Вблизи стражник казался юношей. Жиденький пушок бороды, подростковая маслянистая кожа. Оррел мимоходом плелся за его спиной. До соприкосновения Алис осталось сделать три шага. Два. Другому мужику можно было б задеть ладонью мошонку. Слегка надавить на естество, смутить, захватив все внимание. Вместо этого Алис пискнула и шарахнулась вперед, словно обо что-то споткнулась. Страж отреагировал недостаточно быстро, едва не упуская ее, и пришлось в самом деле хватать его за руку, чтоб не упасть. Она ощутила касание Оррела – лишь потому, что ждала его. При всех косяках рука у Оррела была легкой.

– Простите, – сказала она стражнику, когда оба выпрямились. – Извините меня.

– Будьте осторожней, – сказал он, а Оррел уже прошел мимо. Светло-коричневая спина Сэммиш скрылась из виду дальше по улице. Алис кивнула и попыталась глупо слюбезничать, как, по ее представлению, повела бы себя очарованная военным девица прежде, чем отойти. Теплота на щеках, она надеялась, была признаком стыдливого румянца. Стражник ухмыльнулся ей вслед. Не поднимая высоко головы, Алис зашагала к скоплению толпы, на восток.

Чего делать нельзя, так это оглядываться. Она оглянулась.

Стражник еще стоял у мальчишки с медовиками, но вся надменность слетела с него. Рубаха провисла под плащом, потому что затягивавший ее пояс пропал. Глаза парня распахнулись в тревоге, руки раскинулись в изумлении. Губы дрожали, и грудь на выдохе тряслась, как меха.

Такой нежданно ранимый, он походил на ребенка, обнаружившего, что любимая игрушка разломана. Алис не удивилась бы, начни он всхлипывать. Не чувствовалось ни сожаления, ни победной радости, но парень в синем плаще притягивал взгляд. Застань она его при купании, она не узрела бы его столь обнаженным, как в эту минуту. Не смогла бы настолько его понять.

Он полуобернулся, словно пояс, как игривый щенок, мог прятаться сзади. В отчаянии поднял глаза на толпу.

Когда их взгляды пересеклись, Алис поняла, что сглупила. Челюсть парня выдалась вперед, губы растянулись. По привычке он потянулся к свистку на поясе. Алис повернулась и пошла, внушая себе, что стражник еще, наверно, в сомнениях. Потом, с трепетом сердца, потрусила быстрей.

– Хватай ее! Именем князя держите паскуду!

Народ засуетился вокруг в тревоге и неуверенности. Считаные секунды, и люди поймут, о ком речь. Ее жизненная кривая завернула к самому краю пропасти.

Сзади застучали, зашлепали сапоги. Она пробормотала «ёпт», подобрала юбку и со стражником за спиной припустила в Долгогорье.

3

Из всех двенадцати округов Китамара Долгогорье было самым древним. И вместе с тем самым новым.

Становище инлисков располагалось на этой земле, еще когда сами инлиски кочевали и пасли стада. Поселение, названное Долгогорьем, сооружалось ими из дерева. Деревянное оно и поныне.

Давно исчезнувшие постройки некогда возводились вплотную, дабы прикрывать друг друга от своенравных весенних ветров. Этот принцип соблюдался и впредь, когда стан стал поселком, а поселок – военной заставой: узкие улочки с перепадами высот рассеивали ярость ненастья, и воздух оставался спокойным, даже когда в небе бесились бури.

После того как ханчи-завоеватели перешли реку, сожгли дома инлисков дотла и сами основали город под названием Китамар, Долгогорье отстроилось в прежней манере, из деревьев тех же пород. Изменилось одно – его суть.

В течение долгих веков Долгогорье дремало – но отнюдь не спокойным сном. Оно никак не могло забыть, что когда-то было вольным и независимым, а теперь уже нет. И оно постепенно менялось. Постройки гнили и разрушались, и строились заново, и округ вырастал в нечто прежнее и вместе с тем новое.

Небольшой багряный храм старых инлисских богов, пораженный плесенью и многоножками, предали огню, и поверх пепелища проложили дорогу. Широкая площадь, где инлисские бабушки покупали и продавали выделанные кожи, пряжу и ткань, оделась в известь, а базарные лотки отрастили стены, крыши и указатели. Со временем не осталось ни одной сквозной улицы для проезда.

Округ перекраивал себя сам. Дорожные карты, начерченные предыдущим поколением, приносили больше вреда, чем пользы.

