– Не трать слова, – властно прерывает его вошедший. – Как посмел ты, предатель, не оповестить меня о захваченных тобою пленниках? Впрочем, лучше молчи, не оскверняй свои уста ложью!

– Мой повелитель, – скрежещет зубами магистр. – Сии преступники представляют угрозу, они…

– В колодки его, – распоряжается голос. – И всех присутствующих тоже. Поедут с нами в Скоррде, там допросим по всей строгости. Дукс Боррен, проследите, чтоб с магистром, несмотря на его положение подозреваемого в измене, обращались подобающе его статусу и былым заслугам.

– Слушаюсь, мой император, – отвечает ещё один голос. – А что прикажете делать с… гм… пленниками?

– Излечить последствия учинённых над ними зверств. Девушку одеть – негоже ей в чём мать родила расхаживать. И во дворец обоих, разумеется, под стражей. Ошейники не снимать. И… бережнее с ними, дукс, бережнее. Мне страшно даже представить, через что им пришлось пройти за то время, что бравый купец добивался аудиенции со мной.

– Будет исполнено, повелитель. Эй, Вирс, Ланг, вы слышали приказ императора. Выполняйте. А вы, мэтр, целитель, как я понимаю? Хорошо, тогда поедете с нами. Будете лечить своих подопечных до тех пор, пока не поставите их обратно на ноги. От того, насколько преуспеете в этом, будет зависеть ваша собственная судьба. Вы меня поняли?

Я слушаю этот короткий разговор и не могу поверить своим ушам. Император здесь и зол на магиков за то, что те допрашивали нас с Каном? И теперь его подручные отвезут нас в Скоррде. Значит – пытки закончены? Не будет больше ежедневной боли, не будет пожирающего силы холода и темноты крохотной каморки? Не будет покрытых узорами врат и страха за беловолосого?

Или я окончательно сошла с ума, и избавление от мук мне только чудится? Нет, нельзя поддаваться сомнениям, нельзя, нельзя…

Я мысленно твержу себе это «нельзя», а из горла вырывается несдерживаемое рыдание, и слёзы с новой силой текут из глаз, но теперь это слёзы радости, а не злости, потому что я не просто запрещаю себе усомниться в реальности происходящего. Я и впрямь верю, что чудо всё-таки произошло.

Нас вырвали из рук магистра.

***

В карете, пусть даже у неё забраны решётками окна, а внутреннее убранство более чем аскетично, гораздо уютнее, чем в каморке под Башней Абсолюта, где, как выяснилось, я провела более полугода. И намного теплее, потому как сопровождающие нас стражники тщательно следят, чтоб угли в небольшой жаровне, установленной внутри, не потухли.

Кан, свернувшись клубочком, дремлет напротив, вжавшись в противоположный от жаровни угол – у него теперь вообще очень неприязненное отношение к огню. Я стараюсь не смотреть на него – лицо беловолосого представляет собою кошмарное месиво струпьев, ожогов и ран, под ввалившимися глазами тёмные круги, и не понять, синяки это или признак измученности. Впрочем, сама я выгляжу не лучше – последствия ежедневных «бесед» с магистром Башни Абсолюта за один раз не залечить. Личный лекарь императора, непрерывно ругаясь на приданного ему в помощь Линота, кое-как справился с многочисленными переломами (а кости нам с беловолосым обычно ломали в самом начале допроса, так сказать, для разогрева) и, едва стоя на ногах от усталости, заявил, что в ближайшие дни вообще ничем не сможет больше помочь, поскольку истратил все свои силы и нуждается в незамедлительном отдыхе для их восстановления.

В отличие от беловолосого, я стараюсь сидеть поближе к жаровне и всё равно никак не могу согреться. Не помогают ни шерстяное одеяло, ни сухая одежда. Ещё я не понимаю, как у мага, на котором нет ни одного живого места, получается так долго находиться в одной позе – я вот, кряхтя, будто древняя старуха, чертыхаясь и постанывая, постоянно верчусь.

