– Без обид, Конни, – говорит инженер и садится на корточки. Когда он встает, в руке у него серебристый инструмент. – Но это по моей части, не по твоей. Лицом ко мне. Не моргать.

– Эй… – слышу я голос Попутчика, однако доверяю инженеру, поэтому поворачиваюсь лицом к окну.

Он поднимает свой инструмент, и на мгновение перед моим левым глазом появляется трехдюймовое острие. Раздается тихий щелчок, я вижу алую вспышку. Затем инженер отходит, возвращается к своей коллеге.

– П-РОК-Л. Семь, восемь, девять, шесть, один, три, один, три.

– «Эл» как Эхо, Лима^[9]?

– Л как в Лалабелль. Прекрати, Конни.

– Это жара. – Она заканчивает печатать в своем планшете и щурится от бликов экрана.

Я чувствую, как мне на предплечье ложится рука. Поворачиваюсь и вижу, что Попутчик хмурится.

– Ты в порядке?

Я медленно киваю. Все вокруг кажется замедленным. Когда я моргаю, у меня за глазами появляется та же алая вспышка.

– Ага! – восклицает женщина. – Нашла ее. Вероятно, они только что закончили регистрацию.

– Чуть не попалась… Ей уже три часа от роду. Можешь написать им, чтобы в следующий раз они не тянули? Если б мы проверяли не так тщательно…

– Знаю-знаю.

– Мне совсем не хочется, чтобы Майк отвинтил мне башку за то, что я вернул к заводским настройкам не тот Портрет.

– Ладно, но я не хочу увязнуть в битве по электронной почте с командой акул-юристов какой-нибудь знаменитости. Господи, Луис, как будто мне мало того, что я пытаюсь быть в курсе всего этого дерьма…

– Прошу прощения, – говорит Попутчик.

– Ну что, теперь это по твоей части, так что…

– Прошу прощения! – повторяет Попутчик. На этот раз они замолкают и поворачиваются к нему.

– О, да, вы можете ехать, – говорит инженер. – Она прошла проверку.

– Что вы делали? Вот той штукой?

– Успокойтесь, мы просто проверили ее код. Он отпечатан на тыльной стороне глазного яблока. Но я уже сказал, что она прошла проверку.

Попутчик открывает рот, но женщина поднимает вверх планшет, ее лицо приобретает суровое выражение. Выбившиеся из пучка волосы прилипли к ее лбу.

– Послушайте, молодой человек. Мы высоко ценим ваше беспокойство, но у нас в кузове три не прошедших проверку футболиста и одна Джинджер Роджерс, сляпанная так плохо, что уже начинает пованивать из-за жары. Если вы переживаете за свою подругу, советую вам почитать раздел «Мораль и нравственность» на нашем сайте. И передайте ее оригиналу, чтобы она в следующий раз заполнила все бумаги.

– Подожди, Конни. Выбери цвет, – говорит мне инженер, показывая экран с образцами цветов. Все еще не в себе, я наугад тыкаю на красный.

Он коротко кивает коллеге.

– Она в порядке.

– Хорошего дня, – говорит женщина, и они уходят.

У двери минивэна инженер подает ей руку, но она отталкивает ее. Спустя минуту минивэн превращается в пыльное облако.

Машина трогается с места, как будто ничего не случилось. Мы сидим в полном молчании, и ко мне постепенно возвращается острота мышления. Навеянное химией странное ощущение спокойствия исчезает, оставляя после себя чувство какой-то неправильности. Единственное слово, которое мне удается вытянуть из воспоминаний Лалабелль, – это похмелье. Я вижу, что мороженое растаяло и превратилось в разноцветную бурду. Это зрелище вызывает какой-то отклик у меня в душе.

А ведь мне понравилась сарсапарилла.

– Значит, они были… – наконец говорит Попутчик.

– Из «Митоза». Так что ты там рассказывал? Насчет числа тринадцать?

– Ты точно в порядке? Я не звонил им. Честное слово. Я даже не знал, что ты Портрет, пока ты не сказала.

– Со мной всё в порядке. Они уехали.

– Что они… ты слышала, как они говорили про заводские настройки?

