Всю дорогу поглядывая в телефон, связи я так и не нашла. Ни одной захудалой палочки! Зато с киоском удача мне улыбнулась. Когда перед глазами замаячила покосившаяся и выцветшая вывеска – продуктовый магазин – я аж завизжала от радости, хлопая в ладоши. С небывалой прытью залетела по ступенькам на крыльцо и дернула деревянную дверь, попадая в обыкновенное сельпо.

Полупустые полки, забитые исключительно необходимыми для выживания продуктами. Вода, водка, хлеб, тушенка. Да уж, не густо. Глаза упали на витрину с шоколадками и печеньем – это лучше, чем ничего. Запасусь водой и крекерами, авось до приезда внука Румянцева и протяну. Не скопычусь. А то с таким “гостеприимным” помощником, как у Михаила Руслановича на приглашение отужинать надеяться не приходится.

– Здравствуйте, – оглядывая пространство за прилавком, ищу глазами продавщицу. – Здесь кто-нибудь есть? – хоть одна живая душа?

– Разумеется, деточка, – выплывает из подсобки дородная дамочка в синем фартуке. – Не сам же товар себя продает, – хмыкает продавщица, окидывая меня любопытным взглядом.

– Здравствуйте, – повторяю я.

– Здрасте. А ты кто такая будешь? Внучка чья? Не местная, краля.

– Нет, не внучка. По работе приехала.

– По какой это работе? – падает своей внушительной грудью на прилавок тетка. Бедная деревянная столешница прогибается и хрустит. Хотя, давайте честно, от движений этих внушительных ста килограммов хрустит в сельпо все. Даже полы.

– По рабочей, – вежливо пытаюсь съехать с темы я. – А можно мне…

– К кому это ты приехала? – перебивает меня женщина.

– К Михаилу Руслановичу Румянцеву, – чеканю сквозь зубы. – Знаете такого?

– А как же. Кто у нас тут его не знает!

– И чем же он так известен?

– Так благодаря его фермерскому хозяйству наша деревенька еще и не загнулась. Михайло Русланыч как пару лет назад сюда приехал, так мы зажили, как белые люди! Поставки провизии, вон, – кивает головой на полупустые прилавки тетка, – наладил. Рабочими местами наш народ обеспечил. Всех, до последнего алкаша пристроил! На вашем Румянцеве у нас все и держится. А тебе он зачем нужон? В город свой потащишь, да? Так не отдадим. Грудью встанем!

– Э-э-э, – я опасливо на ту самую “грудь” покосилась и решила, для сохранности собственного здоровья, промолчать. Сомнений нет, этой деревне есть, чем “вставать” на защиту любимого Румянцева.

– Кхм, так можно у вас попросить вон те печеньки и двухлитровую бутылку воды?

Тетка, смерив меня недовольным взглядом, потянулась к полкам. Кинула на стол у кассы крекеры, треснувшие от соприкосновения с деревяшкой и демонстративно выставила бутылку воды. Самой дешевой. В Москве я бы даже внимания на такую не обратила, а тут выбирать не приходится.

– Все? – фыркает “вежливая” продавщица. – Аль еще чо надо?

М-да, сервис на высоте. Максимальная клиентоориентированность.

– Яблочки, – пищу я. – Можно?

– А чего нельзя-то.

Грудастая защитница Румянцева кидает на прилавок зеленое яблоко.

– Два, – улыбаюсь я.

Следом летит второе.

Спасибо, что не в лицо…

– Все, – киваю я.

Тетка, своими толстыми пальцами с безвкусным цветастым маникюром тыкает по кнопкам кассы, бросая:

– Триста тридцать рублей с тебя, милочка.

– По безналу, можно? – поднимаю банковскую карту.

Тетка с пару мгновений смотрит меня и… начинает хохотать. Со вкусом так. Издевательски громко закатывается от смеха, что аж стены единственного в поселке магазинчика трясутся.

– Карта! Вот ты смешная, городская! Куда я тебе эту карту вставлять-то буду?

– Э-э-э…предположительно в терминал. И можно даже не вставлять. Она у меня с поддержкой NFC.

– Чего-чего? Какие “си”?

– “Эн-фи”, – растерянно хлопаю ресницами я, понимая, что дело труба. – Что, совсем никак без наличных, да? – спрашиваю с надеждой, облизываясь на яблочко, так маняще поблескивающее на прилавке своей изумрудной кожуркой.

