Лора Себастьян: Магия в сердце

Посвящается Мэдисон, Джейку и Джерри,

и дружбе, выкованной в огне.

И Стиву, зажёгшему это пламя.

Laura Sebastian

INTO THE GLADES

Copyright © 2022 by Laura Sebastian.

Published by arrangement with Folio Literary Management, LLC

© Смирнова М.В., перевод на русский язык, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

1

Далеко в Топях на закате солнца в вечер Зимнего Солнцестояния две девочки подкрадывались к спящему дракодилу. Одна держала пинцет, другая сунула руки в карманы своего голубого хлопчатобумажного платья. Обе тихо и осторожно ступали по болоту, солоноватая вода доходила им почти до колен, и чтобы она не испортила юбки, девочки заранее подвязали их повыше.

– Я не хочу этого делать, – прошептала Ларкин, девочка с пинцетом. Её белокурые волосы были заплетены в две прямые тугие косички, перетянутые обрывками жёлтой ленты. Несколько выбившихся прядок она старательно убирала за уши.

– Но ты же хочешь чешуйку, – шепнула в ответ другая девочка, Корделия. Она была выше на пару дюймов, и волосы у неё были цвета коры красного дерева. Эти волосы отчаянно нуждались в расчёсывании, но девочку это ничуть не беспокоило. Внешность Корделии свидетельствовала об отсутствии любви к порядку. Даже её небесно-голубое платье – лучшее, которое у неё было, – выглядело безнадёжно измятым.

Ларкин не хотела чешуйку. Она нуждалась в этой чешуйке. Но не было времени объяснять: они уже опаздывали, да и в любом случае Ларкин не была уверена, что Корделия поймёт разницу между «хотела» и «нуждалась». Ларкин вообще не думала, что Корделия знает, каково это – нуждаться в чём-либо. Она знала лишь то, что может получить всё.

Она отогнала прочь приступ зависти и сосредоточилась на спящем дракодиле.

– А ты сама не можешь это сделать? – спросила она у подруги, но Корделия покачала головой.

– Это должна сделать ты. И не смотри с таким ужасом – это всего лишь дракодил, – сказала она, стараясь, однако, говорить тихо, чтобы не привлекать его внимание.

– Дракодил с острыми зубами, когтями и пастью, достаточно большой, чтобы проглотить меня целиком, – пробормотала Ларкин себе под нос, подходя ближе к спящему зверю на шаг, потом ещё на шаг. Корделия держалась рядом с ней.

– Спящий дракодил, чья большая пасть годится только на то, чтобы храпеть, – возразила Корделия. – Кроме того, они смирные. Ты же знаешь это.

Ларкин действительно это знала. Она знала это так же, как знала, что жар-мошки, озаряющие своим светом баньяновые деревья, всегда в конце концов оживают и загораются снова, или что болотницы, плавающие в Соблазн-реке, скорее иллюзия, чем кровь и плоть. Но сколько бы она ни твердила себе, что всё это правда, было трудно помнить об этом, когда она сталкивалась лицом к лицу с существами, о которых шла речь.

Особенно когда лицо… морда этого существа была такой большой, чешуйчатой и зубастой.

– Не будь таким ребёнком, – прошептала Корделия, подталкивая Ларкин вперёд.

Ларкин бросила на Корделию сердитый взгляд, а затем снова повернулась к существу, распростёртому на бревне; его когтистые лапы свисали вниз по сторонам туловища, касаясь воды, глаза были закрыты. Авокадово-зелёные крылья ниспадали вдоль спины. Дракодил был настолько неподвижен, что его можно было бы счесть каменным изваянием, поросшим мхом, вот только ноздри его слегка раздувались, а грудь ритмично вздымалась и опадала.

Ларкин оглянулась на Корделию, надеясь, что подруга остановит её, но та лишь пристально смотрела на неё, и в её тёмно-карих глазах читался вызов. В сознании Ларкин эхом прозвучали слова Корделии: «Не будь таким ребёнком».

