Пришедшие из Франции новости говорили о триумфе Генриха. Бекета приняли с восторгом. По обочинам дорог выстроились зеваки, восторгавшиеся зрелищем роскошной кавалькады и выкрикивавшие похвалы королю Англии, когда на них с расточительной щедростью сыпались деньги и прочие дары.

– Поговаривают, брат короля Людовика весьма привязался к своему тезке, – с довольной ухмылкой поведал Генрих Алиеноре. Король играл с Гарри, который крепко обхватил отца за ногу, а тот пытался стряхнуть сына, не касаясь его руками. Мальчик держался крепко.

Несмотря на все недовольство, Алиенора не могла не рассмеяться, представив себе Роберта, графа де Дрё, с обезьянкой на плече.

– Я думаю, он сумеет найти с ним общий язык.

– Томас сообщает, что слышал слова одного из придворных, который заметил, как велик должен быть король Англии, если он посылает своего канцлера в сопровождении такого великолепия.

– Видели бы они тебя сейчас, – сказала она, приподняв бровь.

Генрих захихикал:

– Ха, меня оседлал собственный отпрыск! Сдаюсь, ты победил! – Схватив Гарри за руки, он быстро раскачал мальчика на ноге, отчего тот весело завизжал, а затем посадил себе на плечи. – Ты победитель! – крикнул он и рысью промчался по комнате. – Томас пишет, что Людовик вполне созрел для одобрения союза и путь для переговоров свободен. Остается выбить согласие на то, что Вексен будет передан Англии в качестве приданого невесты, когда состоится свадьба. – Перекувырнув Гарри в воздухе, он опустил мальчика на пол. Ричард тем временем вырвался из рук кормилицы и пополз к отцу, решив получить свою долю внимания. Генрих подхватил младшего сына, и Ричард вцепился в крест и цепочку на шее короля, привлеченный ярким золотом и драгоценными камнями. Генрих высвободил крест из цепких пальчиков ребенка.

– Я очень люблю этого малыша, – сказал он, – но я буду любить его еще больше, когда он подрастет. – Оглядев детскую, король обратил внимание на двухлетнюю Матильду, которая тихо и серьезно играла с соломенной куклой.

– Надеюсь, ты пока не собираешься выдавать нашу дочь замуж? – насмешливо спросила Алиенора.

– Нет, если только не поступит подходящее предложение, – ответил Генрих с неудержимым блеском в глазах. – Я…

Он обернулся и умолк на полуслове. В комнату вошел капеллан Алиеноры, а за ним еще один священнослужитель, забрызганный грязью после долгой скачки и с запавшими от усталости глазами. Алиенора с тревогой узнала Робера, капеллана своего деверя.

– Сир, важные новости из Бретани. – Робер опустился на колени у ног Генриха. – С горечью сообщаю вам, что граф Нантский скончался от малярии. – Он протянул королю запечатанное письмо. – Мы ничего не могли сделать; я находился у его постели, когда его душа покинула этот мир. Примите мои глубочайшие соболезнования.

Алиенора позвала нянек, чтобы те увели детей. Она была потрясена новостью, но не убита горем. Жоффруа никогда ей не нравился, и ей стало ощутимо легче, когда он покинул двор и стал графом Нантским, однако такого она не ожидала – брат Генриха никогда не жаловался на здоровье.

– Мне очень жаль, – сказала она.

Губы Генриха искривились.

– Чего еще было от него ожидать? Я дал ему титул, власть, он мог бы принести семье пользу, а вместо этого взял и умер! От него вечно одни неприятности, да примет Господь его душу с миром. – Он жестом пригласил коленопреклоненного капеллана подняться. – Ты прибыл прямо ко мне?

– Да, сир.

На лице капеллана явственно читались недоумение и шок от грубого ответа Генриха. Посланец поднялся на ноги, с трудом разгибаясь и морщась.

– Что сейчас происходит в Нанте?

– Сир, я не знаю; я сразу же отправился к вам.

– Можешь идти. – Генрих махнул рукой. – Но держись поблизости, чтобы не пришлось тебя слишком долго искать.

Когда капелланы ушли, Генрих заметался по комнате, как лев в клетке.

