Я не слышала ничьих шагов, но высокий темноволосый парень небрежно прислоняется к дереву, словно стоял там все это время. Он сложил руки на груди и скрестил ноги в темных берцах. Выражение лица у него ленивое и презрительное, будто он не хочет даже утруждать себя тем, чтобы как следует изобразить нужную эмоцию.

– Извини, что вмешиваюсь. Мне показалось, будто ты собираешься прыгнуть с обрыва. Одна. В темноте, – протяжно произносит он.

Он пугающе красив. У него аристократичное, четко очерченное лицо, его обрамляют высокие бледные скулы. Остальное едва проступает из тени: черная куртка, черные штаны, черные, как тушь, волосы, которые падают на лоб и завиваются в кудри чуть ниже ушей правильной формы, в которых виднеются небольшие затычки из черной резины. Ему не больше восемнадцати, но что-то в его лице делает его непохожим на подростка – очертания подбородка, линия носа. Неподвижность.

Этот парень, одновременно старый и молодой, позволяет его рассмотреть, но совсем недолго. Затем он поднимает на меня свои темно-оранжевые глаза, словно бросая вызов. Когда наши взгляды встречаются, меня словно пронизывает электрический удар, от головы до ног, а после него остается страх.

Сглотнув, я отвожу взгляд.

– Я смогла бы допрыгнуть.

Он фыркает.

– Прыжки с обрыва – идиотизм.

– Тебя забыла спросить. – У меня есть дурацкая черта – я становлюсь невероятно упрямой, когда мне попадаются другие упрямые люди, и этот мальчишка явно из их числа.

Я встаю справа от него. Ловко, как кот, он дотягивается до меня, но я уворачиваюсь, прежде чем он успевает ухватить. Он поднимает брови, уголок его рта дергается.

– Не видел тебя здесь раньше. Ты новенькая?

– Мне пора. – Я поворачиваюсь, но он в два шага нагоняет меня.

– Ты знаешь, кто я?

– Нет.

– Я Сэльвин Кейн.

Его взгляд излучает крошечные невидимые электрические искры, которые танцуют на моих щеках. Вздрогнув, я поднимаю ладонь между нами, словно закрываясь щитом.

Пальцы – слишком горячие, слишком сильные – тут же сжимаются на моем запястье. Покалывание пронизывает руку до локтя.

– Почему ты прикрываешь лицо?

Мне нечего ему ответить. Или себе. Я пытаюсь вырваться, но у него железная хватка.

– Отпусти!

Глаза Сэльвина слегка расширяются, затем сужаются – он явно не привык, чтобы на него кричали.

– Ты… ты что-то чувствуешь? Когда я на тебя смотрю?

– Что? – Я дергаюсь, но он удерживает меня без малейших усилий. – Нет.

– Не ври.

– Я не…

– Тихо! – приказывает он. У меня в груди вспыхивает негодование, но необычные глаза этого парня словно впитывают его. – Странно. Я думал…

Внезапно ночь разрывают крики, но на этот раз они исходят не от ныряльщиков. Мы оба разворачиваемся в сторону леса и поляны, на которой происходит вечеринка. Еще больше криков – и на радостные вопли пьяных студентов они не похожи.

Рядом раздается глухой рев. Я подпрыгиваю на месте, когда осознаю, что этот звук исходит от Сэльвина, который по-прежнему сжимает мое запястье. Он смотрит в сторону деревьев, его рот изгибается в довольной улыбке, обнажающей два клыка, которые почти касаются его нижней губы.

– Поймал.

– Кого поймал? – спрашиваю я.

Сэльвин вздрагивает, словно совершенно забыл, что я здесь; потом, разочарованно хмыкнув, выпускает меня. Он срывается с места, уносясь в лес – безмолвная тень между деревьями. Он исчезает из виду, прежде чем я успеваю что-то сказать.

Пронзительный крик доносится со стороны поляны. Справа, где были ныряльщики, слышно все больше громких голосов, они тоже бегут на шум. Кровь застывает у меня в жилах.

Элис.

