Катя Качур: Ген Рафаила

В коллаже на обложке использованы фотографии: © Evgeny Haritonov, Corri Seizinger / Shutterstock.com;

Во внутреннем оформлении использованы иллюстрации: © FGraphix / Shutterstock.com

Используется по лицензии от Shutterstock.com

© Качур Е., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

***

Катя Качур – писатель и журналист.

Специализация – культура, театр, кино, а также сюжеты о судьбах людей, от бомжей до знаменитостей. Опыт в телевизионной журналистике – 20 лет.

Пишет рассказы, повести и стихи с детства. В 2021 году вышел дебютный роман «Капля духов в открытую рану», а в 2023-м вторая книга Качур, «Любимчик Эпохи», уже стала бестселлером.

«Ген Рафаила» – третий роман Кати Качур, в основу которого лег личный опыт автора по отслеживанию лис в поволжских лесах.

Вместо предисловия

В окошке железной раскаленной будки сатанело лицо билетерши. Оно было маслянистым и пузырчатым, как доведенный до совершенства блин на сковороде. К блину устремилась змейка из робких граждан, мечтающих взять билет на ближайший «Омик» – ржавый речной теплоходик постройки семидесятых годов. Следующий «Омик» отходил от пристани только через полтора часа, а значит, неуспевшим грозили либо солнечный удар на городском пляже без зонтиков, либо глубокий обморок в здании речного вокзала без кондиционеров.

В этой очереди я была последней. Волосы мои, еще в аэропорту развеваемые сплит-системами, ныне прилипли ко лбу и шее, истекая солеными струями. Платье-футляр из хлопка пропиталось потом и словно пошлый латекс подробно обтягивало формы. Босоножки на шпильке и тонких лямках отделились от влажных стоп и жили своей развязной жизнью. Кожаный шопер натер плечо и стремился на свободу – к бастующим туфлям. Очевидно, лук и макияж не соответствовали атмосфере кипящей набережной. По сравнению со мной старухи, прожженные солнцем, в свободных рубахах и бездонных юбках, с бидонами и холщовыми сумками, казались гораздо более уместными, органичными и производили впечатление людей, ладящих с собственными головами.

Наконец подошла очередь.

– Вы принимаете карты? – спросила я билетершу, с трудом елозя во рту сухим языком.

– Ополоумела, курва? – взвилась огненная тетка. – Ты здесь хоть одну розетку видишь? Только наличные.

– Сколько стоит билет?

– Тариф на стене, – буркнула она, утирая капли с блинного лица.

На выкрашенной в лазурь будке действительно висел тетрадный лист, разлинованный и исписанный от руки. Буквы выгорели.

Поднимая и приспуская очки, я пыталась найти нужную строчку.

– До отправления две минуты. Куда надо?

– Остров Рафаила.

– Семьдесят два рубля пятьдесят копеек.

Я протянула стольник, радуясь, что в кошельке были хоть какие-то купюры. Билетерша загремела мелочью в жестяной банке, отсчитывая сдачу.

– Боже, не надо! – взмолилась я.

– Боже тебе ничего и не даст, – пробурчала она, отрывая билет от толстого рулона.

Я, спотыкаясь, влетела по деревянному трапу в салон теплохода и застыла, не успев приземлиться. На длинных драных скамьях впритирку друг к другу, с плотностью бочковой сельди, сидели пассажиры: старики, бабки, дети, собаки, кошки. В проходе между скамьями теснились ведра и корзины, прикрытые тряпками в сочных разноцветных пятнах. Из города к приволжским поселениям люди ехали пустыми – распродали урожай на рынках. Но даже от полых кастрюль и лукошек к облепленному мухами потолку восходил густейший, плотный как силикон, запах июльских ягод: лоснящейся клубники, смородины всех мастей, белого тугого винограда, свинцово-синей ежевики и бесстыжей забродившей кроваво-черной вишни. Воздух, а точнее, его отсутствие сковало мой мозг, сознание отключилось, и я рухнула на колени ближайшего деда, прокуренного и вонючего, но цепко обхватившего мои бедра корявыми пальцами.

