– Получается, у них был сообщник среди посетителей банка, который упал на пол вместе со всеми…

– Зачем? – вырвалось у меня.

Я тут же зажала рот пальцами, но меня уже все услышали. И это было не очень-то хорошо, ведь Артур просил открыто не вмешиваться в расследование. Наверное, в моих глазах читался такой ужас, что он улыбнулся:

– А вот это хороший вопрос. Пожалуй, самый важный.

Коршун уже заговорил о калибре пули и о других вещах, которые интересовали меня куда меньше. Поэтому я решила отойти, чтобы не бесить их больше, хотя на этот раз меня, кажется, простили. Стараясь ни с кем не встречаться взглядом, я бродила среди полицейских, снимающих показания у людей, оказавшихся не в то время не в том месте. Вид у всех до сих пор был перепуганный, и их можно было понять.

До меня долетали обрывки фраз:

– …настоящий кошмар!

– Я ведь планировала вчера…

– …чистый боевик!

– На них были черные балаклавы…

– …глушителя не было. Почему?

«Действительно, – ухватила я последние слова. – Глупо с их стороны. Совсем лохи, что ли?»

Никита успел шепнуть мне, что и унесли эти парни из банка смешную сумму… Хоть удрать сумели! Для нас, конечно, в этом как раз ничего хорошего не было, но если б их еще и взяли на месте с поличным, это стало бы просто откровенным неуважением к Следственному комитету. И Артуру здесь точно делать было бы нечего.

Я нашла его взглядом: он беседовал с баллистиком, имя которого все время вылетало у меня из головы. Я его видела-то раз или два… Присев на корточки, они вычисляли что-то, наверное, траекторию полета пули. Тут я ничем помочь не могла, поэтому, спрятавшись за автоматом с кофе, стянула худи и забросила кофту на его крышку. А потом отправилась в соседний зал, куда увели всех очевидцев.

* * *

Мне не пришлось слишком притворяться, чтобы изобразить растерянность, прилипшую ко всем лицам. Эти люди выжили, но каждый из них успел прокрутить в голове иной вариант сценария: пуля, выпущенная грабителем, отскакивает от потолка под другим углом и попадает не в Шмидта, а в него самого. И это его жене (мужу) звонит полицейский и сообщает, что у их детей больше нет отца (матери)… Наверняка они уже представили другую жизнь своей семьи. И у кого-то даже родилась самая страшная мысль: «А ведь для них ничего не изменится… Может, они даже испытают облегчение!»

Я скользила взглядом по их лицам и сострадала каждому из этих незнакомых мне людей. Но не настолько, чтобы рыдать в душе вместе с ними… На мне нервное напряжение всегда сказывается довольно своеобразно: у меня просыпается просто волчий аппетит! Поэтому меня так и потянуло к столику у стены, на котором стоял поднос с хот-догами. Видимо, их принесли для заложников, чтобы укрепить их силы. Но жевали, насколько я заметила, только полицейские – им ничто не может отбить аппетит. Как и мне: блинчики мгновенно испарились из желудка, как только я почуяла запах сосисок… И решила, что, если собираюсь выдать себя за клиентку банка, тоже попавшую в передрягу, будет выглядеть вполне естественно, если я сожру этот проклятый хот-дог. Иначе он разбухнет до неприличных размеров и займет все мои мысли, мешая сосредоточиться на деле.

Стараясь не привлекать внимания, я подошла к столу и сняла упаковку, которая предательски зашуршала, но прозвучало это не настолько громко, чтобы все обернулись. Никто и не взглянул, как я впилась в булку… Бутерброд оказался вкусным! А то, что в соседнем зале на полу лежал мертвый человек, не вызывало тошноты. Похоже, я привыкала к обществу трупов…

Мои манипуляции привлекли внимание только маленького йоркширского терьера, который начал громко задыхаться от зависти. Его прижимала к груди растерянная женщина лет шестидесяти, сидевшая на диване горчичного цвета, с которым почти сливались ее короткие рыжеватые волосы. Они были более яркими, чем собачья шерсть, но растрепанными – у собачки надо лбом торчал аккуратный «хвостик».

