– Мы ждем тебя снаружи, – сказала мама и вышла из комнаты, оставив меня наедине со своими мыслями.

Конечно, родители волнуются за меня, но я была уверена, Данте сделает меня счастливой, как и я его. Мы оба знали, что этот день однажды наступит, и были к этому готовы. Он заботился обо мне, всегда был вежлив и учтив, ни разу не проявил себя дурно, несмотря на темную сторону его жизни. Этого должно быть достаточно, чтобы создать семью не хуже, чем у мамы с папой.

С этой мыслью и улыбкой на лице я подкрашивала губы алой помадой и поправляла свадебное платье. Оно выглядело скромно, но изысканно. Белый атлас идеально лег по фигуре, бесконечный шлейф водопадом струился по полу, длинные рукава переливались блеском жемчужных пуговиц. Спереди платье было закрытым, но по спине, спускаясь чуть ниже лопаток, рисовался вырез, придавая классическому и скромному образу нотку дерзости и сексуальности.

В последний раз проверив длинную фату и прическу, я сделала глубокий вдох и вышла из комнаты навстречу жениху и нашему будущему.

Когда мы остановились у собора, папа помог мне выйти из машины и затем отошел, чтобы переговорить со своими людьми, которые сопровождали нас всю дорогу от особняка и теперь окружали периметр здания. Я стояла у переднего фасада строения, возведенного по канонам готического Возрождения. Открытые опоры, каменный шпиль и живописные витражи украшали его и придавали величественности. По стенам из белого камня за теплом летнего солнца тянулся плющ. Парадная лестница вела к высоким деревянным дверям, за которыми собрались гости, ожидающие невесту.

Я крепче сжала букет белоснежных пионов. Отец, вскоре оказавшийся рядом, предложил руку, и мы вместе поднимались к алтарю. С каждой ступенькой я становилась ближе к новой жизни, с каждой ступенькой волнение в груди сулило разорвать ее. Стук сердца заглушал доносящуюся музыку орга́на.

Преодолев последнюю, мы остановились у массивной двери, которая отделяла нас от церемонии.

– Ты прекрасно выглядишь, принцесса, – сказал папа и поцеловал меня в макушку. – Данте счастливчик.

– Спасибо, папочка.

– Хоть он и свой человек, солдат, который хорошо выполняет работу, моя рука не дрогнет, если он причинит тебе боль, принцесса. Никогда не забывай, чья кровь течет в твоих жилах и что твой отец и вся семья будут рядом по первому твоему зову. – Тон его голоса не оставлял сомнений в серьезности угрозы, и это меня напугало.

Отец не будет долго раздумывать, он сразу убьет Данте, стоит тому обидеть меня, но в такой день мне не хотелось даже думать об этом. Однако поспорить с ним я не успевала, потому что отец кивком подал сигнал одному из солдат возле входа. О нашей готовности тут же узнали внутри, и через мгновение музыка органа сменилась свадебным маршем. Тяжелая дверь отворилась, открывая взор на длинную дорожку и украшенные цветами скамьи со множеством гостей.

Папа накрыл мою ладонь, лежащую на сгибе его локтя, своей и повел внутрь. Как только мы вошли, собор словно ожил: отовсюду доносились восторженные вздохи. Я постаралась не задерживать ни на ком взгляда, поэтому смотрела по сторонам, оценивая работу организаторов. Все внутри украшали живые пионы – мои любимые цветы. Белый ковер, устилающий дорожку, скрывался за нежно-розовыми лепестками, горящие свечи очерчивали ряды скамеек и освещали алтарь, возле которого ждали священник и мой жених.

На Данте был строгий костюм угольного цвета и белоснежная рубашка, черный галстук обвивал широкую шею. Его черные волосы оказались зачесаны назад, подбородок и щеки гладко выбриты. Он стоял напротив и смотрел прямо на меня. Сосредоточенный, с выражением отрешенности на лице. Даже спустя десять лет со дня нашего знакомства я так и не научилась читать его, и теперь все усложнялось еще больше, ведь я сама волновалась от предвкушения нашей новой совместной жизни.

