«Так что ни у кого из ее коллег нет прямой заинтересованности, – отметила я. – Новый директор может оказаться хуже прежнего. Да и вообще… Никто не убивает лишь за то, что человек – зануда. Так бы половины людей на земном шаре не осталось…»

– Почему я тебе об этом рассказываю? – в голосе Марго зазвучало удивление. – Ты в курсе, что у тебя лицо как у психотерапевта? Взгляд такой… понимающий. В поездах к тебе, наверное, очередь выстраивается исповедаться?

Ей удалось меня рассмешить, хотя это я должна была попытаться поднять ей настроение. Но Марго, похоже, и сама справилась. Наверное, она была из тех женщин, которые умеют давить боль в зародыше и не таскают годами в душе глыбы льда, как это делаю я…

К нам уже направлялась официантка с двойным подбородком и унылым цветом волос, свисавших вдоль одутловатого лица. Как ни странно, на ней не было длинного сарафана и кокошника – кому-то из руководства кафе хватило ума понять, что это был бы уже перебор. Она двигалась сонно, и я наделась, что Марго успеет ответить прежде, чем официантка доползет до нашего столика.

– Если ваш директор был хорошим человеком, кто мог желать ему смерти?

Но ее ответ ничего мне не дал.

– Этого никогда не знаешь, верно? – спросила она и подвинула салфетницу в форме березового листа поближе ко мне. – Может, и меня кто-то мечтает увидеть в гробу… Пока не снесет полчерепа, не догадаешься.

– Ему не снесли череп… Говорят, пуля угодила в макушку.

– Что будете заказывать? – прозвучало над нашими головами.

– Сырники со сметаной, пожалуйста, – проговорила Марго, не отрывая от меня глаз. – Две порции. И чайничек принесите.

Официантка уточнила голосом мученицы:

– Черный? Зеленый?

– Черный.

– Зеленый.

Мы произнесли это одновременно, но Марго тут же уступила:

– Пусть будет черный.

– Ладно, – недовольно проронила официантка.

Как будто она могла отказать!

Провожать ее взглядом я не стала, потому что Марго тут же спросила:

– В макушку? Откуда ты знаешь?

Я изобразила удивление:

– А ты сама не видела?

Она покачала головой:

– Я лежала в одном ряду с Виктором Михайловичем. И голову повернула в другую сторону… Я вообще его не видела.

На всякий случай я запомнила это, хотя если с нее сняли показания, то на схеме уже отразилось, где находилась Марго.

– Ты долго с ним работала? – спросила я, добавив сочувствия в голос.

– Три года. Он меня сразу после Финашки взял. Другой побоялся бы принять без опыта работы, а Шмидт рискнул. – Ее мягкий подбородок жалобно дернулся. – Он буквально вчера мне сказал, что ни разу не пожалел об этом. Можешь себе представить?! Буквально вчера!

– Хорошо, что он успел это сказать…

– Да. – Она неожиданно успокоилась и даже попыталась улыбнуться. – И правда… Хорошо.

Осторожно подавшись вперед, я доверительно прошептала:

– Слушай, я так перетрусила, когда это все началось… Как не уделалась?! А уж когда выстрел раздался… Наверное, я онемела со страха, иначе завопила бы во весь голос!

– Аналогично, – отозвалась она рассеянно, в точности как герой фильма «Привидение».

Я не пересматривала его больше года – с прошлого мая. С того дня, когда убили мою маму… Кто знает, вдруг она тоже сейчас рядом со мной? Сидит с нами за столиком и внимательно слушает… Она всегда слушала меня и этим отличалась от большинства родителей, если, конечно, верить рассказам моих бывших одноклассников.

Даже когда я была совсем маленькой, это было нашим любимым занятием на прогулках: фонтан моих историй-фантазий невозможно было перекрыть, но мама поглощала все подряд. Я знаю, она не притворялась, как некоторые взрослые, которые только делают вид, будто слушают своего ребенка, а сами думают о своем или незаметно листают ленту в Сети… Черт возьми, как там может найтись нечто более важное?!

Но мама помнила мои рассказы, даже когда я сама подзабыла своих персонажей и те приключения, которые они переживали изо дня в день. Больше мне не с кем их вспомнить… Даже если б отец не погиб, мы не смогли бы с ним оживить те воспоминания, ведь он никогда не ходил с нами на прогулки, а значит, и моих рассказов не слышал.