На пухлых щеках хозяйки темнели неровные подтеки, а к коленям она прилепила влажные салфетки, которые на вид совсем высохли. Из-под них по белым полным ногам стекали струйки крови, уже засохшие. У всех тут видок оказался не очень, но эта дама выглядела особенно жалкой, просто невозможно было пройти мимо…

Когда я подсела, ее взгляд испуганно заметался по моему лицу. Похоже, она ни от кого не ждала ничего хорошего.

– Можно дать ему кусочек сосиски? Он так смотрит…

– Что?

– Сосиску. Вашей собачке.

До нее, наконец, дошло, и она возмущенно ахнула:

– Что вы?! Это же вредная пища.

– Он мог погибнуть сегодня вместе с вами, – напомнила я. – Вон как трясется до сих пор… Что ему сделается от маленького кусочка? Зато успокоится.

Посмотрев на своего питомца, который и впрямь дрожал всем своим крошечным тельцем, женщина судорожно вздохнула:

– Вы правы… Кусочек не повредит.

Я отломила хвостик сосиски, торчащий с другого конца булки, и протянула собачке на открытой ладони. Уговаривать не пришлось – она ринулась к моей руке так, что я едва не отдернула ее.

– Это Вишенка, – сообщила хозяйка, видимо, решив, что правила этикета требуют представиться во время совместной трапезы.

Двумя пальцами я пожала крошечную лапку:

– Очень приятно. Меня зовут Сашей.

– Александра, – повторила она нараспев. – Какое красивое имя.

– У меня есть еще кое-что… Уже для вас. Бактерицидный пластырь, – произнесла я негромко, чтобы не спугнуть чавкающую собачку. – Давайте заклеим ваши раны?

Опустив взгляд на топорщившиеся на коленях салфетки, она виновато скривила рот:

– Ох… Я и забыла про них.

– Конечно, – поддержала я. – Вам тут такое пришлось пережить.

– А вы? – Ее взгляд сосредоточился на мне. – Вы разве не из… нас?

Ни у кого даже мысли не рождается, что я из следственной группы. Вот и хорошо!

– Я пришла позже. Когда все уже закончилось.

Такой ответ позволял предположить, будто я – обычный клиент банка, только мне повезло опоздать к началу безумных событий, которые интересны лишь в кино. В жизни, если ты оказываешься в самой гуще, как мы с Артуром в Евпатории, из этого не терпится выбраться, пока цел… Поэтому никакого нервного возбуждения я не обнаруживала на лицах заложников, только апатию. Они даже не радовались тому, что уцелели, наверное, просто не было сил. Хотя в сравнении со Шмидтом все они были невероятными везунчиками… Даже если пуля действительно отлетела рикошетом. Тем более!

Я быстренько запихала в рот остатки хот-дога, чтобы не соблазнять Вишенку, и спросила на случай, если узнаю что-то интересное:

– А вас как зовут?

Надо же будет сообщить Артуру, от кого получена инфа…

Простой вопрос дался ей легче:

– Татьяна Андреевна, – она вдруг улыбнулась собачке, и лицо ее похорошело. – Наелась, детонька?

Порывшись в рюкзачке, я достала упаковку пластыря:

– Вы сами или помочь?

Она фыркнула:

– Я еще не настолько стара, чтобы не заклеить ссадины на коленях! – и вдруг всучила мне собачку. – Подержите?

Лохматый комочек опять затрясся в моих руках, и я невольно прижала Вишенку к груди:

– Ну что ты… Все хорошо. Не бойся, я не заберу тебя.

Мокро тычась мне в шею, она часто задышала, наслаждаясь запахом сосиски. Или от меня несет псиной, а я сама и не улавливаю этого? Но если так, то это запах больших собак, к которым Вишенке стоит относиться с осторожностью… Вряд ли такое боязливое существо вцепится мне в горло, хотя мне маленькие собачки всегда казались самыми агрессивными.

Но Вишенка вдруг нежно прижалась к моей ключице и так судорожно вздохнула – точно ребенок, которого наказали ни за что. И мне стало стыдно, что я угодила во власть стереотипов…

С внезапно проснувшейся решимостью ее хозяйка уже сорвала присохшую салфетку. Ранка снова закровила, но она ловко залепила ее двумя полосками пластыря – крест-накрест. Проделав то же самое и со второй ногой, Татьяна Андреевна стерла кровавые подтеки влажной салфеткой. Когда она извлекла из сумки пудреницу, я поняла, что эта женщина окончательно пришла в себя и ее можно немножко попытать.

