– Всё! С меня хватит! Сил больше нет! – разозлился я. Меня вдруг перекосило, перечеркнуло, будто перешёл грань, увидел, как оно будет дальше. Там оказалось одно сплошное ничего. Усталость вгрызлась в виски: – Знаешь, ты права, это конец.

– Подож… – пискнула трубка, но я уже зажал кнопку отбоя и держал до тех пор, пока не потух экран.

«Вот и всё», – подумал, и в груди стало так пусто и одновременно так тяжело, что захотелось немедленно напиться. Почему-то ныли зубы, видимо, слишком сильно сжимал их, пока слушал мою Таню.

Нет. Больше не мою.

Лифт жужжал как брюхо огромной пчелы, медленно поднимался, в воздухе витал запах машинной смазки, кислого пота и горькой хлорки. Я дышал сквозь зубы, как вдруг вспомнил про девочку, обернулся.

Она, как прежде, стояла в углу, в шаге от меня. Но в её позе что-то изменилось. Голова была чуть повёрнута, словно ребёнок прислушивался.

– Уши греешь? – строго спросил я, но девочка не шелохнулась, только скосила на меня чёрный глаз. – Ты знаешь, сколько сейчас времени? Уже полдесятого, долго будешь в лифте раскатывать? – с непонятной мне самому злостью спросил я. Словно девочка была виновата в моей потере.

Она молчала, и от этого я злился только сильнее. Злился на медленный лифт, который словно завис между этажами, злился на Таню и детей, что никак не желали нас выбрать, злился на себя. А тут ещё эта девочка, слушает, смотрит. Ей, наверное, смешно. Любопытно. Чего она здесь ошивается целыми днями? Где её родители?.. А ведь холодно, а она в одном платье, даже колготок нет, сандалии на босу ногу, простудится ведь.

– Слышь, давай-ка я тебя домой отведу, – сказал я. – Ты ведь местная? Из этого дома?

Молчание.

И что, забить? Позволить ей тут мёрзнуть? В памяти всплыли слова Тани: «Ты ничего не доводишь до конца. Бросаешь на первом же препятствии».

– Эй! – я сделал шаг и развернул девочку за плечо. Она уставилась на меня снизу вверх без страха, без растерянности. Она смотрела совсем не так, как должны смотреть дети, с которыми заговорили незнакомцы в лифте. Я невольно отпустил её плечо, сказал спокойнее: – Давай говори, где твои родители.

Она наклонила голову, приглядываясь. Глаза у неё были как две чёрные дыры. Сплошной зрачок, без намёка на радужку, а белок цвета молока, без единой прожилки.

– Ну? У тебя есть мать или… отец? – спросил я без прежней уверенности.

Девочка вдруг кивнула, мне показалось, что на её губах появилась тень улыбки, но она тут же исчезла, лицо снова стало не по-детски серьёзным. Она резко подняла руку, точно плетью хлестнула, и показала пальцем мне в солнечное сплетение… или, может, на створки лифта позади меня? Тренькнул сигнал, со щелчком разъехались двери, а девочка всё держала свой указующий перст и глядела чёрными глазищами так, что меня мурашки прошибли.

– Так, всё! Давай-ка на выход, – стараясь казаться строгим, схватив протянутую руку, я вытянул девочку из лифта. – Хватит в игры играть. Если сейчас же не покажешь, где живёшь, я полицию вызову, поняла? Если другой этаж, то вон лестница.

«Может она глухая», – подумалось мне. Я уже был и не рад, что ввязался, но дело решил довести до конца. – Где живёшь? Давай показывай!

Девочка переступила с ноги на ногу, оглядываясь на отбывающий лифт. Руки и ноги у неё были тонкие, как прутья, шея – куриная, подбородок острый, кожа такая прозрачная, что можно было разглядеть все вены.

– Ну, – повторил я, чувствуя себя последним дураком. – Где живёшь? Отведём тебя домой.

Они кивнула, тряхнув короткой чёлкой, и вдруг сорвалась с места – побежала, да так резво, что пришлось бежать следом. Сандалии гулко стучали по бетонному полу, косички подпрыгивали на худеньких плечах и, наконец, замерли, а вместе с ними у меня на миг замерло сердце. Девочка показала на дверь. Это была дверь в мою квартиру.

– Прикалываешься? – пробормотал я, уже решив, что чёрт с ним, с этим ребёнком. Пусть дальше на своём лифте катается, в конце концов, какое мне дело?

