– Я вижу, что вам очень одиноко, – сказал Шани. – У вас нет здесь близких людей, а занятия, положенные принцессам по статусу, наводят на вас страшную скуку. Вышивка вас не интересует, а книги из библиотеки, предназначенные для просвещения благородных девиц, нагоняют на вас нешуточную зевоту.

Гвель посмотрела на него так, словно увидела впервые. Шани заметил, что на ее бледном кукольном личике появился живой интерес, а во взгляде – осмысленность.

– О вас говорят, что вы читаете в душах, – проронила принцесса. – Это правда, мне в самом деле скучно и одиноко. Скажите, вы действительно святой?

Шани смущенно отвел взгляд. О его праведной жизни в столице ходили совершенно неправдоподобные слухи. Рассказывали, например, о положенной людям его статуса практике самобичевания ради смирения: соседи с испуганным восторгом говорили, что Шани хлещет себя плеткой каждый божий день. О том, что он с упоением лупцует плеткой собственный диван, никто, разумеется, не знал. И честь соблюдена, и шкура не страдает.

О принцессе, впрочем, тоже болтали разное, поговаривали даже, что она слабоумная. Впрочем, это было неправдой. Некрасивая девушка, воспитанием и образованием которой никто сроду не занимался, невольно выделялась простодушием и наивностью на фоне остальных обитателей дворца. Впрочем, Шани несколько раз замечал в глазах принцессы необычный хитрый блеск, словно эта молодая женщина была совсем не той глупышкой, за которую ее принимали. Под маской дурочки будто скрывалось другое существо: алчное, взбалмошное и непредсказуемое. Шани подумал, что, попади Гвель в умелые руки, и Лушу останется только рога полировать. Впрочем, таких рук во дворце пока не находилось.

– Я не святой, ваше высочество, – сказал Шани. – Если Заступник в своей великой милости простит хотя бы часть моих грехов, то я стану вечно благодарить его за это.

Принцесса кивнула, словно его слова только подтвердили то, о чем она догадывалась.

– Вы ведь поможете мне? – спросила она. – Мне больше не с кем поговорить…

– Знаете что? – сказал Шани. – Приходите в мою библиотеку при инквизиции. Я подготовлю для вас интересные книги. Сами убедитесь, что чтение – очень занимательное дело.

Гвель опустила голову.

– Я не слишком хорошо читаю, – смущенно призналась она.

Шани не удивился: среди аальхарнской знати вообще было немного грамотных, а уж о том, чтобы обучать грамоте женщин, мало кто помышлял. Для девушки из порядочной семьи было важнее выйти замуж, чем прочесть книгу. Да и вообще кому нужна ученая жена, умнее мужа?

– Вы меня научите?

Шани собрался было утвердительно кивнуть, но в это время двери распахнулись, и в зал вошел государь Миклуш собственной персоной – высокий крепкий старик в белом камзоле, с тяжелой тростью в руке. Собравшиеся дружно встали и почтительно склонили головы. Шани поймал взгляд, каким принц посмотрел на трость, и подумал, что сей предмет не раз и не два гулял по спине наследника аальхарнского престола.

– Весело тут у вас, – сказал государь с явным неудовольствием, взглянув на батарею пустых бутылей. – Все развлекаетесь, нет бы делом заняться. Гвель, голубушка, государыня говорила, что хочет с тобой посекретничать.

Принцесса низко поклонилась и, подхватив бисерный мешочек со своим рукоделием, выпорхнула из зала. Шани подумал, что государь очень вовремя пришел на выручку невестке, и тут строгий взгляд серых глаз остановился на нем самом.

– Я по вашу душу, декан, – негромко, но весомо произнес Миклуш. – У меня есть к вам небольшой, но серьезный разговор.

Шани с достоинством поклонился и приблизился к государю. Фавориты принца смерили декана любопытствующими взглядами, в которых практически не было хмеля.

«Вот тебе и выпивохи», – подумал Шани и сказал:

– К вашим услугам, сир.

– Идемте, – проронил Миклуш.

Вдвоем они покинули зал, и, когда закрылась дверь, Шани услышал за нею нахлынувшую волну голосов: видимо, гостям принца стало очень интересно, что понадобилось старику от новоиспеченного декана.