– Ты вспомнила тот фильм? – спросила Марго, напугав меня.

– Ты тоже?

– Мой любимый, – кивнула она. – Хоть и старый, конечно. Наивный даже. Но это словечко потому к языку и прилипло…

– А ваш директор был женат? Я подумала о его жене. Каково ей сейчас?

Марго поморщилась:

– Да она похоронит его и перекрестится от радости!

– Все так плохо?

– Почему – плохо? Хорошо. Ей, по крайней мере. Она еще не знает, наверное. Говорили, она усвистала на какие-то острова…

– Без него?

– А ради чего она за старика вышла? Муж работает, жена отдыхает. – Она вздохнула. – Эта идиотка, наверное, даже не знает, какой это интересный человек! Был… О господи… К этому придется долго привыкать…

Я уцепилась:

– Интересный – в чем?

– Видела бы ты его кабинет… Там же книг как в Ленинке!

Мне сразу стало жаль, что Шмидт погиб. Даже если он окажется замешан в каких-то криминальных разборках, мое отношение к нему уже не изменится. Разве можно не сочувствовать людям, которые находятся с тобой на одной волне?

Это выражение очень подходит к тому, чем для меня является чтение… Так же, как в изумрудную соленую волну, я готова нырнуть в хорошую книгу с головой и не выходить на берег, пока остаются силы впитывать придуманную жизнь со всеми ее подводными течениями, прозрачными намеками-медузами и тончайшими, змеящимися в струях образами, растущими с самого дна. Тот, кто находит упоение в этом завораживающем процессе, не может не вызывать у меня сочувствия…

Да, я помню, что среди гитлеровских офицеров было немало начитанных людей, понимающих музыку и живопись, но это не опровергает моей веры в Человека Читающего. Фашизм вообще за гранью всего людского, он не входит в систему нравственных ценностей, выстраданных нами тысячелетиями. И то, что время от времени это чудовище приподнимает голову, лишний раз доказывает: те, кто помогает ему подняться на лапы, слишком мало читали в жизни. Или выбирали не те книги, которые воспитывают человечность.

Марго между тем опять вернулась мыслями к жене убитого Шмидта:

– Она отлично устроилась. Теперь ей и дом достанется, и что там у них еще есть…

Я изобразила озарение:

– Слушай, так, может, это она и организовала все это? Убийство мужа, замаскированное под ограбление банка.

Ее шоколадные глаза заблестели от едва сдерживаемого смеха. Прикусив нижнюю губу, Марго переждала, пока официантка поставит перед нами тарелки с сырниками, две пустые прозрачные чашки и чайничек с гигантской янтарной каплей внутри. Потом весело спросила:

– Ты, случаем, детективы не сочиняешь?

– Детективы – нет. Но вообще я пишу прозу, – призналась я. – Пытаюсь.

Не понимаю, зачем я сказала ей об этом? Будто рассчитывала прославиться в скором времени, и тогда у моей подруги возникнет вопрос… Только вот скорая слава мне не грозит. Да и Марго я вряд ли увижу снова.

– Воображение разыгралось, – произнесла она с пониманием. – Но у Марианны Шмидт ума не хватит даже замыслить такое, не то что провернуть…

– Не факт. Был какой-то старый детектив.

– Фильм? – деловито уточнила Марго.

Я кивнула:

– Очень старый. Кажется, еще черно-белый. Наш, советский… Там убийцей оказалась миленькая глупышка. Ну то есть все ее считали глупышкой, никто всерьез не воспринимал, а она подыгрывала. И продумывала преступление… Кажется, даже не одно.

– Думаешь? Ну кто знает… Надеюсь, тот красавчик окажется не дураком.

– Какой красавчик?

Я уже догадалась, о ком она говорит, но дождалась, пока Марго сама пояснила:

– Следователь. Забыла, как его фамилия…

– Я тоже не запомнила, – соврала я на всякий случай. – Красавчик, это точно. Только староват уже.

Она возмутилась:

– Ну ты скажешь! Ему же лет сорок, еще вполне… Как тебе сырники?

– Вкусные, – подтвердила я.