Ларкин вовсе не была ребёнком. Ей было одиннадцать лет – всего на несколько месяцев меньше, чем Корделии, которой только что исполнилось двенадцать, хотя иногда это небольшое различие казалось вечностью. Они были почти ровесницами, но Корделия всегда казалась намного старше и мудрее, а Ларкин всегда чувствовала себя… ну да, ребёнком по сравнению с ней. Но сейчас она была полна решимости доказать Корделии и себе, что подруга не права. Расправив плечи, Ларкин шагнула ближе к дракодилу – раз, потом ещё раз, – следя за тем, как вздымается и опадает его грудь. Солнце только что коснулось горизонта, и это означало, что они с Корделией действительно опаздывали на праздник Солнцестояния.

Часть её существа отчаянно желала бросить эту затею, уйти подальше от дракодила и бежать на вечеринку, пока они не пропустили все лучшие угощения, но они не могли уйти, не заполучив эту чешуйку. Чем отказаться от своей затеи, Ларкин предпочла бы вообще пропустить праздник, не говоря уже о том, что Корделия назовёт её трусихой тем язвительным тоном, от которого с мангровых деревьев облетали листья… а это будет ещё хуже. На самом деле, решила Ларкин, укус дракодила, наверное, менее страшен, чем этот тон.

Оказавшись на расстоянии вытянутой руки от зверя, Ларкин приготовила пинцет, который стащила из маминой сумки. Она перехватила его так же, как держала пинцет её мать, когда выщипывала из бровей лишние волоски.

Она всматривалась в широкую спину дракодила, ища идеальную чешуйку: большую, но не слишком большую, яркую, но не слишком яркую, и достаточно некрепко сидящую, чтобы её можно было легко выдрать. Она обнаружила именно такую чешуйку между крыльями дракодила – размером примерно с ноготь большого пальца, такого же цвета, как скошенная трава на солнце.

Дрожащей рукой Ларкин поднесла пинцет к чешуйке и крепко прихватила её край. Затем потянула изо всех сил.

Чешуйка поддалась без труда. За спиной Ларкин раздался резкий вдох Корделии, и девочка застыла в полной неподвижности: дракодил медленно моргнул, открыл глаза, обратил на Ларкин свой золотистый взор. Его длинный хвост щёлкнул, больно хлестнув её по задней стороне голеней.

– Ой! – вскрикнула Ларкин, свободной рукой потирая место удара.

В ответ дракодил поднял голову и издал низкий рык, от которого на руках у Ларкин выступила «гусиная кожа».

Это был предупреждающий рык, дававший понять, что нужно удирать. Ларкин знала, что должна бежать, но её ноги не желали двигаться. Она застыла на месте, не в силах что-либо сделать. Она лишь неотрывно смотрела на дракодила, пока мимо её плеча не промелькнуло что-то розовое.

Вскинув голову, дракодил схватил пастью это розовое и начал жевать, липкие нити тянулись от его острых зубов. «Тянучка», – поняла Ларкин, уловив клубничный запах в дыхании дракодила. Он наблюдал за ними, пока жевал, взгляд его жёлтых глаз перебегал с Ларкин на Корделию – как будто хищник оценивал их, пытаясь решить, стоят ли они того, чтобы за ними гоняться. Затем дракодил снова положил голову на бревно и заснул.

– Ты должна мне одну тянучку, – сказала Корделия, спокойная, как летний ветерок над озером.

Ларкин повернулась, чтобы посмотреть на подругу, её сердце колотилось в груди так громко, что она удивилась, как этот стук не разбудил дракодила. Корделия скрестила руки на груди и самодовольно улыбнулась.

– И одно «спасибо», – добавила Корделия.

Ларкин глубоко вздохнула и тряхнула головой, хотя страх, который она испытала, глядя в глаза дракодилу, ещё не покинул её – ей думалось, что этот страх останется с ней надолго. Она положила пинцет и чешуйку в карман платья и подошла к Корделии, стараясь не показать, как сильно у неё дрожат ноги.

– Спасибо, – произнесла она, подражая спокойному тону Корделии. – На празднике Солнцестояния будет сладкий пирог. Я отдам тебе свой кусок, и мы будем в расчёте.