– Ну, как знаешь. Не хочешь домой, не надо. Всё, пока…

Я отодвинул девочку от двери, потому что сама она явно отходить не собиралась. Чувствуя, как потеет спина, отпер замок, а потом быстро заскочил внутрь, захлопывая дверь, но девочка вдруг сунула ногу, не позволяя это сделать.

Меня ознобом прошибло, а она уже вся вдавилась в образовавшийся проём, рукой за мою кисть схватилась. От испуга я толкнул девочку в грудь, и она отлетела легко, как пушинка, но не упала, осталась на ногах и сразу направилась ко мне. Медлить я не стал, захлопнул дверь и на все замки закрыл.

– Аферистка какая-то, – с внезапным страхом подумал я, заглядывая в линзу глазка. Ребёнок стоял под дверью и смотрел на глазок, не отрываясь. Слишком серьёзная она для ребёнка. Разве дети такими бывают?

«Какая-то ненормальная, – пронеслось в мыслях, и следом тихое, пугливое: Словно неживая».

* * *

В глазок я больше не заглядывал, убеждая себя, что из упрямства. Не мог же я испугаться какой-то чокнутой девочки? Нет уж, перетерплю. Не будет же она там всю ночь стоять? А не уберётся назавтра – вызову полицию, пусть разбираются.

Но ночью не спалось, всё мерещились какие-то звуки. То будто во входную дверь скребутся детские ноготки, то гулкие удары сандалий об плитку, то словно кто-то дёргал за ручку двери.

Пару раз я всё-таки проваливался в дрёму, но и там не находил покой. Снилось, что в квартире Таня. И Таня эта до сих пор моя. Снилось, что ходит между прихожей и спальней, переставляя туда-сюда вещи, заметая пыль под кровать и столы, и приговаривает: «Ловись дитятко большое и маленькое. Ловись дитятко. Ловись…»

Я хотел спросить её, что она делает, но стоило открыть рот, как по ушам ударила гулкая мелодия будильника. Пора было вставать на работу.

Едва поднявшись, ещё не сходив в туалет, я на цыпочках прокрался к входной двери и, точно вор, заглянул в глазок. Пусто. С души камень свалился, я вздохнул свободнее. Но радость длилась недолго, ведь когда я включил телефон – меня завалило пропущенными звонками и сообщений. Не глядя, я стёр всё, но стереть сомнения так просто не вышло. Правильно ли я сделал, что вот так расстался?

С этими мыслями я вышел из квартиры. И чуть не вскрикнул от неожиданности. Привалившись к стене, на корточках у двери сидела вчерашняя девочка и, задрав голову, молча пялилась на меня чёрными дырами глаз.

Я даже говорить ей ничего не стал, только дверь захлопнул поскорее. И замер, неприятно поражённый. Деревянную облицовку двери пересекали тонкие царапины и сколы, которые складывались в два коротких слова, одно над другим:

«ТАНЯ».

«МОЯ»

Желудок скрутило спазмом страха, как если бы я внезапно напоролся на змею там, где её не должно было быть.

– Ах ты гадина мелкая! – прикрикнул я, чувствуя как ярость подбирается к горлу.

Девочка глядела без тени смущения. Могло показаться, будто она вовсе не умеет испытывать человеческих эмоций. Лицо её оставалось неподвижным, оно словно было слеплено из белого воска, глаза казались провалами в пропасть. Дырами без дна.

– Чёрт с тобой, – махнул я рукой, решив не связываться, и направился к лифтам. Ещё на работу не хватало опоздать из-за этой дуры.

«Откуда эта мелкая вандалка узнала про Таню? Подслушала всё-таки вчерашний разговор? Чего она добивается? – думал я, ожидая лифт, и ни капли не удивился, когда девочка попыталась зайти в кабину следом. – Не выталкивать же мне её?» – с досадой подумал я, хотя такая мысль на миг посетила голову.

Вот и пытайся делать людям добро. Хотел же как лучше! Найти родителей, отвести домой… А в итоге получил бессонницу и испорченную дверь. Не стоило лезть в чужую жизнь. Нет, больше я такой ошибки не совершу. Нравится ей кататься в лифте – пусть катается.