– Куды намылилась, красотка? – На мое лицо кто-то лил воду прямо из красного пожарного ведра.

– На Остров Рафаила, – я попыталась вырваться из дедовых лап. – А можно на палубу выйти?

– Палуба, дорогуша, на яхте миллионера. А у нашего «Омика» – тридцать сантиметров воздуха между салоном и бортом. Да ты там и не уместишься.

Я не поверила, встала и, шатаясь, вывалилась в первый открытый проем. Дед не обманул. Палуба была забита народом настолько, что салон показался мне практически безлюдным. Мускулистый парень, стоявший с краю, подвинулся бочком и дал возможность прислониться к перилам. Зеленая волна с цветущими в толще водорослями лениво обволакивала ржавый борт. Река не освежала. Снижая скорость, «Омик» отворачивался от большого города на горизонте и прижимался к диким зеленым берегам. На темечко мне упало несколько горячих капель, запуская поток мурашек по липкому позвоночнику.

Я подняла голову: из приоткрытой форточки салона (черт побери, да почему же их нельзя распахнуть настежь!) свисал длинный фиолетовый язык. Его хозяин – гигантский меховой чау-чау, похоже, не надеялся выжить в этом пекле, зрачки были обморочно закатаны, дыхание сбилось на хрип, слюни, концентрации сахарной патоки, текли, разбиваясь о макушки и плечи пассажиров. Я вновь вернулась в салон.

– Далеко еще до Острова Рафаила? – спросила у деда.

– Нет, пару остановок. Это между Большой Грязью и Запёздьем.

– Чем, простите?

– Запёздьем, – невозмутимо ответил дед.

У меня смешались все пазлы. Я ехала в эту глушь, потому что случайно увиденное в интернете географическое название «Остров Рафаила» полгода будоражило мое воображение. Я хотела понять, как, чем руководствовались люди, дав деревне на берегу Волги имя архангела из Ветхого Завета. Но Запёздье, следовавшее прямиком за Островом Рафаила, показалось мне апогеем народной логики. Это как Зазеркалье, Заполярье, Запределье… За гранью всего живого, святого, стыдливого, порочного. За чертой, куда невозможен вход самим архангелам, не говоря уже о нас, потных и грешных.

– А кто там живет, в Запёздье? – Меня болтало на поворотах дряхлого судна.

– Кто-кто: пёзды и бздуны, – ответила бабка, соседствующая с дедом на лавке.

– О боже, кто же еще там может жить, – вырвалось у меня. – А если я выйду в Запёздье, то смогу по берегу попасть на Остров Рафаила?

– Конечно сможешь! Там пятнадцать минут пёху. А зачем тебе на Рафаила? – спросил дед.

– Хочу узнать, почему остров назван именем святого.

– Какого святого? – всплеснула руками бабка. – Да это погоняло нашего беглого зэка – Рафа Баилова. Он тут пять лет прятался в лесах да пещерах. Так и не нашли. Вот и прижилось название. А как чиновники приехали три года назад, карту побережья обновлять, так провели референдум и переименовали деревню «Большие Грязи-2» в «Остров Рафаила». Ты вот что больше любишь: клубнику или виноград?

– Клубнику, – я теряла смысловую цепочку.

– Тогда тебе в Запёздье, – продолжила бабка, – там клубника – чистый сахар. А дойдешь до Рафаила – купи виноград. Такого в жизни не едала. Ранний, сочный, медовый.

* * *

Это было полным разочарованием. Над деревянной пристанью, куда с «Омика» вместе со мной спустилось пять человек, красовались синие железные буквы «ЗАПОЗДЬЕ».

Вот черт! Я даже не стала делать селфи. Одна буква убила все мои фантазии, перечеркнула целую главу о закоулках мироздания и сакрального женского начала, за которым бездна непознанного, неизбитого…

В общем, главу, которую обязательно бы воткнула в один из ближайших романов.