Бытовали рассказы о том, что инлисские жрецы-старообрядцы по-прежнему возносят древние молебны где-то в тенях глухих переулков, но никто не мог с уверенностью объяснить, в чем суть их обрядов. Круглые инлисские лица и кудрявые инлисские волосы были обычной внешностью среди местных. Еда в заляпанных кульках, которой здешнее старичье торговало вразнос, включала в себя больше соленой рыбы и жгучего перца, чем употребляли в районе Храма или на Камнерядье. Твердая, выразительная огласовка жителей Долгогорья наследовала некогда общему их языку – ныне сообща же ими забытому. Город в городе, Долгогорье гордилось своей самобытностью, как небогатый человек – единственной парадной рубашкой.

На западной окраине округа Дарро брат Алис сидел на третьем этаже здания, нарезанного на закутки для ночлега полста человек. В потрепанной комнатушке имелись пара лавок, темный деревянный стол и вощеная скатерть с обглоданными на завтрак куриными косточками. За столом напротив сидела бледная женщина. Ее по обыкновению томный голос сегодня звучал взбудораженно. Даже потрясенно. До этого Дарро ни разу не наблюдал, чтобы она о чем-либо беспокоилась, – и это было зловещим знаком.

– Мы должны заполучить обратно наш нож. Вот для чего ты мне сейчас нужен. Если мы его вернем, все образуется, – убеждала она сама себя.

Кому только не требовался этот нож. Волшебство, политика, и одни боги ведают, какие силы еще сюда вплетены, но что было важнее для Дарро, так это деньги.

И нутряное ощущение, что если он разыграет все правильно, то денег хватит на любую дальнейшую жизнь. Он попытался вести себя естественно, будто полностью открыт перед собеседницей.

– У меня на примете есть местечки, где поискать. Если это вообще возможно, добуду ваш нож, – сказал Дарро, и женщина кивнула, стараясь ему поверить. В ставню стукнулся зяблик, желтое оперение расплылось ярким пятном, – и тут же умчался прочь. – Я вас в обиду не дам.

Она вымучила улыбку.

– Конечно, конечно, не дашь, волчонок. – С этими словами она сняла с пояса потертый кошелек и подтолкнула его по столу. Дарро раскрыл его с напускным безразличием. Десять монет чистейшего серебра блеснули при пересчете. Хватит отдать за эту комнату Кеннату Уотеру и, если тратить с умом, на пропитание до первых морозов.

– Когда ты сможешь его достать?

– Скоро. – Дарро не лукавил. – Счет не на недели, на дни.

– Его ищет кое-кто еще. Не из числа моих друзей.

Дарро принял вид, будто слышит об этом впервые.

– Кто-то еще?

– Одна женщина с Медного Берега, – начала она, и тут с улицы долетел истошный визг. Кто-то орал имя Дарро. Визг содержал и другие слова, но Дарро разобрал только «сестра».

Он подхватился, ведомый многолетним инстинктом братского присмотра. Распахнул ставни, впуская свет. Внизу, на улице, ему махала младшая Каваль. Беда на ее лице сразу бросалась в глаза, затмевая аляповатую желтизну и водянистую синь праздничного костюма.

– Дарро! Дарро! За твоей сестрой погоня! Стражник! Там, в тупичке возле Ибдиша! Он ее убьет!

На лестнице стояла темень, как в дымоходе. Летнюю духоту вытягивало наверх, и Дарро будто сбегал в жерло незримой печи. Он не помнил, как подхватил дубинку, но палка была в руке: крепкий дуб с залитым свинцом набалдашником. Выскочив наружу, он помчался по узкой дороге. Смазанные на бегу лица с отстраненным любопытством поворачивались вслед, будто пялились на очередное праздничное увеселение. Дарро каждого знал по имени – и не ждал от них помощи. Сложись наоборот, это он бы высовывался из окна, глазея на разыгравшуюся внизу постановку – комедию или пьесу с трагичной концовкой. Он бежал, не обращая на них внимания.

У поворота к дому Ибдиша Дарро проехался каблуком по дерьму, наваленному на мостовой каким-то псом – или его хозяином, – и чуть не упал. Злобные выкрики и угрозы эхом звенели из тупика. Один голос принадлежал Алис.