– А я что говорила! Ты, кстати, ту историю про аравийского купца на ходу сочинила?

– Нет! Ну что ты… Зачем? Читала где-то…

Отпив чаю, она широко улыбнулась:

– Да я же не обвиняю! Наоборот, было бы классно, если б ты сама придумала эту легенду.

Неожиданно я почувствовала себя уязвленной:

– У меня немного другие темы.

– Но не детективы…

– Нет.

– О чем же ты пишешь?

Я пожала плечами:

– О людях. Об их отношениях. Это такая тема, у которой миллион вариаций.

– Вариации на тему, – повторила Марго с каким-то зачарованным выражением.

– Как в музыке…

– Вот и я о том же. В детстве я мечтала стать пианисткой.

Я взглянула на ее руки – пальцы были тонкими и длинными.

– Почему не стала?

– Да все пошло не так. – Она поморщилась. – Знаешь же, как это бывает? Нафантазируешь себе жизнь, а тебя уносит в другое русло. И получаешь совсем другую судьбу.

– Знаю, – заверила я, но решила не посвящать ее в подробности. – Но у тебя же вроде все неплохо? В банке работаешь. Зарплата, наверное, не такая убогая, как у половины страны…

– Наверное, – в ее голосе прозвучало безразличие.

Что-то мешало ей чувствовать себя счастливой. Скорее всего, это не имело отношения к нашему делу, но почему-то мне очень хотелось узнать, что именно…

* * *

Мисс Марпл.

Так Артур окрестил про себя сухонькую старушку с цепким умным взглядом. На вид ей было лет семьдесят, но она все еще работала в банке, и, судя по отзывам, которые уже наспех собрали оперативники о каждом сотруднике, Мария Владимировна Высоковская была незаменима. Поэтому Шмидт держал ее вопреки корпоративной политике омоложения кадров. Со слов Овчинникова он записал и подчеркнул: «Серый кардинал».

Логов взглянул на нее с особым интересом. Двигалась Мария Владимировна быстро и легко. Она провела их в служебный холл, где было прохладно и тихо, первой уселась на темно-синем диванчике, жестом пригласив Артура с Никитой последовать ее примеру, и поощрительно улыбнулась: спрашивайте. Логов подумал, что так ведут себя уверенные люди с чистой совестью. Или… очень хитрые.

Седые волосы ее были коротко острижены и по-молодежному взъерошены «ежиком». Узкое лицо когда-то было красивым, что легко просматривалось сквозь вуаль морщин, а в серых глазах все еще блестел интерес к жизни.

«Такая может организовать покушение, – отметил Артур. – Есть ли у нее мотив?»

– Мария Владимировна, вы работаете в банке уже более… – он заглянул в записи, – сорока лет!

– Юбилей через два года, – не смутившись, подтвердила она.

– И вам довелось сотрудничать с разными руководителями…

Ее маленький рот дрогнул едва заметной усмешкой:

– Сразу скажу: Виктор Михайлович был умнее своих предшественников. И в нем не было такого, знаете, воинствующего хамства, которым отличались руководители девяностых. Мне бесконечно жаль, что его больше нет.

– Сочувствую, – сказал Артур и, решив, что самое время перейти к делу, спросил: – На вашей памяти у Шмидта случались серьезные конфликты? В коллективе или вне его…

– Что происходило с ним вне работы, мне неведомо, – произнесла Мария Владимировна с таким достоинством, точно ее попытались обвинить в адюльтере с начальником. – А почему мы вообще говорим об этом?

Пропустив ее вопрос, Артур уточнил:

– И никаких слухов?

Она покачала головой:

– У него есть семья: жена, двое сыновей. Я знаю их имена, но не более того. Думаю, вы и сами уже их выяснили.

– Разумеется. Но убийство произошло в банке, поэтому есть основания…

Она подняла тонко выщипанные брови:

– Помилуйте… Но разве это убийство не было случайным? Грабитель выстрелил вверх, когда эта истеричная собачка залаяла, и…

– …и пуля рикошетом угодила вашему директору в голову, – подхватил Логов.

– Да. При чем здесь вообще интриги и конфликты? Роковая случайность.

Откинувшись на спинку стула, Артур с довольным видом сложил руки на груди: