Сурама спала одетой. Ее волосы разметались по подушкам. Она действительно выглядела так, словно вместо крови по венам у нее текло пламя. Ее руки двигались, будто отгоняя кого-то.

– Сурама, – повелительно произнес Янес, – Сурама, ты меня слышишь?

При звуках знакомого голоса молодая женщина вздрогнула, но глаз не открыла.

– Дай-ка я попробую, – отстранил друга Тремаль-Наик. – Надеюсь, у меня получится.

Он наклонился над рани. Сжал пальцами ее виски, потом быстро провел ими по шее и лбу, словно рисуя какие-то знаки. Янес вскрикнул. Черные глаза Сурамы открылись, она диким взглядом обвела комнату.

– Сурама, ты меня видишь? – спросил португалец.

– Зачем ты хочешь, чтобы я отдала своего сына марабу? – еле слышно прошептала та. – Ты мне приказал… Я должна подчиниться…

Янес зло потряс кулаком. Попадись ему сейчас магнетизер, тому бы точно настал конец.

– Что скажешь, Тремаль-Наик?

– Я уже предлагал: позволь ей исполнить приказ. Мы будем рядом.

– Проклятие! Бросить моего Соареса грязным тварям! Это не человек, а дьявол!

Сурама поднялась с кровати, пригладила волосы. Потом, точно повинуясь неслышному зову, направилась к перепуганной кормилице и забрала малыша.

– Гром и молния! – взревел Янес, смахивая на пол драгоценную китайскую вазу, стоившую столько же золота, сколько она весила. – В жизни ничего подобного не видел. Этот человек должен умереть, но сперва его ослепят.

– Потерпите еще немного, господин, – сказал Каммамури. – Его признание может вывести нас на след обширного заговора, о котором мы даже не подозреваем. Речь идет о ваших с рани жизнях и коронах.

– Хорошо, пусть будет по-твоему. Пойдемте за Сурамой.

Рани завернула сына в желтое шелковое покрывало и без тени сомнения и малейшего колебания направилась к лестнице, ведущей в подземелья. Ребенок крепко спал с раскрытым ртом, стиснув кулачки так, словно держал в них самое грозное оружие своего отца.

Мужчины на цыпочках двинулись за ней, хотя уже поняли, что разбудить ее не так-то просто. Сурама подчинялась могучей силе, полностью подавившей ее волю. Она без труда открывала тяжелые бронзовые двери, уверенно спускалась по ступеням, ни разу не споткнувшись и не промедлив. Магнетизер звал ее, и она подчинялась.

Дойдя до двери в подвал, где находился пария, Сурама остановилась. Казалось, молодая женщина пытается сделать над собой последнее усилие и вернуться, но беззвучный зов, столь сильный, не оставил ей выбора. Прижав спящего сына, пригревшегося у материнской груди, рани слепо миновала раджпута и вошла в подвал.

– Ради всех богов и небесных светил! – воскликнул Янес. – Я боюсь так, как не боялся бы, окажись передо мной десяток тигров!

– Все скоро кончится, господин Янес, – успокоил его Каммамури. – Наш пария, оказывается, не любит побоев.

– Я ему все ребра переломаю.

– И убьете его.

– Выколю ему глаза, чтобы он никогда больше не увидел света.

– Это можно. Но умоляю, не убивайте его.

– Хорошо, обещаю.

Рани скрылась в подвале, откуда неслось истошное карканье марабу. Кто знает, что обсуждали птицы? Может быть, они спрашивали друг друга, почему все реки внезапно пересохли и оставили их умирать от жажды.

– Сейчас я снесу головы этим облезлым курицам. – Янес выхватил остро наточенный тальвар с золотой рукоятью.

– Нет-нет, господин! Вы нарушите мои планы! – Каммамури перехватил руку португальца. – Птицы отлично справляются со своей задачей.

– С какой задачей?

– Об этом позже. Давайте понаблюдаем за госпожой.

Прижимая к себе сына, Сурама медленно приближалась к марабу. Янес не выдержал, бросился в подвал и встал у жены на пути. Птицы, как будто вняв наконец магнетическим взглядам парии, разом повернули голову и распахнули клюв. Они словно чуяли, что сейчас им перепадет вкусная добыча.

Рани резко остановилась перед Янесом, малыш проснулся. Увидев громадных, страшно орущих птиц, Соарес повис у матери на шее и закричал:

– Мама, мама, где мы?