У алтаря папа отпустил меня. Он сделал шаг навстречу зятю и что-то прошептал ему на ухо. Его слов никто не слышал, но плечи Данте сразу заметно напряглись, а челюсть сжалась. Он молча кивнул. Отец поцеловал меня в лоб и отошел, дав жениху возможность наконец взять меня за руку и поставить на ступеньку выше.

Я чувствовала спиной взгляды гостей, но только один, направленный на меня, имел значение и заставлял нервничать. Данте сжимал мою ладонь в своей, не давая упасть в обморок от волнения. Дрожащие руки, кажется, слегка вспотели, но жениха это не смущало. Как только священник начал церемонию и попросил встать нас напротив друг друга, Данте подмигнул мне и одарил одной из своих редких улыбок. Видимо, моя нервозность не осталась для него незамеченной.

– Данте и Адриана, – обратился к нам седой мужчина, – сегодня мы собрались здесь, чтобы стать свидетелями союза двух семей – Кастеллано и Моретти. Прошу вас взяться за руки и, смотря друг другу в глаза, произнести клятвы. Повторяйте за мной.

Данте поднес мои руки к своим губам, оставляя на каждой по нежному поцелую. Повторяя клятву за священником, он не сводил с меня глаз.

– Я, Данте Кастеллано, беру тебя, Адриана Моретти, в свои…

Оглушительный взрыв снаружи прервал его. Выстрелы и звуки разбивающегося стекла заполнили зал. Данте даже не успел достать пистолет и прикрыть меня, как тело пронзила пуля. Его лицо болезненно напряглось, серые глаза, устремленные на меня, так сильно округлились, словно должны были вот-вот взорваться от напряжения, как и вена на лбу.

Я неожиданно ощутила холод пола, о который ударилась головой, не успев подхватить Данте. В глазах потемнело, на минуту мозг отказывался принимать происходящее, но давящая тяжесть в груди и осознание вдруг пронзили меня, как молния. Я распахнула глаза, понимая, что ужасная ошибка неизбежна и увиденное никогда не исчезнет из памяти.

Данте лежал у меня на груди совершенно неподвижный. Его тело полностью скрыло мое, и сделать вдох казалось невозможным. Я начала задыхаться, когда почувствовала на руках что-то мокрое и липкое. Я попыталась оттолкнуть тело Данте, чтобы вернуть себе возможность дышать, но увидела кровь. На белоснежном платье, запястьях и пальцах остались ее следы, но не похоже, чтобы она была моей.

Нет. Нет. Нет.

– Данте… О боже…

Я оттолкнула его от себя и приподнялась, игнорируя головокружение. Окровавленные руки нашли его лицо, но реакции под ними я не ощутила. Данте лежал без движения с глазами, устремленными в глубину соборных сводов. Я начала трясти его за плечи, пытаясь привести в чувство, но он не поддавался.

– Данте, очнись… прошу… – соленый вкус слез задерживался на губах. – Данте, пожалуйста… пожалуйста…

Крики гостей и выстрелы заглушали музыку, которая продолжала играть, несмотря на хаос вокруг. Повернув голову, я заметила священника, лежащего рядом со мной, всего в крови и с дырой между глаз. Я оглядывалась в поисках любого, кто мог бы помочь привести Данте в чувство, но повсюду лишь тела, мокнувшие в собственной крови. Каждому из присутствующих нужна была помощь. Мужчины, кто еще не ранен или убит, вели перестрелку, пока женщины прятали детей в своих объятиях.

Так много крови…

От осознания всего происходящего меня оглушил собственный крик. Он эхом разнесся по собору, не позволяя никому остаться в стороне от переживаемых мною чувств. Грудь разрывала дикая боль, однако причиной тому были не только горящие легкие. Воздуха не хватало, я задыхалась. Попытки звать на помощь ни к чему не привели. Они смешались с ураганом из плача женщин и детей и выстрелами мужчин. Меня никто не слышал. Никто не мог мне помочь.

Где мой папа? Где мама и Люцио? Где моя семья?