– Знаешь, как у нас говорят? Без бумажки ты какашка, а с бумажкой человек. Во!

– Смею предположить, что это немного про другое…

– Ничего не знаю! Вот бумажки мне принесешь, и будет тебе и яблочко, и крекеры, и все остальное. А так, – тетка хмыкает, – в городе своими “фи-си” будешь рассчитываться, дорогуша. Мы тебе тут не… знаешь ли, – хватает с прилавка и прячет продукты.

– Ясно, – вздыхаю я. – Ну, хотя бы скажите: где здесь связь есть?

– Связи нет.

– Совсем?

– Совсем.

Еды нет, связи нет, внука гендира тоже нет. Что это, если не провал по всем фронтам?

В усадьбу Румянцева я возвращаюсь как была – ни с чем. Когда падаю на качели в компании все того же Арчи время подбирается к пяти. На небо набегают тучи. Плотные, мрачные. Где-то в отдалении слышится раскат грома. Похоже, скоро будет дождь.

Мишани поблизости не наблюдается. Громоподобной Татьяны тоже. По дороге к качелям, я заглянула на террасу и стащила с обеденного стола книгу. Сейчас кручу в руках приличного размера томик – Александра Дюма “Граф Монте-Кристо”.

Интересно, кто здесь прикалывается по французской классике? Вряд ли невежда Мишаня. Сомневаюсь, что он вообще знает такое слово, как “классика”. Больше чем уверена, что больше статей в газете и комиксов в детских журналах его одичалый мозг воспринять не способен! Скорее всего, роман читает “спаситель деревни” Румянцев.

Ох, скорее бы он уже вернулся…

Открывая форзац, долго разглядываю черно-белую иллюстрацию. За неимением других дел перелистываю на первую страницу и уже с первого абзаца, проваливаюсь с головой в историю, где все начинается прям как у меня. Довольно мирно:

“Двадцать седьмого февраля 1815 года дозорный Нотр-Дам де-ла-Гард дал знать о приближении трехмачтового корабля «Фараон», идущего из Смирны, Триеста и Неаполя”.

Глава 11. Элли и Тотошка

Милена

“Дантес, оглушенный, почти задохшийся, все же догадался сдержать дыхание; и так как он в правой руке держал нож наготове, то он быстро вспорол мешок…”.

Ты-ды-дыщ!

На двадцать первой главе над моей бедовой головой раздается треск.

Я выныриваю из романа и подскакиваю на месте, потревожив сладкий сон своего четырехлапого спутника. Испуганно поднимаю взгляд, таращась на свинцовые тучи. Выглядят они более чем устрашающе! По позвоночнику прокатывается волна панически настроенных мурашек. В мозгу всплывает красная табличка, с крякающим: “денджер”.

Бросаю взгляд на наручные часы – ох ты ж. Уже почти десять! Вот это я зачиталась. И где вообще носит Мишу?

Ты-ды-дыщ!

Новый раскат сопровождает яркая вспышка. Заковыристая молния делит темно-синее полотно у меня над головой напополам. Я подскакиваю с качели. Арчи стекает волосатым облаком за мной следом. Начинает моросить дождь.

Трындец моему кабриолету и кожаной обивке…

Барабаня по крышам и шебурша в кронах деревьев, дождь набирает силу. Земля под ногами быстро превращается в грязь. Я хватаю растерянную псину за ошейник и тащу за собой в сторону сарая. Прижимаю к груди Дюма и бегу, поскальзываясь на быстро собирающихся лужах, хлюпая и чвякая напрочь промокшими балетками.

– Гав.

– Пойдем!

Нам навстречу налетает порыв ветра. Деревья на опушке леса опасно гнутся, крыша летнего душа трещит. Я пригибаюсь. Песель стонет. С неба начинает лить, как из ведра.

– Гав-гав.

– Давай же, ну!

Тяну собаку за собой следом. Заставляя преодолевать сопротивление ветра, затаскиваю животину в сарайку и захлопываю за нами дверь. Над головой раздается новый громкий “бум”.

Я подскакиваю от неожиданности. Темноту разрезает свет от молнии. Мое сердце колотится от страха. Стенки хлипенькой сарайки не самое надежное укрытие. Ветер в щелях завывает. Однако голову не мочет – уже хорошо.

Проверив, плотно ли закрыта дверь, выпускаю из захвата собачий ошейник. Мохнатый монстр, не придумав ничего лучше, встает посреди моего “люкса” и трясет своей шерстью, заливая все вокруг. От лопат до жалкой старой раскладушки.