– Число тринадцать, – повторяю я, продолжая глядеть на мороженое. Мне хочется, чтобы он прекратил задавать вопросы. Я не хочу об этом думать. Не обязана. Сейчас это отношения к делу не имеет. – Что особенного в числе тринадцать?

Проходит мгновение, такое долгое, что я уже собираюсь остановить машину и высадить его, парень наконец говорит:

– Ну… это Смерть.

– Это смерть? – Я сажусь прямо. Мороженое уже не кажется мне таким важным.

– Смерть с большой буквы, – поправляет он. – Карта Смерти, тринадцатая карта старших арканов. Смотри.

– Старших арканов?

– Колоды Таро. В ней четыре масти: мечи, кубки, пентакли и жезлы. Это младшие арканы, а есть еще и старшие. Их двадцать два. Они… гм, как бы описать их? Почти персонажи. Символы. Большие шишки. Козыри.

Он откидывает полу своей кожаной куртки, как летучая мышь – крыло. Там много карманов, и из одного парень достает потрепанную колоду. Она стянута резинкой. Он перебирает карты, вытаскивает из колоды одну и протягивает мне. Я осторожно беру ее, стараясь не соприкасаться с ним пальцами, липкими после того, как он ел свой яблочный пирог. Оказывается, так приятно что-то делать руками. Это помогает мне забыть об алой вспышке. И о желтом цветке.

– Вот, – говорит парень. – Это ты. Смерть.

Я долго смотрю на карту. Скелет в латах сидит на белой лошади и держит косу. Из-под складок капюшона виден улыбающийся череп. Я провожу пальцем по лезвию косы. Жду, что порежусь, но карта мягкая и старая.

– Можно, я возьму себе? – спрашиваю. – В качестве платы за проезд. Вот эту карту.

– Забирай все, – говорит парень радостно и без колебаний. – Колоду разбивать нельзя. Ты точно хочешь забрать ее? У меня есть другие. У меня есть Таро в стиле богинь. А может, ты предпочитаешь птиц? Или знаменитых серийных убийц?

Я решаю взять именно ту, что у меня в руках. Меня привлекают рисунки, сделанные в стиле гравюры на дереве. И мне не важно, что карты старые и с заломами. Я прячу их в один из многих карманов на своих брюках.

– Хочешь еще узнать об истории Таро? – с энтузиазмом спрашивает меня парень.

Я думаю над вопросом, потом качаю головой.

– Нет, спасибо. Давай послушаем радио.

Перебираю музыкальную подборку, но все меня раздражает. Наконец я останавливаюсь на каком-то звенящем концерте для клавесина.

– Что было бы с тобой, если б тебя не зарегистрировали? – спрашивает он.

Я увеличиваю громкость.

– Тебе нравится классическая музыка? – спрашиваю я, поднимая голос.

Он морщится.

– Не очень.

– Мне тоже, – говорю я и улыбаюсь. Приятно найти что-то общее с совершенно чужим человеком. Мы слушаем концерт до самого Баббл-сити.

Возможно, это пейзаж и жара играют со мной злую шутку, но я вдруг замечаю нечто странное в ландшафте. Сначала, когда дорога входит в долину, он медленно повышается. Впереди, вдали, видна лишь маленькая искорка, похожая на отблеск света от разбитой бутылки. Потом, в мгновение ока, появляется Баббл-сити, поднимающаяся из пыли чужеродная структура из металла и стекла.

– Я думал, он больше, – бормочет Попутчик. – Странное место для города…

– Это точно, – говорю я, зная, что однажды кто-то то же самое говорил Лалабелль. – Они не могут расшириться из-за ландшафта – видишь, какие высокие у долины стены? Город постепенно заползает на склоны. – Я достаю из кармана открытку и передаю ему. – Это… все это похоже на большой отпечаток пальца – долина с городом в середине. И из-за того, что они не могут расти вширь…

По сути, я не знаю, как закончить предложение. Думаю, Лалабелль в этом месте объяснения зависла бы. Попутчик выжидающе смотрит на меня.

– Плотная застройка, – уверенно говорю я. – Очень плотная.

Попутчик хмуро смотрит на открытку.

– Все это неправильно, – говорит он. – Там действительно так много автомагистралей? Прямо как паутина. Куда же они воткнули все здания?

– Ну, можно строить вокруг дорог, – говорю я. – Над и под. Там много… как они называются? Небесные дороги, которые пересекаются? – Я пытаюсь изобразить это руками, переплетая пальцы.