Я купила на пристани стакан клубники и, утрамбовав босоножки в шопер, пошла босиком по кромке Волги в обратную сторону – откуда меня привез теплоход.

Берег сначала был ласковым, песчаным, затем бугристым, щебневым, потом краеугольным, режущим стопы. В итоге – вообще закончился, упершись в выступ безжизненной скалы.

Я шла уже больше часа, от клубники саднило в животе, и пристань Острова Рафаила вот-вот, по моим подсчетам, должна была возникнуть перед глазами. Карабкаясь вдоль серых камней по-паучьи, сдирая колени и лодыжки, я кляла деда с бабкой, для которых этот адский путь был «пятнадцатью минутами пёху». Обогнув гору, Волга вновь наградила меня берегом с осколками бутылок. Солнце садилось, воздух стал сереть, вдали наконец показались огни чужой жизни.

Я прошла еще метров двести и села на разбитое волнами бревно в полном изнеможении. Темнело стремительно, ближайшее будущее было неопределенным. «Омики» в город уже не ходили, на Острове Рафаила у меня не было знакомых. Гостиницы в поселении на двести человек не числилось. Об этом Гугл сообщил мне еще в Москве. Спина и плечи, несмотря на солнцезащитную «Нивею», обгорели до мяса. Комары рвали это мясо, как шакалы – раненого льва. Хотелось пить. Но разум подсказывал, что ни ларьков, ни магазинов я до утра не найду. Тем более принимающих карты. Накатывало тупое, безысходное отчаяние.

Не скажу, сколько пришлось просидеть в оцепенении, но волосы зашевелились, когда уже в кромешной темноте мимо меня пронеслось нечто невообразимое. Горящие фосфорические круги и выше над ними – такого же свечения острые треугольные рога метались по воде с хрипящим рыком. Нечто мистически хищное – леший, черт или еще какой вурдалак – явно вело охоту и, учуяв добычу, накинулось на меня шерстяным вонючим телом.

Я заорала, раздирая связки, упала в воду, зажмурившись и закрыв голову руками. Что-то мусолило мои руки и волосы липким шершавым языком, и когда, на секунду подняв веки, я вновь увидела горящие рога, сознание покинуло меня уже насовсем.

– Вот гадский же засранец! Куда ты уволок курицу, тварь безмозглая! Кого ты еще тут напугал, окаянный. Отрежу тебе чертовы яйца, и пусть убьет меня Анатоль!

Я открыла глаза. В цветных от шока полукружиях передо мной на корточках сидела толстая бабка, сплошь в морщинах, и хлестала меня по щекам.

– Бооольно, – простонала я.

– Больно, значит, жива, – подытожила бабка. – Ты пьяная, штоль?

– Нееет…

– А чо в воде валяешься?

– Уродище меня опрокинулоооо…

– Это Хосе, знакомься. – Она подтащила к моему лицу огромного черного пса со светящимися треугольными ушами.

– Здравствуй, собака… Баскервилей. А где твои огненные глазищи?

– Это не глаза, это крашеные яйца, – пояснила бабка и ловко развернула двухметрового пса ко мне задом. Под обрубком хвоста болтались два упругих серебряных буфера.

– На Пасху покрасили? – уточнила я, отходя от шока.

– Нет, они у него на морозе мерзнут, трескаются, и Анатоль мажет их гелем «Алюминиум плюс». И уши мажет. Они у Хосе купированные, очень нежные.

– Ааа, – я понимающе кивнула. – Сейчас, значит, сейчас у вас мороз…

– Ну, мороз тут зимой, конечно. А летом, это значит, от ожога. Хороший гель – «Алюминиум плюс» называется. Запомни.

– Намажьте мне, пожалуйста, мозги, – попросила я. – Они у меня на хрен треснули от ваших здешних мест.

Бабка как-то по-детски рассмеялась, разбегаясь волной морщинок от губ к волосам, и подобрела:

– Ты ваще к кому приехала?