– Арчи, блин! Плохой мальчик!

– Гав! – садится на хвостатую жопу это чудовище, высунув из пасти язык.

Я устало плюхаюсь попой на чемодан, подпирая коленями локти. А ураган за тонкими стенками инструментальной сарайки все быстрее набирает силу. Дождь все сильнее долбит по крыше. А ветер все страшнее налетает на хлипкие деревяшки, и они безжалостно стонут под его натиском.

В какой-то момент становится совсем не по себе. И не только мне. Пес подползает ближе и утыкается носом в мои колени. Я обнимаю его двумя руками, поглаживая за ушами. А сама с ужасом думаю: главное, чтобы мы не повторили историю Элли и Тотошки. Это в сказках, если ветром сносит домик, то его закидывает в страну Оз. В жизни все гораздо драматичней…

Вряд ли там есть какой-то волшебник, который подарит нам храбрость и мозги. Хотя, признаю, они совсем не помешали бы. Только отчаянная дура согласилась бы поехать в такую глухомань без должной подготовки! Идиотка, Серебрякова.

Не знаю, сколько проходит времени с того момента, как мы с собакой закрылись в темном дырявом сарае, но гроза утихать не желает. Ветер все больше зверствует. В дырявые стены все больше залетает шальных капель дождя. А мы с Арчи все сильнее трясемся от страха, сидя в обнимку. Только теперь по центру комнаты. С каждым порывом кажется, что вот сейчас нас точно снесет!

Я проклинаю дикаря за его бессердечие и недальновидность. Этот мужлан неотесанный даже не подумал о том, что бросил меня здесь одну одинешеньку! А песель, судя по скулежу, проклинает меня, за то, что не позволила ему спрятаться в его надежной будке и притащила сюда. В эту хлипкую холодную развалюху.

Спустя еще час меня накрывает отчаянием. Я промокла, замерзла, устала и вздрагиваю от каждого шороха. Мне все время кажется, что за стенкой кто-то ходит. Крадется, шуршит и ломится в наш “домик из говна и палок”. То, что не делает природа, с лихвой дорисовывает мое богатое воображение. Меня уже колотит так, что зуб на зуб не попадает.

Молнии все трещат и трещат над головой!

Снова раскат за раскатом!

Я в жизни не видела такой лютой грозы!

И ветер… он все стонет и стонет.

Собака, словно взбесившись, подскакивает на лапы и начинает беспрерывно лаять, уставившись на дверь. А стены этой дурацкой сарайки словно сужаются и давят! И, как назло, под рукой ни одной захудалой свечки…

Я подскакиваю и хватаюсь за телефон. Включаю фонарик и осматриваюсь. Луч света в моих руках дрожит. Они трясутся. От холода или от страха, уже даже я не пойму! Пальцы, сжимающие металлический корпус, немеют. Где-то за спиной слышится новый треск.

Я вскрикиваю и оборачиваюсь. Свечу в дальний правый угол – там никого и стена на месте. Новый шорох в левом. Я снова охаю и направляю луч туда. Пусто. А за спиной все гав, да гав!

– Мам-м-мочки-и-и… – сиплю, растирая ладонями плечи. – Да хв-ватит! Арчи!

В голову приходит идея: а что, если забить на приличия и сигануть отсюда в сторону дома Румянцева? Кажется, даже его открытая терраса будет более надежным укрытием. Но уже только от одной мысли выйти в темноту ночи под лютый ливень и ураган становится тошно. Нет, идти куда-то сейчас – чистое самоубийство. А вдруг на улице, около сарайки кто-то есть? Маньяк с топором или медведь с когтями?

Я оседаю с фонариком на пол, подтягивая колени к груди и из последних сил сдерживаю горькие слезы паники и обиды. Неужели совсем безразлично?! Неужели совсем плевать этому бессердечному чурбану?! Я, конечно, любить меня не прошу, но хоть капельку сострадания-то проявить можно было! Вот скопычусь здесь от остановки сердца, и пусть потом Михаилу Руслановичу объясняет, что за неопознанный труп валяется в его инструментальной сарайке! Надеюсь, Мишаню потом по судам затаскают и из кабинета следователя выпускать не будут!

Над головой раздается новое трескучее: ты-ды-дыщ!

Я подпрыгиваю

Фонарик тухнет.

Телефон, зараза, сдыхает.