А изредка, там, где стенки миров слегка истончились, оно может просочиться внутрь.

А реальность, соответственно, утечь наружу.

Результат этого похож на те глубоководные горячие гейзеры, возле которых диковинные морские создания находят для себя достаточно тепла и еды, чтобы создать недолговечный крошечный оазис бытия в среде, в которой никакого бытия быть не должно.

Идея Голывуда невинно и радостно просочилась в Плоский мир.

А реальность начала утекать наружу.

И ее заметили. Ибо снаружи обитают Твари, чье умение вынюхивать крохотные и хрупкие скопления реальности таково, что на его фоне способность акул чуять кровь в воде даже упоминания не стоит.

Они начали окружать утечку.

Над дюнами собиралась гроза, но достигнув невысокого холма, тучи словно расступались. Лишь несколько капель дождя упало на иссохшую землю, а ураган обернулся легчайшим ветерком.

Он засыпал песком следы давно потухшего костра.

Ниже по склону, там, где яма сделалась уже достаточно большой, чтобы в нее мог пролезть, скажем, барсук, сдвинулся с места и укатился прочь маленький камешек.

Месяц пролетел быстро. Задерживаться ему не хотелось.

Казначей почтительно постучался в дверь кабинета аркканцлера и открыл ее.

Арбалетная стрела пригвоздила его шляпу к доскам.

Аркканцлер опустил арбалет и сердито воззрился на казначея.

– Чертовски опрометчивый поступок, – заявил он. – Из-за тебя чуть несчастный случай не произошел.

Казначей не оказался бы там, где был сегодня – точнее, там, где была десять секунд назад спокойная и собранная сторона его личности, а не там, где он был сейчас, то есть на грани легкого инфаркта, – если бы не обладал поразительной способностью оправляться от нежданных потрясений.

Он вытащил стрелу и снял шляпу с нарисованной мелом на старинной древесине мишени.

– Ничего страшного, – сказал он. Без титанических усилий такого спокойствия в голосе добиться было невозможно. – Дырку почти не видно. А, гм, почему вы стреляли в дверь, мэтр?

– Подумай головой, дружище! Снаружи темно, а клятые стены из камня сложены. Ты что же, думаешь, что я в них стрелять стану?

– А‑а, – ответил казначей. – Вы знаете, а ведь этой двери пять сотен лет, – добавил он с тщательно отмеренной долей укоризны.

– Оно и видно, – бесцеремонно брякнул аркканцлер. – Здоровенная такая черная штукенция. Что нам здесь нужно, дружище, так это поменьше камней и деревяшек и побольше жизнерадостности. Ну, ты понимаешь – чуток охотничьих гравюр. Украшеньица какие-нибудь.

– Я займусь этим лично, – не моргнув глазом, со-врал казначей. И вспомнил о зажатой под мышкой стопке бумаг. – А тем временем, мэтр, может быть, вы…

– Отлично, – перебил его аркканцлер, нахлобучивая на голову остроконечную шляпу. – Молодец. А я пойду взгляну на больного дракона. Мелкий поганец уже несколько дней к дегтю не притрагивается.

– …подпишете пару документов… – поспешно затараторил казначей.

– Не до того мне, – отмахнулся аркканцлер. – Здесь и так от чертовых бумажек не продохнуть. Кстати… – Он посмотрел сквозь казначея, словно внезапно о чем-то вспомнил. – Я утром одну странную штуку увидел, – сказал он. – Во дворе мартышка гуляла. Наглая такая.

– Ах да, – жизнерадостно ответил казначей. – Это Библиотекарь.

– Он что, питомца завел?

– Нет, вы меня не поняли, аркканцлер, – весело объяснил казначей. – Это и был Библиотекарь.

Аркканцлер уставился на него.

Улыбка казначея застыла.

– Библиотекарь – мартышка?

У казначея ушло много времени на то, чтобы прояснить ситуацию, после чего аркканцлер сказал:

– То есть ты говоришь, что этот бедолага превратился в мартышку из-за магии?

– Из-за несчастного случая в библиотеке, да. Магический взрыв. Был человек – стал орангутан. И не называйте его мартышкой, мэтр. Он – обезьяна.