По пути Миклуш молчал, а Шани не подавал голоса: дворцовый этикет был по этому поводу очень строг, да ему и нечего было сказать. Они миновали несколько выстуженных, нетопленых залов и переходов, в которых не было никого, кроме неподвижных охранцев да гулявшего вдоль стен звонкого эха, и в конце концов оказались в дальней части дворца, в которой Шани никогда не бывал и сейчас засомневался в том, что сумеет найти дорогу обратно. По всей видимости, это крыло здания было необитаемым: пол здесь давно не мели, старые дырявые гобелены, на которых вряд ли можно было что-то разглядеть, сиротливо болтались на стенах, и ветер вольно гулял по коридорам, насвистывая смутно знакомую мелодию.

Миклуш толкнул одну дверь, затем другую, и Шани вошел за ним в уютный, жарко натопленный кабинет.

– Личные покои моего батюшки, – пояснил Миклуш, опускаясь в огромное кресло старинной работы. Палка встала рядом, словно верный часовой. – Сюда никто не забирается (привидений боятся, что ли?), а я прихожу, чтобы отдохнуть и поразмыслить. Садись. Ничего, что я сразу на «ты»?

– Кому, как не вам, так говорить, государь? – скромно ответил Шани и сел на диван напротив.

Некоторое время они рассматривали друг друга, затем Миклуш шумно вздохнул и сказал:

– Интересные у тебя глаза. Бабам погибель.

Шани пожал плечами:

– Таким уродился. Ничего не поделаешь.

– Известное дело.

Государь протянул руку и взял со стола тощую папку с бумагами.

– Я читал письмо о Сиреневом знамении. Любопытно это все. Монахи болтают, будто бы ты дух небесный, посланник Заступника.

– Многое говорят, но не все из этого правда, – усмехнулся Шани. – Я посланник Заступника, я святой, я байстрюк настоятеля Шаавхази. Вам решать, кем я буду для вас.

Миклуш довольно ухмыльнулся в усы. Было ясно, что ответ превзошел все его ожидания.

– Молодец. Не ломаешься, не кокетничаешь и не стесняешься неприятной правды, – похвалил он. – Я давно за тобой наблюдаю. Да ты и сам это понимаешь. Иначе с чего бы тебе вдруг деканом стать? Брант-инквизиторов в столице довольно, есть из кого выбрать.

Шани кивнул. Он подозревал, что за его назначением стоит крупная персона, но не думал, что он оказался в фаворе у самого государя.

– Благодарю вас, сир, – с искренним теплом произнес Шани. – Я рад, что не остаюсь более в неведении о том, кто принял столь значительное участие в моей судьбе.

– Не благодари, – вздохнул Миклуш. – Мне это ничего не стоило, кроме утоления корысти.

Так. Это уже становилось интересным.

– В чем же корысть? – спросил Шани как можно более невозмутимо.

Миклуш вздохнул, провел ладонью по усам и промолвил нерешительно, словно стеснялся своих слов или боялся, что его неправильно поймут:

– Меня хотят убить.

Глава 6. Девушка с татуировкой

Шани проснулся оттого, что в дверь его съемной квартиры нетерпеливо и громко застучали. Открыв глаза, он сел в постели и некоторое время пытался понять, где находится и что происходит. Блаженная минута неведения после пробуждения быстро растаяла: он вспомнил вчерашний разговор с государем, и заботы вновь навалились на него всей своей тяжестью.

За окном занималось хмурое утро поздней осени, сыпала мелкая снежная крупка вперемешку с дождем, и далеко, в Бакалейной слободе, дворники стучали железом о железо, поднимая благочестивых бакалейщиков на раннюю молитву святому Власу. А здесь, в самом сердце столицы, в фешенебельном доме на площади Цветов было тихо, и никто даже не собирался просыпаться. День Заступникова воскресения, торопиться некуда, тем паче что последний сосед угомонился только час назад: в доме любили отмечать престольные и простые праздники и гулеванили почти каждый божий день.

Стук повторился. Шани поднялся с кровати и подошел к двери.

– Кто там?

Снаружи послышались долгий всхлип и жалобный вздох.

– Это я, Хельгин.