* * *

Пока мы ехали вниз, девочка просто стояла и пялилась на меня, как удав на кролика. К счастью, на пятом этаже в кабину зашла белобрысая девочка со своей бабушкой, и я выдохнул спокойнее. Женщина эта, Марина Потаповна, была как раз с моего этажа, наверное, заходила к кому-то в гости. Улыбаясь во весь рот, она поздоровалась со мной, но даже виду не подала, что тут есть кто-то ещё. Внучка крепко держала бабушку за руку и ни на кого не смотрела.

«Спросить, не спросить, – думал я, а лифт уже причалил на конечную. Я вышел за женщиной с внучкой. Девочка в красном двигалась следом, я слышал звук её шагов, а вот дыхание у неё было бесшумным. – А дышит ли она?» – змеёй скользнула мысль.

– Извините, – решился я спросить соседку. – А вы не знаете, чья эта девочка?

– Что? – та остановилась, не дойдя до выхода, подняла удивлённый взгляд. – Какая девочка?

– Эта, – я кивнул на ребёнка позади. Та стояла разве что не вплотную.

– А-а-а… – женщина близоруко сощурилась. – Эта? М-м-м… Ты кто, девочка? М-м-м… молчит. Характер показывает. Или стесняется. Не знаю даже, – как-то нервно пожала плечами женщина, не отпуская с лица улыбку. – Хм, кажется, я её здесь уже видела раньше. Платьице знакомое.

Тут внучка подняла взгляд, сказала тихо, точно страница прошуршала:

– У меня точно такое же было.

– Ну что ты, Анечка, говоришь, такого не было. Не выдумывай, – заволновалась соседка и потянула внучку к выходу.

Несмотря на странные слова, мне стало легче, что ребёнка вижу не я один. Честно говоря, какой-то задней мыслью мне стало думаться, уж не вляпался ли в историю с призраком. Хотя отродясь в них не верил. И теперь даже смешно стало, что подобную мысль допустил. «Просто сумасшедшая и всё».

Я хотел было соседку попросить присмотреть за девочкой, но та уже утопала по своим делам. Так что я поступил проще – выскочил на улицу и захлопнул за собой дверь. До кнопки выхода девочке в красном не достать, я это понимал. Может, она и вовсе не собиралась за мной на работу шлёпать, но кто знает этих сумасшедших.

Пока бежал на работу – через метро, через улицу – позвонила Таня. И я, по старой привычке, даже не задумавшись, поднял трубку.

– Саша… – позвала не моя Таня. – Сашенька, я переборщила, это всё моя истеричная натура, ты же знаешь. Я не хотела, Сашунь. Я же люблю тебя, ты знаешь…

– Ты чего хочешь? – сурово спросил я, хотя сердце моё начало оттаивать.

– Тебя хочу… вернуть.

– Я и не уходил. Это ты ушла.

– Да, да… Ты прав, ты как всегда прав, – шептала не моя Таня, которая снова хотела стать моей. – Мне плохо без тебя. Я не спала всю ночь. Думала. Ты мне нужен. Очень. Если ты разрешишь, я вернусь. Можно?

– Не знаю, мне нужно время, – за меня говорили упрямство и обида. Обиды, пожалуй, было вдвое больше. Я шёл мимо подкопчённых смогом зданий, мимо хмурых прохожих, серых машин, и вдруг красное пятно мелькнуло в толпе.

– Я теперь всё поняла, знаешь, как говорят – надо потерять, чтобы понять, – шептала Таня, пока я судорожно вглядывался в красное пятно, которое с каждой секундой обретало форму, превращалось в бегущую ко мне девочку с белым как бумага лицом, с жуткими глазами-дырами.

– Саш, ну так приехать сегодня можно?

– Нет! Сегодня нет! – хрипло выдохнул я и, положив трубку, побежал сквозь толпу к заданию офиса, вбежал через крутящиеся ворота, приложил бейджик и в три прыжка заскочил на второй этаж. Лёгкие давило, сердце скрипело, в висках обжигало. Прислонился к стене – отдышаться.

– Эй, ты чего? – спросил Кузякин, коллега, айтишник с соседнего отдела.

Я только головой помотал. А как объяснишь? Что скажешь? Меня преследует сумасшедшая девочка? Бред же. Бред! Что ей надо?.. А если обвинит в домогательствах или ещё в чём? Её слово против моего – чьё тяжелее? Может, ей деньги нужны? Нет, вечером точно стоит вызвать ментов, чтобы разобрались! Есть же специальные учреждения, верно?

«И дёрнул чёрт полезть к ней», – с горечью думал я, падая на своё рабочее место. С него мне было отлично видно окно, а через него – серую улицу… и красное пятно.