– А что, есть какая-то разница?

– По-видимому, есть. Он становится, э‑э, крайне агрессивным, если его назвать мартышкой.

– Надеюсь, он задницу людям не показывает?

Казначей закрыл глаза и содрогнулся:

– Нет, мэтр. Вы думаете о павианах.

– А‑а. – Аркканцлер задумался. – А они здесь не работают?

– Нет, мэтр. Только Библиотекарь, мэтр.

– Я этого не потерплю. Ни за что не потерплю. Нельзя, чтобы по Университету слонялись здоровенные волосатые твари, – твердо заявил аркканцлер. – Избавьтесь от него.

– Боги, нет! Он лучший Библиотекарь, какой у нас только был. И с лихвой отрабатывает свою зарплату.

– Да ну? И как же мы ему платим?

– Орешками, – быстро ответил казначей. – К тому же он единственный, кто понимает, как вообще устроена библиотека.

– Так превратите его назад. Не дело человеку мартышкой жить.

– Обезьяной, мэтр. И, боюсь, ему так больше нравится.

– С чего ты взял? – подозрительно осведомился аркканцлер. – Он разговаривает?

Казначей заколебался. С Библиотекарем такая проблема возникала постоянно. Все так к нему привыкли, что с трудом припоминали то время, когда библиотекой не заправлял желтозубый примат, обладающий силой троих мужчин. Дайте непривычному время – и оно станет привычным. Вот только когда приходилось давать объяснения кому-то со стороны, звучали они странно. Казначей нервно откашлялся.

– Он говорит «у‑ук», аркканцлер, – объяснил он.

– И что это значит?

– Это значит «нет», аркканцлер.

– А как в таком случае по-обезьяньи будет «да»?

Этого-то вопроса казначей и боялся.

– «У‑ук», аркканцлер, – ответил он.

– Так ведь это тот же самый «у‑ук», что и раньше!

– О нет. Уверяю вас, нет. Модуляции совершенно иные… я имею в виду, когда привыкнешь… – Казначей пожал плечами. – Наверное, мы просто научились его понимать, аркканцлер.

– Ну, по крайней мере, он поддерживает себя в форме, – едко заметил аркканцлер. – В отличие от прочих из вас. Я сегодня утром вошел в Необщий зал, а там была куча народу – и все храпели!

– Это старший преподавательский состав, мэтр, – сказал казначей. – С моей точки зрения, они находятся в идеальной форме.

– Идеальной? Да декан выглядит так, словно он кровать проглотил!

– О, мэтр, – сказал казначей, снисходительно улыбаясь, – но ведь слово «идеальная», как я его понимаю, означает «полностью соответствующая своей функции», а я бы сказал, что тело декана идеально пригодно для того, чтобы целый день сидеть и поглощать еду в огромных количествах.

Казначей позволил себе маленькую улыбку.

Аркканцлер смерил его взглядом, старомодным настолько, что он мог бы принадлежать аммониту.

– Это что, шутка? – спросил он подозрительным тоном человека, неспособного понять, что такое «чувство юмора», хоть ты битый час объясняй ему на диаграммах.

– Всего лишь наблюдение, мэтр, – осторожно ответил казначей.

Аркканцлер покачал головой:

– Терпеть не могу шутки. Терпеть не могу поганцев, которые целыми днями только и делают, что пытаются острить. Это все оттого, что вы круглые сутки сидите взаперти. Несколько двадцатимильных пробежек – и декан станет другим человеком.

– Ну да, – отозвался казначей. – Мертвым.

– Здоровым.

– Да, но все равно мертвым.

Аркканцлер раздраженно зашуршал бумагами у себя на столе.

– Тунеядство, – пробормотал он. – Одно сплошное тунеядство. Незнамо во что Университет превратили. Дрыхнут целыми днями, в мартышек превращаются. Когда я был студентом, нам и в голову не приходило в мартышек превращаться.

Аркканцлер поднял недовольный взгляд.

– Ну и чего ты хотел? – рявкнул он.

– Что? – переспросил обескураженный казначей.

– Ну, ты же чего-то от меня хотел, разве нет? Ты ведь пришел, чтобы о чем-то меня попросить. Наверное, потому, что я один тут не сплю и не ору с дерева каждое утро, – добавил аркканцлер.