Шани открыл дверь, и Хельга тотчас же рухнула ему на грудь и разрыдалась. Высунувшись наружу, Шани убедился, что утренний визит не привлек внимания посторонних (при всей разгульности собственных нравов его соседи отличались невероятной и неуместной бдительностью по отношению к новоиспеченному декану в любое время дня и ночи), а затем задвинул засов и провел Хельгу в комнату. Та, судя по всему, пребывала в глубокой истерике: девушку трясло, она заливалась слезами и вряд ли понимала до конца, где находится. По подбородку стекала тонкая струйка крови из безжалостно искусанной нижней губы.

Усадив Хельгу в кресло, Шани быстро накинул халат, чтобы не смущать исподним свою неожиданную гостью, а потом подумал и закатил девушке пощечину, да такую, что эхо прокатилось по всей комнате. Голову Хельги мотнуло в сторону, и Шани ударил ее по другой щеке.

Мутный от слез взгляд Хельги прояснился, и девушка воскликнула:

– Вы!.. Да как вы?!.

– Смею-смею, – заверил ее Шани, наливая в кружку ледяной воды из графина. Древнейшее средство прекращения истерик отлично действовало на всех планетах и безупречно сработало в очередной раз. – Это ведь помогло, правда?

Он протянул Хельге стакан, и девушка стала пить. Зубы звонко стучали о стеклянный край. Шани присел на подлокотник кресла рядом с Хельгой и несколько раз погладил ее по голове и мелко дрожащим плечам, словно успокаивал ребенка или животное. Когда-то давным-давно, много световых лет и календарных дней назад, так его утешала мама.

Хельга всхлипнула в последний раз и уткнулась лбом в его правую руку.

– Он умер, – прошептала девушка. – Представляете, он умер. Все напрасно.

Шани хотел было спросить, кто умер, но потом догадался, что речь идет о владетельном сеньоре, из-за которого Хельга затеяла свою рискованную авантюру. Тогда у девушки действительно был весомый повод для истерики.

– Он сбежал туда, где я не достану, – продолжала она ровным тихим голосом, лишенным интонаций. – Мне больше незачем жить. Простите, что я… Мне просто не к кому было пойти.

Шани вздохнул и, устроившись поудобнее, взял Хельгу за подбородок. Ну ведь никакого сходства с юношей. Очень нежная и хорошенькая, несмотря на заплаканное распухшее лицо, девушка смотрела на него так, словно он один мог дать ответы на все заданные и не заданные ею вопросы. Огромные глаза с густыми пушистыми ресницами, аккуратный, чуть вздернутый носик, светлая кожа с россыпью веснушек на скулах – скоро Хельга вырастет и из гадкого утенка станет настоящей красавицей. Кого тогда обманет мужской маскарад?

– Все кончено, – шевельнулись искусанные губы. – Это конец…

– Нет, – уверенно произнес Шани, так уверенно, как только мог. – Это только начало.

Через полчаса, когда Хельга окончательно успокоилась и привела себя в относительный порядок, они вышли из дома и быстрым шагом направились в сторону кабачка Грегора, который работал круглосуточно и не закрывался даже в самую отвратительную погоду, предлагая непритязательную пищу и, что немаловажно, гарантируя отсутствие посторонних ушей. Те, у кого была надобность обсудить информацию, не предназначенную для посторонних, устраивались в отдельных кабинетах таверны и, вполне возможно, решали судьбы страны и мира. Заходили сюда и контрабандисты, и благородные сеньоры, и прыткие господа из министерства финансов.

Хозяин, сидевший за стойкой, скользнул по вошедшим равнодушным взглядом, который, впрочем, несколько задержался на смазливом пареньке в академитском плаще. Опухшая физиономия юноши явно говорила о том, что тот всю ночь пропьянствовал где-то и сейчас очень даже не прочь продолжить кутеж. Брант-инквизитора Торна, который, судя по разговорам завсегдатаев, не так давно пошел на повышение, кабатчик знал и уважал настолько, что снизошел до поклона и вежливого:

– Доброе утро, мой господин. Говорят, вас можно поздравить?

Паренек одарил кабатчика хмурым взглядом, словно хотел сказать, что нечего тут всяким неумытым лезть со своими поздравлениями с утра пораньше, однако Торн ласково улыбнулся и ответил: