Если кто из мирян, не мистериков даже, хулил серафимов и Диаманта, на таком мигом же ставили метку, и более никто не подавал им ни руки, ни куска хлеба. И вот, смотрите-ка, только они за порог учебки – как вот он! Живой еретик!

Все четверо развернулись, чтобы ничего не упустить. А ну как понадобится помощь?

Тут к стойке приблизился молодой мужчина, одетый, напротив, даже слишком хорошо для полутемного трактира. Подбитый мехом бордовый бархатный плащ и облегающие сапоги из лосиной кожи выдавали в нем дворянина.

– И долго мне еще ждать? Мой кувшин уже пуст, а твои девки нерасторопны, – протянул тот слегка заплетающимся языком. – Плесни мне еще вина.

– Сей момент, – залебезил трактирщик, перехватывая кубок из длинных белых пальцев. – А ты проваливай! – шикнул он уже бродяге-еретику.

Но стоило тому налить вино из кувшина в кубок, как еретик ловко перегнулся через стойку, продемонстрировав почти кошачью гибкость, выхватил его из рук трактирщика и в один миг опрокинул себе в глотку.

Холеный в плаще взревел туром и схватил бродягу за залитый вином истрепанный ворот.

– Ах ты! – сплюнул он и без лишних слов поволок безумно захохотавшего старика к дверям трактира.

Илай первым вскочил на ноги:

– Убийство!

Они вчетвером бросились на крыльцо, а следом за ними и трактирщик, вопя о неоплаченном ужине.

Снаружи старый бродяга стоял перед разъяренным дворянином на коленях в снегу и все так же смеялся, распахнув на тощей груди драную рубаху:

– Клеймить меня, говоришь?! Да, на мне уж клейма ставить негде, а жрать-то хочется!

Норма сипло втянула воздух, Лес грязно выругался, как умели только степняки, и даже Диана как-то сжалась. Илай глубоким вздохом подавил приступ тошноты, толкнувшийся в горло.

Когда им говорили о «метках» еретиков, Илай представлял их как какой-то рисунок на заметном участке тела, который ясно говорил «не иметь дел с этим недостойным», а на деле же… Вся кожа старика была испещрена следами тавра в форме распахнутого глаза. Бродяга был покрыт шрамами от ожогов, и каждый его дряблый мускул будто слепо таращился во всех направлениях разом. Глаза смотрели со впалой груди, морщинистого живота, покрытого клочковатой растительностью кадыка. На нем не было живого места.

– Ну и… грязь, – пробормотал богатый господин, а затем, не произнеся больше ни слова, не сделав ни единого лишнего движения, выхватил из ножен на поясе блеснувшую в свете факелов шпагу и пырнул ей бродягу в горло.

Лезвие вошло в плоть тихо, но вышло со звучным хлюпаньем, испачканное кровью. Дворянин широким дуговым взмахом стряхнул с клинка капли и спрятал его в ножны. А затем глянул через плечо на замерших на крыльце юнцов в форме и присмиревшего трактирщика:

– Чего уставились?

– Кххх… Мы из сыскного управления, – поднял указательный палец Илай. Он не мог придумать ничего лучше, как и не мог отвести взгляда от старика, выбулькивающего кровавые потоки изо рта и раны на шее одновременно, будто ранее украденное вино. Того начали бить предсмертные судороги.

– И? – задрал подбородок дворянин. – Этот еретик напал на меня, я защищался. Все вы тому свидетели.

Сказав это, он развернулся и нетрезвой походкой направился прочь, туда, где его наверняка ждал экипаж или слуга.

– Т-ты-ы, скуда! – рыкнул Лес, явно намереваясь в два прыжка догнать убийцу и вырвать тому пару конечностей.

– Стой! – повисли на нем одновременно Илай и Норма.

– Пустите! Чего ты всех защищаешь?! Каждую мразь, – напустился Лес отчего-то на одну Норму.

– Лестер! – предупреждающе рявкнул Илай. Но Норма ответила за себя сама:

– Сейчас я защищаю только тебя, болван. Ты едва не нарушил Устав, напав на дворянина!

Лес дернул широкими плечами, но рваться в погоню больше не стал.

Диана тем временем присела на корточки у замершего в утоптанном снегу тела. Она сдвинула свою форменную треуголку на затылок и приложила два пальца к окровавленной шее.

– Мертв. Рассечена сонная артерия, и…

Старик снова дернулся и булькнул. Диана нахмурилась.

– Свят, свят! – завизжал трактирщик, замахав сальным полотенцем. – Святы серафимы, заступники мирские! – И бросился обратно в укрытие.

Из посеревшего рта бродяги вырвался сип вперемешку с кровавым фонтанчиком, затем его конечности беспорядочно задергались, будто он отплясывал какой-то омерзительный танец или в него вселился низший демон.

Лес скакнул вперед и оттащил Диану подальше, загородив ее грудью, но та высунула любопытный нос у него из-под локтя.