– Э‑э. А это, кажется, делают гиббоны, аркканц-лер.

– Что? Что? Будь любезен, дружище, не пори че-пуху!

Казначей собрался с духом. Он не понимал, почему должен терпеть такое обращение.

– На самом деле я хотел поговорить с вами об одном из студентов, мэтр, – холодно сказал он.

– Студентов? – рявкнул аркканцлер.

– Да, мэтр. Знаете, кто это? Худые такие, с бледными лицами? Мы ведь университет, помните? Студенты к ним прилагаются, вроде как крысы…

– Я думал, мы платим людям, которые с ними разбираются.

– Преподавателям. Да. Но бывают случаи… В общем, аркканцлер, взгляните, пожалуйста, на эти итоги экзаменов…

Была полночь – не та полночь, что раньше, но очень на нее похожая. Старый Том, безъязыкий колокол с университетской колокольни, только что звучно промолчал двенадцать раз подряд.

Тучи выжали из себя на город последние капли дождя. Анк-Морпорк раскинулся под немногочисленными мокрыми звездами, реальный, словно кирпич.

Думминг Тупс, студент-волшебник, отложил учебник и потер лицо.

– Ну ладно, – сказал он. – Спроси меня о чем-нибудь. Давай. О чем угодно.

Виктор Тугельбенд, студент-волшебник, взял свой потрепанный экземпляр «Некротелекомникона в переложении для студентов, с практическими упражнениями» и открыл на случайной странице. Он лежал на кровати Думминга. Точнее, его лопатки лежали. Тело его устремлялось вверх по стене. Для расслабленного студента это совершенно естественная поза.

– Так, – сказал он. – Ага. Так? Как… ага… как зовут внемерное чудовище с характерным криком «Тычосказалтычосказалтычосказал»?

– Йоб Шоддот, – немедленно ответил Думминг.

– Верно. Какой жуткой пыткой изводит своих жертв чудовище Тшут Аклатеп, Инфернальная Звездная Жаба С Миллионом Головастиков?

– Оно… только ты не подсказывай… оно выкручивает им руки и показывает иконографии своих детенышей, пока у них мозги не коллапсируют.

– Ага. Никогда не мог понять, как это происходит, – признался Виктор, перелистывая страницы. – Хотя после того, как в тысячный раз скажешь: «Да у него точь-в‑точь твои глаза», ты, наверное, и так уже готов с собой покончить.

– Ты так много знаешь, Виктор, – уважительно сказал Думминг. – Удивительно, что ты до сих пор студент.

– Гм, да, – ответил Виктор. – Гм. Наверное, просто на экзаменах не везет.

– Ну давай, – поторопил его Думминг. – Спроси меня еще о чем-нибудь.

Виктор снова открыл книгу.

На мгновение воцарилась тишина.

Потом он спросил:

– Где находится Голывуд?

Думминг зажмурился и начал колотить себя по лбу.

– Погоди, погоди… не подсказывай… – Он открыл глаза. – Так, в смысле «Где находится Голывуд»? – резко спросил он. – Не помню ничего ни про какой Голывуд.

Виктор уставился на страницу. Никакого Голывуда на ней не упоминалось.

– Я готов был поклясться, что слышал… Наверное, просто почудилось, – неубедительно закончил он. – Это все от подготовки к экзамену.

– Да. Голова кругом идет, верно? Но оно того стоит, чтобы стать волшебником.

– Ага, – сказал Виктор. – Дождаться не могу.

Думминг захлопнул книгу.

– Дождь кончился. Айда за стену, – сказал он. – Мы заслужили выпивку.

Виктор погрозил ему пальцем.

– Только по одной. Надо быть трезвыми, – сказал он. – Завтра выпускной экзамен. Нужен ясный ум!

– А то! – отозвался Думминг.

Разумеется, быть на экзамене трезвым очень важно. Немало славных карьер в областях подметания улиц, собирания фруктов и бренчания на гитарах в подземных переходах взросли из непонимания этого простейшего факта.

Но у Виктора была особая причина оставаться начеку.

Он мог допустить ошибку и сдать экзамен.