Потом он увидел отца:

– Папа, забери меня или дай мне мой пистолетик!

Янес с нежностью взял мальчика из рук матери и передал Тремаль-Наику, будущему наставнику принца. Сурама, услышав плач ребенка, на миг пришла в себя, но безжалостный магнетизер тут же вновь подчинил женщину своей воле. Не понимая, что сын больше не у нее в руках, несчастная бросила птицам желтое покрывало.

Один из марабу, самый жадный, схватил его, попытался заглотнуть, но тут же повалился, задыхаясь. Другие отчаянно тянули клюв, чтобы добраться до молодой женщины и растерзать ее. Каммамури с Янесом пришлось отгонять настырных падальщиков пинками. Сурама стояла неподвижно. Видимо, пария, опасаясь за свою шкуру, велел ей не приближаться к марабу.

– Тремаль-Наик, передай Соареса раджпуту и охраняй мою жену.

Янес выглядел донельзя взвинченным. Одним тигриным прыжком он оказался у тюфяка и грозно навис над пленником. Каммамури метнулся к португальцу с воплем:

– Не убивайте его! Он еще не заговорил!

При виде португальца с воздетыми кулаками пария в упор уставился на него, надеясь наконец загипнотизировать.

– Поганый пес! – прогремел Янес, не обращая ни малейшего внимания на потуги пленника. – Хотел скормить моего сына марабу? Я тебя раздавлю, трусливый червяк!

– Смерть меня не пугает.

– Кто ты?

– Брамин. Обычный брамин.

– Пария! Пария! Пария! – трижды выкрикнул в ярости Янес. – Ладно, не важно. Ты загипнотизировал мою жену, и теперь она полностью в твоей власти.

– Нет, я не обладаю подобными силами.

– Ах наглец! – Каммамури, в свою очередь, поднял руку, собираясь отвесить пленнику затрещину. – Твои светящиеся глаза заставили отступить голодных крыс, а они собирались тебя сожрать.

– Вовсе нет. Они убежали, испугавшись звона цепей.

– Надеешься обвести нас вокруг пальца? Да я сам тогда едва устоял перед твоей черной волей. Твои глаза светились, будто у пантеры в ночи.

– Тебе померещилось, – невозмутимо возразил пленник.

– Хватит ломать гнусную комедию! – гаркнул Янес, взбешенный его дерзостью. – Приказываю тебе освободить мою жену, которую ты загипнотизировал.

– Не могу, ваше высочество.

– Продолжаешь упорствовать?

– Я ничего не делал вашей жене!

– Мы видели достаточно! И ты еще смеешь упорствовать после такого? Вели ей вернуться в спальню.

– У меня нет на это сил, ваше высочество.

– Приказывай! – Янес занес кулак.

– Хоть убейте, я не могу исполнить ваш приказ. Госпожу рани заворожил кто-то другой.

– И кто же?

– Наверное, тот, кто отравил министров.

Терпение Янеса лопнуло. Он со всего маху ударил пленника по лицу, выбив ему глаз. Теперь пария наполовину ослеп. Из пугающе пустой глазницы потекла кровь.

– Вы за это заплатите, ваше высочество! – закричал пленник. – И скорее, чем вам кажется! За меня отомстят!

– Кто за тебя отомстит? Синдхия? – продолжал бушевать Янес, которого с трудом удерживал Каммамури, опасавшийся, что португалец прикончит негодяя.

– Я никогда не встречался с Синдхией. Говорят, он прежде правил Ассамом, вот и все, что мне известно.

– Каммамури, займись подлецом, – буркнул Янес.

– Сию же минуту. Надо же, сколько кровищи! Ох и тяжелые у вас кулаки, господин Янес. А пленнику пока умирать нельзя, совсем нельзя.

Янес отправился к себе, осторожно поддерживая рани. Тремаль-Наик нес маленького Соареса. Каммамури разорвал платок, взял у раджпута фляжку с крепкой тафией^[34], обильно смочил лоскут и бесцеремонно запихал прямо в кровоточащую глазницу. Раненый завизжал.

– Заткнись, шакал. Будет больно, зато кровь остановится.

– Чтоб вас Брахма проклял!

– Будем ждать, – усмехнулся Каммамури. – Оставь в покое бога, которому до тебя нет дела.

– Я брамин! – из последних сил выкрикнул пленник.