За занавешенными чёрными шторками окнами белеет снег. Над ним нависает хмурое небо, и под рассеянным светом скрытого облаками солнца снег сверкает подобно алмазу. Мне всё время хочется отдёрнуть шторки и прилипнуть носом к окну, впитывая глазами это драгоценное сияние, знаменующее собою пусть не свободу, но хотя бы конец мучений. Я сдерживаю этот порыв – глаза мои, привыкшие к мраку подземелья, от этого сияния взрываются болью и слезятся. Но, когда карета подпрыгивает на ухабах, шторки вздрагивают, и дневной свет всё равно проникает внутрь, я не отвожу взгляда.

Вместе со сквозняками, просачивающимися сквозь щели, до меня доносятся бряцанье оружия, перестук копыт и голоса окруживших карету стражников. Их не меньше сотни – более чем внушительное охранение для двух измученных пытками магов, чьи шеи так и украшают обручи, блокирующие любое чародейство. Мы по-прежнему пленники, несмотря на то что относятся к нам теперь более чем бережно. Просто сменился тюремщик.

Всю дорогу я думаю только об одном – как вышло, что император решил вызволить нас из башенных застенков? Кажется, он говорил что-то о купце, что просил за нас – не тот ли это знакомец, вместе с нами прорывавшийся из Альтара в Империю? Наверняка он, больше-то ведь некому. Но вот что заставило повелителя большей части Закатных земель лично прибыть в Кхарр? Ведь достаточно было прислать за нами всё ту же сотню стражников да нескольких магиков из тех, что служат лично императору и не имеют никакого отношения к Башням окромя грамоты на чародейство. Ах да, ещё там было что-то о предательстве. И связано оно, похоже, с пресловутым Абсолютом, ведь неспроста же Вельх, закованный в колодки, отбивает свою задницу в холодной, продуваемой всеми ветрами телеге, в то время как нас, бывших его пленников, везут туда же хоть и под охраной, но в относительном комфорте?

Получается, Абсолютом в первую очередь интересуется сам император. И узнал он о нём вовсе не в тот день, когда ворвался в пыточную. А магистр одноимённой Башни, судя по всему, должен был найти его для своего повелителя. Но решил, что ни к чему делиться эдакой силищей с кем-то ещё, если можно заполучить её для себя. За что и поплатился.

Не сдержавшись, я злорадно фыркнула. Беловолосый тревожно заворочался, но глаз не открыл – он теперь большую часть суток проводил во сне. От мыслей, что же с ним делали, если его состояние настолько хуже моего, болезненно сжалось сердце.

Когда нас ещё только везли в Кхарр, именно Кан, сам только-только пришедший в себя после поразившего его безумия, сумел выдернуть меня из пучины бесконечного горя по погибшему Владу. Именно он удержал меня от неразумных и необратимых решений. И пусть беловолосый ничего не мог сделать с болью, навечно поселившейся у меня в груди, но без него меня самой давно бы уже не существовало. К тому же, он и впрямь оказался тенью моего прошлого. А вернее – самым что ни на есть его непосредственным участником. И пусть от его рассказа волосы у меня вставали дыбом, а голова грозила расколоться, точно скорлупа огромного ореха, но теперь я хотя бы знала, кто я и откуда. Пусть даже и не сразу смогла в это поверить.

–…Знаю, о чём ты думаешь, – участливо прошептал он тогда, видя, как я пытаюсь справиться со свалившимся на меня знанием. – Что за бред несёт этот полоумный, может, он ещё не вполне оправился от своего сумасшествия?

– Именно, – в отчаянии простонала я, обхватив голову руками и уткнувшись лбом в колени. – А ты бы на моём месте поверил в такое?

– Не знаю, – пожал плечами беловолосый. – Нет, наверное.

– Вот и мне не верится. Особенно в это твоё Перекрестье миров. Мир, который своими краями уходит за Грань, я ещё могу представить, но где это видано, чтоб на небосводе ни солнца, ни звёзд не было? Да ещё и без магии! Как же вы без неё фонари свои непрерывно зажжёнными держите, это ж никакого земляного масла не хватит!

– Перекрёсток миров, – поправил меня маг и сокрушённо покачал головой. – Да я не интересовался никогда, но научники болтали, будто это от того, что фонари из глубины Дорог тянутся. Там сила уже чувствуется, если хоть несколько шагов пройти.

– А побег этот, – не унималась я. – Знаешь, Кан, я, конечно, той ещё егозой была, весь Гартен-онарэ от меня страдал, но чтоб такую глупость сотворить! Значит, была причина?