– И вовсе не в расчёте, пирог раздают просто так, – возразила Корделия, однако взяла Ларкин под руку, и девочки направились туда, откуда пришли.

– Ты стащила тянучку у своего брата! – парировала Ларкин.

– Именно, – кивнула Корделия. – Мне пришлось очень постараться.

– Тебе стоило бросить её до того, как он ударил меня хвостом! Это было очень больно!

– Не так больно, как его укус, – заметила Корделия.

Ларкин не могла с этим поспорить. Кроме того, у неё остались целыми все конечности, в кармане лежала счастливая чешуйка дракодила, а рядом шла лучшая подруга. Саднящая нога совсем не повод для жалоб.

– Пойдём, – сказала Корделия, увлекая за собой Ларкин. – Мы опоздаем.

2

Ктому времени, когда Корделия и Ларкин добрались до Лабиринтового Дерева, празднество уже было в самом разгаре. Оркестр, устроившийся в углу площадки, играл музыку – весёлую, громкую и быструю, на её фоне разговоры и смех сливались в сплошной ровный гул. Люди, собравшиеся здесь, были одеты в самые лучшие наряды – в Топях, где большинство населения трудилось на открытом воздухе, «лучшими нарядами» считалась одежда с наименьшим количеством заплат и пятен от соли.

В Топях росло множество баньяновых деревьев, но Лабиринтовое Дерево было старейшим из них. Кто бы мог вообразить, что когда-то это был саженец с одним-единственным тоненьким стволом, сейчас составляющим сердцевину Дерева? Но таким Лабиринтовое Дерево было давным-давно – ещё до того, как Ларкин и Корделия, и даже их родители, и даже родители их родителей появились на свет. В отличие от большинства прочих деревьев, баньяны со временем не только становились выше и толще, но и расползались в стороны, словно паучья сеть.

Лабиринтовое Дерево оправдывало своё название: оно представляло собой лабиринт из стволов и ветвей, который, казалось, менялся день ото дня. Этот лабиринт простирался на целый акр во все стороны, и человек мог легко заблудиться в нём – в этом Корделия не раз убедилась на собственном опыте. Все праздники Солнцестояния в Топях устраивались здесь. Летом собравшиеся угощались печёным манго с ванильным кремом, запивая его сладким холодным чаем, и плавали в реке поблизости. На празднике Зимнего Солнцестояния подавали горячий сидр, сдобренный палочками корицы, и миски с горячим рагу. Для всех жителей деревни это был повод собраться вместе, чтобы поговорить, потанцевать и отметить окончание очередного сезона.

– Вы с Корделией опоздали, – заметила мать Ларкин, Минерва, направляясь к столу с сидром. Её свободное фиолетовое платье трепетало за спиной, как сложенные крылья. Голос её звучал укоризненно, но губы изогнулись в хитрой усмешке.

– Извини, мам, – ответила Ларкин, и её рука невольно дёрнулась к карману, где, как знала Корделия, была спрятана чешуйка дракодила. – Нам пришлось по дороге зайти за одной штукой.

Тётушка Минерва подняла бровь.

– И за какой же именно, не хочешь ли мне сказать? – спросила она.

Ларкин слабо улыбнулась.

– Если это сработает, ты узнаешь первой, – заявила она. Корделия понимала, почему Ларкин не хочет говорить более определённо. Она видела разочарование и смущение на лице Ларкин каждый раз, когда та пыталась использовать магию и терпела неудачу.

Ларкин была дочерью Ведьмы Топей, и ей уже исполнилось одиннадцать лет, но она до сих пор не могла зажечь магией свечу, изменить цвет волос или хотя бы заставить перо левитировать – всё то, что, согласно магическим книгам в библиотеке тётушки Минервы, должны были уметь делать ведьмы возраста Ларкин. А с тех пор как младший брат Ларкин, Зефир, всего в девять лет обрёл магические способности, Ларкин ещё сильнее захотела наконец-то стать настоящей ведьмой.

– Где Зефир? – спросила Корделия, оглядываясь в поисках Зефира и её ещё одного брата Дэша. Эти двое были практически неразлучны.