«Его добить бы», – пронеслось в голове у Илая при взгляде на пляску неестественно выгибающихся рук и ног еретика.

Внезапно агония прекратилась. Всхрапнув, как больной глубочайшим гнойным насморком, старик сел, сплюнул на сторону и рассеянно почесал черную от крови грудь под разорванной рубахой.

– Оби-идели, опять оби-и-идели… дедушку, – и внезапно посмотрел на них. – А вы, детишки, чего таращитесь? Ну-ка, кыш по теплым норкам! – И махнул на них шишковатой рукой.

Следующим, что Илай увидел, было крыльцо сыскного управления в быстро сгущающейся тьме и бешено раскачивающийся масляный фонарь под жестяным двускатным козырьком.

Сестры еле стояли на ногах, поддерживая друг друга за талию. Лес привалился к углу здания и тривиально блевал. Илай был близок к тому же – его мутило, как после спуска с холма внутри винной бочки.

Отдышавшись, Лес заявил:

– Будем считать, мы выпили слишком много… для первого раза.

Норма застонала.

– А еще совсем не заплатили, – добавила Диана масла в огонь и плюхнулась на крыльцо.

Впрочем, это был не худший из первых рабочих дней в империи. Уж можете мне поверить.

Утро ознаменовалось убийственной головной болью от выпитого накануне и явлением Михаэля народу. То и другое в совокупности чуть не сожгло Илая стыдом до головешки.

Но Михаэль, разбудивший геммов громовым стуком в дверь, вовсе не казался разозленным.

– Три минуты на подъем, – объявил он и, взметнув плащом, пошел стучаться к девушкам.

Ровно через три минуты, более-менее одетые и умытые – а Норма с Дианой даже кое-как причесанные, – все четверо вышли в общую комнату, где застали удивительное зрелище.

Скинув плащ и камзол, оставшись лишь в вышитом жилете и рубахе с закатанными рукавами, Михаэль растапливал самовар… сапогом. Лицо у него раскраснелось, темно-рыжие волосы, собранные бархатной лентой в хвост, свесились на плечо. Диана издала полузадушенный писк. На памяти Илая она отчего-то всегда издавала странные звуки в присутствии Михаэля.

– Учитесь, пока я жив, – хохотнул Михаэль. – Ну, что смотрите как на диковину? Я ведь не всегда был придворным, случалось и мир повидать…

Угли зашипели. Вскоре на столе возник батальон разномастных чашек с блюдцами и связка соленых кренделей. Из медного крана полился кипяток.

– Лихо вы взрослую жизнь начали, – весело журил куратор болезных геммов, – и дело сходу закрыли, и в кабаке гульнули…

Настроение у Михаэля было самое лучезарное, и как бы Илаю ни не хотелось его портить, он не мог не уточнить:

– Мы только не поняли, как так дело считается закрытым, если мы не поймали никого толком, ничего не выяснили. Разве так и нужно?

– Во-первых, – Михаэль поднял чашечку, элегантно оттопырив мизинец, украшенный тяжелым перстнем, – задача была какая? Правильно, предотвратить дипломатический кризис. Вы с ней справились. Контрабандисты были и будут, это такое же неистребимое зло, как клопы. Кстати, как здесь обстановка с клопами? – вдруг спросил он. – Если будут одолевать, проще выкинуть тюфяк, запомните. Так вот, контрабандисты… – Михаэль снова отхлебнул чай и блаженно покачал головой, будто не пил каждый день изысканные вина во дворце. – Я просто не позволю тратить ваше время на такую банальщину. Не на то вас благословили святые серафимы, не для того вас пестовали целое десятилетие лучшие учителя. Поэтому не каждое дело нуждается в разрешении вашими силами. Я понятно изъясняюсь? – Глаза куратора сверкнули золотым льдом. – Если ваше непосредственное начальство об этом забудет, я или Рахель ему напомним.

Все послушно закивали, опустив глаза в щербатые чашки. Когда говорят старшие, спорить нельзя. Тем более если говорит Сияющий. Даже Илай не мог позволить себе подобной дерзости. Даже несмотря на особое расположение и обещание протекции. Зато он мог поочередно коснуться разумов остальных не мыслью даже, а легким успокаивающим звуком. Просто чтобы поддержать.

Им всем было непросто. Норме – приноровиться к новым правилам, в которых она по-прежнему была бы блестящей ученицей, Лесу – вписаться в ограничения его силы и вспыльчивости, а Диане… Что ж, младшей всегда было сложнее всех в этом мире.

Убедившись в их покорности, Михаэль продолжил:

– Вот и славно. Во-вторых, каким бы ущербным ни был имперский сыск, у вас нет выбора, кроме как подчиняться его ущербным правилам… – Куратор лукаво поднял уголок рта: – До поры до времени. Вы еще покажете себя, а там и повоюем. Это ясно?