– Ты понимаешь, что теперь будет, – сказал он. – Герцог Конан воспользуется случаем и захватит Нант, а я не могу этого допустить. Я поговорю об этом с Людовиком и посмотрю, что можно сделать. – Он нетерпеливо фыркнул. – Ну почему, во имя всего святого, этот идиот должен был умереть, когда все шло так хорошо? Можно подумать, сделал это специально, чтобы насолить мне.

Алиенора посмотрела на него. За громогласным недовольством Генрих прятался, будто за щитом.

– Полагаю, что Жоффруа предпочел бы жить, – сказала она. – Ты злишься, потому что его нет рядом, и все изменилось.

Он бросил на нее раздраженный взгляд, предупреждая, что она ступает на опасную почву.

– Мне нужно узнать подробности. Теперь неизвестно, чего ожидать. Скорбью брата не вернуть.

– Нет, не вернуть, но, быть может, тебе станет легче.

– Оставь свои женские глупости, – огрызнулся он. – Сейчас я горюю о том, что брат больше не держит бразды правления в Бретани. Будем надеяться, что скоро мне привезут нечто более важное, чем соболезнования.

Алиенора подавила раздражение и попробовала достучаться до него еще раз:

– Придется рассказать твоей матери.

Генрих поник, будто на плечи ему упал тяжкий груз.

– Я заеду к ней по пути во Францию.

– Матери всегда тяжело терять ребенка, не важно, сколько ему лет и когда они в последний раз общались, – мягко сказала Алиенора. – Сын всегда плоть от плоти, мать носила его в себе девять месяцев. – Она помолчала, переводя дыхание, думая о Гильоме, которому довелось провести так мало времени в этом мире. Генрих не потерпит упоминания об этой потере. Она подошла и положила ладонь на локоть мужа. – Даже если для тебя это не великое горе, я все равно сожалею и сочувствую.

Он ничего не ответил, но спустя мгновение посмотрел на ее руку и накрыл ее своей. Откашлявшись, Генрих стремительно удалился, бормоча на ходу, что у него есть дела, которые необходимо уладить в связи с полученными новостями.

Алиенора позвала своего писца, глубоко вздохнула и начала составлять письмо с соболезнованиями свекрови.

13. Сарум, Уилтшир, ноябрь 1158 года

Сильный дождь, шедший последние два дня, превратил дороги в густую слякоть. И хотя дождь не превратился в снег, было холодно, и даже закутанная в подбитый мехом плащ Алиенора промерзла до костей. Вместе со свитой она пробиралась по грязи в сторону королевского дворца в Саруме, возвышавшегося на холме над продуваемыми всеми ветрами низменностями Уилтшир-Даунс. Все было затянуто серой мглой, дождь мелкими иглами бил в лицо, заставляя щуриться на изрытую колеями дорогу.

Самый последний отпрыск Алиеноры, двухмесячный Жоффруа, путешествовал на вьючной лошади, в уютно накрытой одеялами корзине. Румяный малыш с интересом оглядывался по сторонам, его маленькое личико было укрыто нависающим уголком вощеного холста. Этот третий сын, запасной наследник престола, был назван в честь своего деда по отцовской линии, Жоффруа Красивого, графа Анжуйского. Он был тихим ребенком, и, хотя появился на свет совсем недавно, в сентябре, Алиенора уже решила, что малыш вырастет внимательным, склонным к задумчивости и размышлениям.

Гонцы из Нормандии сообщали, что дела Генриха во Франции идут успешно. Он договорился с Людовиком о помолвке между Гарри и новорожденной принцессой Маргаритой. Людовик уступит в приданое Вексен вместе с тремя стратегически важными крепостями в день свадьбы молодой пары, а пока эти замки предоставят в доверительное управление тамплиеров.

Размышляя над этим вопросом в пути, Алиенора морщилась не только от дождя. Людовик настаивал на том, чтобы она не принимала никакого участия в воспитании Маргариты, и особо оговаривал, что девочка должна расти подальше от королевы Англии. Интересно, думала Алиенора, какое пагубное влияние, по мнению Людовика, она окажет на девочку, если та останется рядом с ней? Научит ее тому, что мужчины – вероломные лжецы, готовые предать тебя при первой же возможности? Генрих согласился на эти условия без возражений, чему Алиенора ничуть не удивилась. Не важно. У нее были Гарри, Ричард, а теперь еще и Жоффруа, и на них она еще могла повлиять. Если она справится, то дети останутся преданными ей. Когда Гарри и Маргарита поженятся, Людовик не сможет оторвать ее от девочки, и тогда она сможет влиять на невестку.