Я должна была найти свою семью, но не могла бросить Данте. Трясущиеся руки поглаживали его липкие волосы цвета воронова крыла. Такие мягкие и густые, как мои. Я смотрела на красивое лицо жениха, который не успел стать моим мужем. Теперь он лежал у меня на коленях с дырой в груди, из которой сочилась кровь. Сердце, где для меня одной должно было быть уготовано место, разорвалось и уже никогда не сможет принадлежать мне. Слезы, одна за другой, падали на его красивое, бледнеющее лицо, цветом сравнявшееся с его губами. С губами, которые уже никогда не смогут поцеловать меня. Они никогда не произнесут красивых слов любви. Никогда не разомкнутся.

Вдруг в воздухе повисла резкая тишина – перестрелка закончилась. До меня доносился лишь тихий плач детей. Однако длилась она недолго, потому что громкий крик отца прорезал тишину и эхом отозвался в стенах собора. Он был похож на рев раненого льва, у которого отняли самое дорогое.

Я подняла голову и огляделась по сторонам, надеясь найти в суматохе толпы знакомые лица. На том же месте, где в начале церемонии стояла моя семья, я заметила знакомый силуэт. Люцио – мой двенадцатилетний брат – стоял возле дяди Альберто. Его неподвижная фигура излучала шок. На холодном полу на коленях сидел отец в окружении своих солдат и капитанов. Сам Капо Каморры склонился над кем-то. Только перед одним человеком Капо мог преклонить колени.

Мама…

Я перевела взгляд на тело, лежащее перед отцом, и не верила своим глазам. В окровавленном изумрудном платье на полу лежала мама, а с шевелившихся губ отца срывались какие-то неразборчивые слова.

– Мама…

Папа поднял голову и наши взгляды встретились. В его глазах были видны страх и боль – эмоции, обычно ему чуждые.

Всхлипы вырвались наружу, и у меня больше не осталось причин себя сдерживать. Меня трясло, но руки продолжали держаться за Данте. И я, и отец лежали у тел своих любимых. И оба они мертвы.

Мой самый счастливый день превратился в кошмар. Я повернулась к дорожке, по которой несколько минут назад мы шли навстречу новой жизни. А сейчас белоснежные лепестки и ткань на скамьях окрасились кровью мертвых. Красный, цвет смерти.

Люди, в чьих глазах я раньше видела лишь уважение к нашей семье, сейчас смотрели на меня с жалостью. Это чувство было мне мало знакомо, но ненавистно. Я не заслужила его. Я дочь своего отца, я дочь Капо Каморры. Никто не будет смотреть на меня с жалостью. Никто и никогда.

Я наклонилась над телом Данте и в первый раз прижалась к его все еще теплым губам. Нашему первому поцелую было суждено стать последним.

– Мне так жаль…

Крупная слеза упала на его щеку, когда я трясущимися пальцами опустила веки и закрыла серые пустые глаза.

С ватными ногами я встала и, пошатываясь, дошла до папы, который продолжал у себя на коленях баюкать маму. Люцио стоял рядом с ними и тихо плакал, смахивая слезы с пухлых щек. Но при виде меня эмоции взяли над ним верх, и он бросился ко мне. Я прижала его и крепко обняла, поглаживая по спине. Его маленькое тело сотрясалось от рыданий и всхлипов. Его тело сочилось болью, и каждая клеточка моей души жаждала унять ее или забрать, но разве я на это способна?..

– Пойдем, Люцио, – к нам подошел дедушка. Он аккуратно опустил руку на плечо брата и попытался осторожно увести его.

– Я хочу остаться с мамой, – он заикался от рыданий.

– Давай же, сынок.

– Иди, – сказала я, подталкивая его вперед.

Его маленькие, но сильные руки напоследок сжали мои. Убедившись, что брата увели из этого хаоса, я наконец осмелилась посмотреть на тело, лежащее в руках отца. От увиденного меня затошнило. Ноги подкосились, я упала на колени и поползла к родителям. Пальцы скользили в липкой и теплой крови, пока не нащупали холодную руку мамы. В ее груди зияли четыре дыры от пуль, глаза закрыты, словно она провалилась в сон, а на лице замерла нежная улыбка. Все такая же красивая…

– Она спасла меня, пожертвовав собой.

Если бы папа не повторил это еще раз, я подумала бы, что ослышалась. Его слова крутились в моей голове, пока осознание медленно настигало меня. Мама сохранила жизнь отцу, закрыв его собой. Моя мамочка…