В конце тупиковая улица чуть расширялась, образуя круг не шире театральных подмостков, подпертый четырехэтажками сплошной, без единого прохода, застройки. Войти и выйти отсюда можно было только с улицы или через Ибдишев двор, а жена Ибдиша уже заперла калитку, не желая впускать нелады Алис к себе домой. Сестра стояла на кособоком крыльце, сжав кулаки. Лицо темнело от бешенства – или от напряжения. Синий плащ, рыхлый малый, поставив ногу на первую ступеньку, поднимал обнаженный меч. Соседи и детвора глазели с окон и крыш на эту спонтанную бойцовую арену.

– Че за херня? – проорал Дарро, стараясь отвлечь взгляд мечника от сестры. – А ну отошел от нее!

Стражник повернулся. Три длинных кровавых царапины у него на шее говорили, что Алис уже дала отпор. Даже когда он шагнул вперед, Дарро внимательно слушал – не топочут ли сзади ноги, а то и копыта. Одного человека можно угомонить. Целый патруль – никак.

– Не твое дело, – заговорил блюститель порядка, но что-то не то у него было с покроем мундира. Форма неопрятно, мешковато болталась. – Я Таннен Гехарт, из городской, мать твою, стражи. Эта подлюга будет задержана за воровство – не то прямо здесь перережу глотку, и мне вообще плевать чью. Не заткнешь свой рыбий рот, прошнурую и тебя заодно!

У стражника пропал пояс. Вот откуда его необычный вид.

Дарро подступал наискось, посматривая за острием меча противника.

– Раз ты стражник, то где твой свисток?

– Не твоя забота, мудак.

Дарро сменил угол сближения.

– Раз ты стражник, то где твой служебный значок?

– Кое-кто его спер, – сказал страж, махнув назад свободной рукой. Дарро не взглянул на Алис и мельком. Не хотел, чтобы юнец держал ее на примете. Два быстрых шага, и дистанции будет достаточно, чтобы нанести или словить удар. Сталь – оружие посерьезней, но за спиной стражника стояла Алис. Будто услыхав мысли Дарро, тот выставил меч на изготовку.

– А я вот вижу одно, – сказал Дарро, – как малолетний пухлячок в карнавальном костюмчике напал на девушку вполовину меньше себя. Как-то это неправильно, сдается мне.

Страж облизал губы. Взгляд метнулся из стороны в сторону. Дарро ждал, что юнец повернется или отступит, но недооценил парня. Атака обрушилась без предупреждения, противник только сдвинул лодыжку. Меч, подкрепляемый всем весом стражника, описал скупую дугу к шее Дарро, и тот вскинул дубинку наперерез, еще не осознав, что отражает удар. Металл прорубил в дереве светлую засечку.

Стражник пронесся мимо, затем развернулся. Алис и ступени к калитке Ибдиша сейчас оказались за Дарро, а враг стоял между ним и свободной улицей. Могло показаться, что атака провалилась, но Дарро прекрасно понимал, что его перехитрили и обошли.

Стражник, конечно же, тоже.

– Мне на тебя вот настолечко похер, приятель, – фыркнул страж, и с губ его слетел плевок. – Но эта сучара…

Какими словами он бы ни собирался закончить, их оборвал сырой шлепок. Пятно, бурое, как сама грязь, сползло по боку стражника, и Дарро попятился от вони. Кто-то опорожнил на улицу ночной горшок. Кто-то с четким глазомером.

– Кто это сделал? – завопил на окна стражник. Первый ехидный смешок за собой обрушил лавину хохота. Дарро не опускал дубинку. Кровоточили ободранные костяшки пальцев. Он и не понял, когда их ободрал. Юнец опять закричал: – Кто не уважает городскую охрану?

Из верхнего окна дугой изогнулась длинная янтарная струя, плеща рядом со стражником, но не касаясь его. Следом за ней вторая, под другим углом.

После этого улица превратилась в оборотную сторону сортирного очка. Алис и Дарро отступили к железным прутьям калитки, пока безликое Долгогорье демонстрировало одинокому стражнику, кем считает его и тех, кому он служит. Отгоняемый назад, страж в последний раз посмотрел на Дарро, затем повернулся и зашагал восвояси, пока желание оросить его нечистотами не распространилось за предел тупика. Вонь стояла ужасная, но и давясь ею, Дарро не удержался от смеха. Сзади раскатывались завывания Ибдиша, тот разорялся: кто из них, дохлятин, собирается отмывать его улицу? Дарро повернулся к своей ныне единственной сестре:

– Что все это значит?