Сердце колотится в груди. Я бегу к началу тропы следом за Сэльвином, но как только я ступаю под кроны деревьев, различить ее в темноте становится невозможно. Сделав три шага, я спотыкаюсь и тяжело падаю в заросли ежевики. Руки царапаются о ветви. Я судорожно вздыхаю раз, затем другой. Даю глазам привыкнуть к темноте. Встаю. Прислушиваюсь к воплям студентов. Затем на адреналине я пробегаю почти километр в нужном направлении быстрыми осторожными шагами, не понимая, какого черта Сэльвину удается так быстро перемещаться по этому лесу без фонарика.

К моменту, когда я вываливаюсь на поляну, вечеринка уже превращается в хаос. Студенты отталкивают друг друга, стараясь пробраться по длинной узкой дорожке к машинам, припаркованным на посыпанной щебенкой площадке. За деревьями с ревом оживают двигатели. Два парня изо всех сил пытаются поднять бочонки с пивом и взвалить их в кузов грузовика, а столпившиеся вокруг пытаются «облегчить» им работу, отпивая прямо из кранов. По другую сторону костра человек двадцать, столпившись кольцом, кричат, подняв вверх пластиковые стаканчики и мобильные телефоны. Непонятно, на что или на кого они смотрят, – но явно не на Элис. Она, должно быть, пытается найти меня, как я пытаюсь найти ее. Я достаю телефон, но пропущенных звонков или сообщений нет. Наверное, она перепугана.

– Элис! – Я пытаюсь рассмотреть в толпе ее, хвост и футболку Шарлотты, рыжие волосы Эвана, но их не видно. Полуголая, настолько мокрая, что с нее капает, студентка проталкивается мимо меня. – Элис Чен! – Густой дым от костра вздымается в воздух, почти ничего не видно. Я проталкиваюсь между потных толкающихся тел, выкрикивая имя Элис.

Высокая блондинка бросает сердитый взгляд, когда мой крик раздается у ее лица, и я возмущенно гляжу на нее в ответ. Она прекрасна, как кинжал, о котором заботится владелец: острая, блестящая, угловатая. Слегка надменная. Абсолютно во вкусе Элис. Проклятье, где же…

– Все, сваливайте, пока никто не вызвал полицию! – кричит девушка.

Полицию?

Я поднимаю взгляд как раз в тот момент, когда стоявшие в кругу ребята с одноразовыми стаканчиками расступаются. В следующую секунду я вижу, почему все кричали раньше и почему могут вызвать полицию теперь – драка. Причем нехорошая. Четыре пьяных огромных парня, сбившись в кучу, катаются по земле, размахивая руками. Вероятно, ребята из команды по американскому футболу, как раз закончившие предсезонные соревнования, переполненные адреналином, пивом и кто знает, чем еще. Один из гигантов хватает другого за рубашку, ткань натягивается, и я слышу, как разрывается шов. Третий встает на ноги, замахивается, чтобы пнуть в живот четвертого. Все равно что смотреть на схватку гладиаторов, только вместо доспехов они покрыты мышцами, шеи у них толщиной с мое бедро, а вместо оружия они размахивают кулаками размером с премиальные грейпфруты. Они подняли в воздух целый ураган пыли, и кругом столько дыма, что я не сразу замечаю мигающий свет и движение у них над головами.

Что за?!

Вот оно! Вот опять. В воздухе над парнями что-то танцует и мерцает. Что-то зеленовато-серебристое мечется в воздухе, пикирует, мерцает, то появляясь, то исчезая, словно глючная голограмма.

Эта картина пробуждает что-то в моей памяти. Мерцание света… само его ощущение… от него у меня перехватывает дыхание.

Я видела это раньше, но не помню где…

Охнув, я поворачиваюсь к студенту, стоящему рядом – широко открывшему глаза парню в футболке с эмблемой Tar Heels^[1].

– Ты тоже это видишь?

– Имеешь в виду, как эти козлы подрались неизвестно из-за чего? – Он что-то нажимает на своем телефоне. – Ага, а думаешь, почему я снимаю?

– Нет, вон там… свет. – Я показываю на мерцание. – Вот!

Парень рассматривает воздух, затем презрительно кривится.

– Накурилась чего-то?

– Давайте же! – Та блондинка проталкивается через кольцо наблюдателей, а затем встает между дерущимися и остальными, уперев руки в боки. – Пора убираться!

Стоящий рядом со мной парень отмахивается от нее.