– Вроде наш банк на хорошем счету, – начала я осторожно. – Но раз убили директора, значит, тут не все чисто, как вы думаете?

Оторвавшись от зеркальца, она уставилась на меня в недоумении:

– Это же… роковая случайность!

– Говорят, он выстрелил в потолок?

– Я не видела, – призналась она. – Мордой в пол уткнулась. Да еще Вишенка в этот момент взвизгнула…

– Почему?

Татьяна Андреевна пожала плечами:

– Обычно она тихая, как мышка. А тут так завизжала, точно ее укололи, и даже залаяла. И в тот же момент выстрел раздался. Очуметь просто…

Я поймала себя на том, что дышу часто, как ее собака:

– Так может, он от неожиданности пальнул? Вишенка его напугала?

Татьяна Андреевна захлопала глазами, уставившись на меня. Веки у нее были уже оплывшими и покраснели от слез.

– Ой, а я и не подумала об этом… А ведь может быть! Все ж на нервах были… И они тоже, грабители эти.

Подняв руку, я изобразила движение:

– Палец дернулся.

– Ну да! Ох… Выходит, Вишенка виновата в смерти того человека? О боже… Он – хозяин этого банка, да?

– Директор, – уточнила я.

От нее не стоило ожидать многого, но я все же попыталась:

– А где вы лежали? Вы видели Шмидта?

– Это его фамилия? – почему-то удивилась она. И сокрушенно покачала головой. – Никого я не видела. Боялась посмотреть…

– Понимаю. Я тоже не решилась бы их ослушаться. Себе дороже, – согласилась я, про себя подумав: «Черта с два! Я точно подсматривала бы за происходящим».

Татьяна Андреевна благодарно улыбнулась, а я, осмелев, погладила ее полную незагорелую руку. Не самое приятное ощущение… Кожа оказалась холодной и липкой. Но я проворковала, натянув на лицо выражение, которое Артур называл «девочка-ромашка»:

– Надо бы помочь следователю. Вон тот красивый мужчина, видите?

– Он – следователь? – вытянув шею, она выцепила Логова взглядом. – Вы уверены? Не похож…

Это меня озадачило:

– Почему?

– Ну… Он не в костюме. Без галстука. Черная майка и джинсы – разве следователи так одеваются?

– Жара ведь, – попыталась я оправдать Артура. – А он точно следователь, мы живем в одном подъезде, я его с детства знаю.

Она взглянула на меня с любопытством:

– А он… женат?

«О господи, – я едва удержала вздох. – Только не это… Она же старше его лет на двадцать! Ну, может, на пятнадцать, один черт».

Чтобы вернуть ее на землю, я наивно улыбнулась:

– Конечно, женат. У них трое детей.

Ее лицо будто медленно стекло вниз, подбородок обвис… Но в этом я не собиралась идти на уступки и щадить ее. Может, я максималистка, но уверена, что хвост лучше рубить разом, а не частями. Ей же легче будет, если никаких иллюзий даже не возникнет.

Артур Логов любил мою маму… У этой несчастной женщины с ней ничего общего.

* * *

Сашкин голос вопросительно прозвучал у него за спиной:

– Артур Александрович, вы позволите Татьяне Андреевне показать, где она находилась во время ограбления?

«Не теряет времени даром!» – Он спрятал улыбку, прежде чем обернулся. И проговорил деловым тоном:

– Разумеется. Как ваша фамилия, Татьяна Андреевна?

В лице женщины, которую привела Саша, все было очень мягким – округлый нос, чуть выпуклые голубые глаза, крупные губы, очертания которых уже не были четкими, слегка оплывший от времени подбородок. Когда-то ее черты наверняка были очаровательными, да и сейчас казались приятными, хотя пережитое потрясение грубо стерло косметику, которую Татьяна Андреевна, конечно же, старательно нанесла перед визитом в банк. В морщинках под глазами еще темнели тоненькие штрихи туши, частично смывшейся слезами. Помада тоже стерлась, и губы выглядели слишком бледными, и только крашеные волосы рыжели все так же задорно.