– Десять лет тебе было, кто ведает, что могло взбрести тебе в голову, – маг неуверенно дёрнул уголками губ и едва заметно нахмурился.

– Ты ж говорил, что у вас там каждый ребёнок знает, что с Дороги слишком легко сбиться, а самостоятельно, без помощи саркофага, путь за Гранью не найти. Но я же нашла, получается. Как?

Беловолосый озадаченно почесал затылок.

– Не знаю, Аэр. Думал, сама расскажешь, когда найду тебя, а ты, оказывается, и не помнишь ничего.

– Не помню, – эхом повторила я. – А ты как выбраться сумел?

– По следу твоему, как ещё, – всплеснул руками он. – У нас же там магии хоть и нет, а способных к ней не так мало, как принято считать. Многие дриммеры, оказавшись за пределами Перекрёстка, в себе этот дар обнаруживали. Вот и я из таких оказался, знал уже, что по следу как охотничий пёс идти могу, уж в скольких мирах такое делал. Думал, нагоню, пока ты далеко не ушла, да вот… силы не рассчитал, огни Перекрёстка потерял из виду. Ну тут уж выбора, почитай, и не осталось, идти дальше за тобой или не идти. Так до Шагрона и добрался.

– А след как учуял? Он же только в магических потоках существует.

– Есть одна хитрость, – не смутился Кан. – Когда близко к Дороге подходишь, отголоски силы из-за Грани доносятся. Крохи, мало на что годные, но ежели с умением подойти к делу, то и их хватить может. А с каждым шагом их всё больше становится, след легче удерживать.

Я насупилась – придраться к объяснениям мага не получалось. А верить в них – не хотелось.

– А когда до Шагрона добрался, почему искать меня не стал сразу? – сделала я очередную попытку найти нестыковки.

– Я пытался, Аэр, – вздохнул беловолосый. – Только не знал тогда, что с магией тут поосторожнее надо, не таился. Магики меня и взяли в тот же день. А дальше обычная история – или на костёр, или в услужение Башням. Я второе выбрал, ищейкой стал, понятное дело. Первое время, пока маскировать свои плетения не научился, нарочно не искал, боялся магиков за собой привести. А потом и след твой истаял, слепка-то у меня не было.

– Ладно, предположим. А потом как нашёл? Зачем вообще спустя столько лет я тебе понадобилась?

Кан наморщил лоб, приложил бледные пальцы к вискам, словно собираясь с мыслями.

– Прошлым летом всё началось… В Башнях тогда такое творилось, – вздохнул он. – Грань приоткрылась. Ну как приоткрылась… Снаружи её пробило что-то, на мгновение всего, но так, что весь Кхарр содрогнулся. Не буквально, конечно, но мы, магики, именно так почувствовали. Особенно адепты Абсолюта тогда взволновались. Потом вроде затихло всё, и вдруг Вельх ко мне пришёл. И протянул вот это – маг засунул руку за ворот рубахи и вытащил крохотную стеклянную ладанку, заполненную чем-то дымным. – Я её в руки взял, и точно молнией меня ударило. Как наяву воронку увидел над какой-то ареной, башню зеркальную, а потом и тебя. А магистр мне и говорит – оставь ладанку себе, посмотри на неё, поизучай да найди мне того, чей след в ней запечатлён.

Беловолосый маг замолчал ненадолго, переводя дыхание, с тоской уставился на небо, расчерченное на квадраты прутьями окружившей телегу решётки. А потом продолжил:

– Я долго недоумевал, где он эту ладанку взял, всё крутил её и так, и эдак, понять пытался, как он слепок твой добыл. Не сразу догадался, что ты каким-то образом с тем пробоем связана. Уж не знаю, как, в моей Башне о таком способе слепки делать ничего не известно, но то ж абсолютники, они большую часть своих исследований в тайне от остальных Башен держат. В общем, провозился я до самой зимы, время тянул, всё сомневался, искать тебя или не искать. Надеялся, что забудет магистр о своей просьбе. А Вельх не забыл, поторапливать меня стал, ну я и сбежал. Надеялся отыскать тебя раньше него, предупредить. Дальше сама всё знаешь.

– А из таверны зачем сбежал?

– Испугался я, – досадливо дёрнул щекой Кан. – Я ж думал, узнаешь меня сразу. А ты вон, нападать взялась.