– Не лезь в кадр, Тор!

Тор закатывает глаза.

– Ты бы лучше уходил, Дастин! – Под ее свирепым взглядом большинство зевак разбегается.

Нечто до сих пор там, за головой блондинки. Сердце колотится, и я снова осматриваю все вокруг. Никто больше не заметил серебристый сгусток, который колышется в воздухе, зависнув над головами парней, – либо дело в том, что никто другой не способен его увидеть. Желудок сдавливает холодный ужас.

Горе делает с человеческим сознанием странные вещи. Это я понимаю. Однажды утром, через пару недель после того как умерла мама, папа сказал, что ему показалось, будто он чует, как она готовит на кухне кукурузную кашу с сыром – мамино фирменное блюдо, мое любимое. Однажды я слышала, как она что-то напевает без слов дальше по коридору, рядом со спальней. Что-то такое обыденное и простое, такое привычное и незначительное, что на мгновение все предыдущие недели показались просто кошмаром, будто теперь я проснулась и она жива. Смерть движется быстрее осознания.

Я выдыхаю воспоминания, крепко зажмуриваюсь, затем снова открываю глаза. «Никто больше не может этого видеть, – думаю я, в последний раз осматривая группу. – Никто…»

За исключением человека по другую сторону костра, спрятавшегося между двумя дубами.

Сэльвина Кейна.

Он смотрит вверх с таким выражением, будто что-то высчитывает. Он чем-то раздражен. Его острый взгляд тоже видит этот сгусток, то появляющийся, то исчезающий. Его длинные пальцы подергиваются, серебряные кольца поблескивают в тени. Неожиданно сквозь облака дыма, которые волнами и вихрями поднимаются над костром, мой взгляд и взгляд Сэльвина встречаются. Он вздыхает. Действительно вздыхает, словно теперь, когда существо-голограмма оказалось здесь, я вызываю у него скуку. Сквозь страх пробивается укол оскорбленной гордости. По-прежнему глядя мне в глаза, он быстро, резко дергает подбородком, и мое тело словно обвивает невидимый электрический заряд, который дергает меня назад, как веревка – подальше от него и от этого нечто. Меня тянет так сильно и быстро, что я едва не падаю. Губы Сэльвина двигаются, но я не слышу его.

Я сопротивляюсь, но невидимая веревка реагирует на это, и ощущение сдавливающей боли, пронизывающей тело, расцветает, превращаясь в одно слово.

Уходи.

Оно материализуется в голове, словно собственная мысль, которую я просто забыла. Команда прожигает мозг, отдается глубоко в груди, словно колокольный звон, пока не становится единственным, что я могу слышать. Она заполняет рот и нос одуряющими запахами – немного дыма, а затем запах корицы. Потребность уйти заполняет мой мир, пока ее давление не становится настолько сильным, что мои веки смыкаются.

Когда я снова открываю глаза, оказывается, что я уже повернулась в сторону стоянки. В следующий момент я уже иду прочь.

2

Уходи. Сейчас же.

Я ухожу. Немедленно.

Это кажется правильным. Хорошим. Даже наилучшим.

Дастин тоже идет рядом со мной.

– Пора идти. – Он трясет головой, словно не может понять, почему еще не ушел. Я обнаруживаю, что согласно киваю ему. Тор сказала нам уйти, и мы должны так и сделать. Мы уже вышли на присыпанную гравием дорожку. Еще несколько минут пройти среди деревьев, и покажется парковка.

Я спотыкаюсь о ветку, шарахаюсь в сторону, хватаюсь за ствол, чтобы не упасть, упираясь ладонями в зазубренную сосновую кору. Острая быстрая боль в уже пострадавших ладонях пробивается через пахнущее дымом «Уходи» и пряное «Сейчас же», пока слова не растворяются. Вместо того чтобы придавить меня тяжелым грузом, команда кружит вокруг моей головы, будто комар. Дастин давно ушел.

Я жадно глотаю воздух, пока мысли не становятся снова моими, пока я не получаю достаточно контроля над своим телом, чтобы ощутить, как промокшая от пота футболка липнет к спине и груди.

Воспоминания поднимаются, как пузыри в масле, медленные и неспешные, а потом взрываются красочной кинолентой.