Гонцы сообщили и о том, что Генрих разобрался с делами в Бретани. После смерти младшего брата, Жоффруа, герцог Конан претендовал на Нант, но уступил, столкнувшись с армией Генриха, которого поддержали французы. В результате Конан присягнул на верность Генриху и на время усмирил свои амбиции.

Судя по письмам, которые получала Алиенора, Генрих и Людовик стали сердечными друзьями и даже посетили аббатство Мон-Сен-Мишель и провели ночь в совместной молитве. Дипломатические отношения – это хорошо, и мир между Англией и Францией был необходим, это политика, однако Алиенора с большим подозрением относилась к вдруг вспыхнувшей дружбе между Генрихом и ее бывшим мужем. Возможно, Генрих притворялся, но она не могла отделаться от ощущения, что ее отстраняют от дел и что мужчины обо всем договариваются без нее.

Из тумана понемногу выступали белые стены и башни Солсбери, до королевской свиты донесся запах дыма от домашних очагов. Алиенора возблагодарила Бога за то, что скоро они окажутся в тепле и под крышей. Уже много миль она видела лишь однообразный пейзаж из пожухлой травы, овец и дождя – казалось, что она едет куда-то на край света.

Когда они поднимались по склону к укрепленному дворцу, ветер налетел на них со свирепой силой. Дождь наверху перемежался со снегом. Младенец, который до сих пор вел себя идеально, захныкал в колыбельке, заплакал и Ричард, а Годиерна пыталась его успокоить. Алиенору пронзила дрожь. Ей вдруг послышались неизвестно откуда донесшиеся слова: «Богом забытое место». Но почему? Ведь все вокруг белое и сияет в ноябрьском тумане, а колокола собора зазвонили к вечерне.

Кавалькада прошла через ворота во двор, где их ждали слуги, чтобы принять ее лошадь и сопроводить королеву в покои. В очаге весело пылал огонь, наполняя комнату теплом. На столе, покрытом чистой белой скатертью, стояли кувшины с горячим, сдобренным пряностями вином и чаши с дымящимся мясным бульоном с хлебом, чтобы утолить голод путников. Кормилица Жоффруа, Эдит, устроилась на скамье и приложила к груди младенца, а Годиерна дала грудь Ричарду, который почти не нуждался в ее молоке, но все равно искал утешения кормилицы.

Завернувшись в меховую накидку и выпив вина с пряностями, Алиенора протянула руки к огню, впитывая всем существом его тепло. На столе дожидались ее внимания различные документы, но она решила просмотреть их позже, когда придет в себя. Прибыли рулоны ткани, за которыми она посылала в Винчестер, чтобы сшить зимние платья для рождественских праздников в Шербуре. Здесь были отрезы красной шерсти, плотной и тяжелой; вышитая парча из Италии и белый лен из Камбре для нижних сорочек. Алиенора провела пальцами по тканям, наслаждаясь их богатым цветом и фактурой. Все это она могла получить мгновенно, стоило лишь отдать приказ. Она богата, у нее есть слуги, которые выполняют ее распоряжения и заботятся о ее комфорте.

Королева приказала позвать музыкантов, которые пришли, готовые петь и играть, развлекая ее. От курильниц струйками серебристого дыма поднимался аромат благовоний, а от жара огня приятно покалывало пальцы. Ее жизнь была похожа на эту крепость на вершине уединенного, ветреного холма. Снаружи одно, а внутри – совсем другое. Ветер, завывающий в ставнях, словно отгораживал ее от внешнего мира, унося на окраину, далеко-далеко от Аквитании.

У другого костра, в Руане, Генрих протянул ноги к углям и посмотрел на короля Франции. Людовик заинтриговал его. Внешне он казался мягким и покладистым, но была в нем и другая сторона, которую Генрих не мог постичь: тонкий, острый как бритва кусочек стали, скрытый в самом сердце. Мужчины выпили по бокалу вина за шахматами – каждый выиграл по одной партии. Третью партию решили не играть по взаимному и дипломатическому согласию.