– Эстакады?

– Ага. Они. Ну, ты сам поймешь, когда увидишь.

К этому времени мы уже находимся в границах города и едем по Парк-стрит; движение середины дня плотное, поэтому машина снизила скорость и почти ползет. Попутчик вертит головой и смотрит по сторонам, на лице у него выражение сродни ужасу. Мне не чужда его реакция – я догадываюсь, что название Парк-стрит было мрачной шуткой застройщика. Эстакады громоздятся друг на друге – мы в самой середине этого сэндвича. Если не считать тощие лучи света, проникающие сюда через переплетение дорог над нами, этот мир тускл и сумеречен, наполнен звуками автомобильных гудков и музыки из радио.

– Не вешай нос, – говорю я Попутчику. – Здесь всегда так, когда въезжаешь в город.

– А внутри лучше?

– Да, – говорю я. – Значительно. Наверное.

Я изо всех сил стараюсь выглядеть уверенной. Лалабелль привыкла взирать на все это с заднего сиденья через затемненные стекла, к тому же во время поездок в город она всегда смотрела в телефон.

Впереди нечто, похожее на остановку автобуса, и ведет к ней крутая лестница с нижних улиц. Если прищуриться, то можно разглядеть толпу и светловолосую женщину, которая сидит на бетонной скамейке. А так смотреть мешает красный туман от стоп-сигналов.

– Тебе лучше вылезти здесь, – со вздохом говорю я Попутчику, когда мы проползаем мимо зеленой таблички «Выход», висящей над проходом. В сумерках я вижу туннель и лестничный пролет. – А у меня дела. Справишься?

– О, да, – говорит он, выглядывая в окно и кивая. – Здорово. Так высоко, но…

У меня ощущение, что на самом деле он не знает, что делать, однако меня поджимает время. Более того, это не моя проблема. Я заставляю машину остановиться, что страшно раздражает ее, потому что мы в центре потока и создаем небольшую пробку. Мне приходится перекрикивать недовольное пиканье.

– Спасибо за карты, – говорю я. – Наслаждайся всеми прошлыми жизнями.

– Спасибо! Удачи в твоей миссии! – говорит парень, открывая дверцу. Наполовину высунувшись, он оглядывается на меня. – Послушай, мы, наверное, больше не увидимся в этой жизни. Но если тебе во сне встретится крылатый тигр, знай: это я. Я принимаю такую форму, когда путешествию во сне.

– Ладно, – рассеянно говорю я. Мои мысли уже о другом; я вспоминаю, куда положила пистолет. – Крылатый тигр. Поняла.

Он энергично машет и захлопывает дверцу. Через мгновение его щуплая фигура исчезает в проходе.

Машина прекращает пищать, и мы движемся дальше. Я нахожу пистолет под пассажирским сиденьем и открываю контейнер. Глушитель на месте. Жаль, что я не попрактиковалась с ним у кафе.

Автобусная остановка совсем рядом. Я заезжаю на полосу для автобусов и теперь могу разглядеть женщину отчетливо. На ней симпатичное летнее платье и джинсовая куртка. Я и без этикеток знаю, как много денег ушло на то, чтобы придать ее облику эту непринужденную небрежность. Она сидит на скамейке и смотрит вперед. У нее на коленях белый бумажный пакет с улыбающимся стаканчиком кофе. Наверное, она здесь уже несколько дней. Ее туфли стоят рядом, на скамейке. Босые ноги гладкие, без единого синяка, но очень грязные.

Интересно, спрашиваю я себя, почему никто не выслал за ней машину? И почему у нее нет денег, чтобы заплатить за проезд на автобусе?

Может, она не знает, куда ехать… Но это и не важно.

Она не одна.

Рядом с ней люди выстроились в очередь. Сначала я решаю, что они тоже ждут автобус, но потом вижу, что в руках у них листы бумаги, книги, бейсбольные мячи и шляпы. Я наблюдаю за всем этим и вижу, как женщина подходит к ней и протягивает белый листок, чтобы взять автограф. Потом еще кто-то делает с ней селфи, и Портрет растягивает губы в белозубой улыбке. Мне удается разглядеть темные тени под ее тусклыми глазами.