– Будешь и дальше морочить нам голову, получишь новую порцию побоев. Может, и второго глаза лишишься. Клювы у марабу острые.

– Уж лучше убей меня!

Каммамури только фыркнул. Раджпут и крысолов расположились поодаль от тюфяка, с безразличным видом наблюдая за подвывающим пленником. Тот же пытался сосредоточить всю свою силу в единственном оставшемся глазу. Маратха раскурил папиросу из пальмовых листьев, сел на пол, подогнув под себя ноги, и сказал парии:

– Теперь я знаю, чего ты боишься больше всего. Ослепнуть.

– Оставь меня в покое! От твоей тряпки рана горит огнем.

– Но так нужно. Для твоего же блага.

– Можешь скормить мой второй глаз марабу, если хочешь. Все равно рани сделает то, что должна.

– Ты на что намекаешь? Говори прямо, хватит угроз.

Пленник, как и все индийцы, обладавший немалой силой духа, лишь пожал плечами и хрипло выдавил:

– Скоро узнаешь…

Трое мужчин с воплями: «Убить негодяя!» – вскочили на ноги.

– Убивайте. – Пария уставился на них одним, дико горящим глазом.

Они готовы были наброситься на наглеца, и тут Каммамури опомнился:

– Остановитесь, друзья. Довольно с него. Еще один удар – и он окажется в объятиях Кали. Что ты за человек такой? Тебя, наверное, изрыгнула сама преисподняя.

– Я родился с благословения Брахмы.

– Скорей уж Рудры^[35].

– Дай мне попить… У меня язык к нёбу прилипает…

– Дам. Сколько угодно, хоть все реки Индии. Но сначала ты должен во всем признаться.

– Позволь мне умереть… Не могу больше… Молю, отдай меня птицам, они ждут не дождутся, когда смогут вонзить свои клювы в мою плоть и внутренности…

– Будешь говорить, подлец? Зачем ты отравил министров? На кого работаешь?

– Ничего не знаю… Воды… Я готов выпить весь Ганг.

– Придется потерпеть. – Маратха достал серебряные часы размером с луковицу и не без труда прикинул время. – Полдень. Пора обедать. Пойдемте перекусим, друзья. А заодно выпьем несколько бутылочек пивка.

– Пиво…

– Да-да, пиво. Мы напьемся вдоволь. В погребах раджи его полно.

Несчастный зашевелил губами, словно пытаясь произнести еще что-то, и вдруг обмяк.

– Не помрет? – забеспокоился раджпут.

– Не думаю; марабу быстро заставят его очнуться. Как вопят! Ревут, что твои буйволы. Удивительные птицы!

– Они сами скоро спятят от жажды, – заметил крысолов. – Дай им попить.

– Нет-нет, воды не получат ни марабу, ни пария, – сурово отрезал маратха.

– Закончится тем, что они нападут друг на друга, чтобы напиться крови.

– Пусть сперва цепи порвут. Это поводки мастифов. Сам подумай, насколько они прочны. – Каммамури осклабился, продемонстрировав два ряда зубов, которым позавидовал бы молодой крокодил. – У меня в животе пусто. Пойдемте-ка обедать.

– А с ним что делать? – спросил раджпут, заметив, что пленник приоткрыл глаз.

– Пусть беседует со своим Брахмой или ругается с моими пернатыми мудрецами, – со смехом ответил Каммамури. – Он заговорит! Заговорит, или я не маратха. А нас ждет обед.

Они направились к выходу, отбиваясь от плешивоголовых марабу, тянувших к ним клювы. Поднялись на верхний этаж, в комнату, где стояли походные койки. Слуги уже принесли корзины с жареной птицей, холодным мясом, маслеными лепешками, бананами и кокосовыми орехами, полными прохладного молока.

– Отдадим их парии, – с усмешкой предложил крысолов. – Что может быть лучше кокосового ореха, когда хочешь есть и пить?

– Нет, сами выпьем. – Каммамури начал распаковывать корзины. – Пусть страдает, пока язык не развяжется.

– Ты все еще на это надеешься?

– Конечно.

– Я б уже сдался, – протянул раджпут. – Кажется, мои барабанные перепонки, привычные к грохоту английских пушек, того и гляди лопнут от криков марабу.

– Раз ты их слышишь, значит еще не лопнули, – засмеялся Каммамури, с аппетитом набрасываясь на еду.